Жила, была
Шрифт:
Умные, выразительные глаза, чистый и высокий лоб; несмотря на седые волосы, ни за что не угадать, сколько на самом деле лет. А бабушке 22 июня исполнится семьдесят четыре. Знакомые и соседи обращаются к ней почтительно, по имени и отчеству — Евдокия Григорьевна. Она старее всех Савичевых, но очень бодрая и все успевает, со всем управляется, главная кормилица…
— Пробудилась, маленькая?
Таня самая младшая в семье — но какая же она маленькая?
— Ба-абушка, я в четвертый класс перешла, мне скоро
Счастливый сон не забылся. Таня сладко потянулась, будто крылья развела, похвалилась горделиво:
— А я опять летала.
— Ну и хорошо, ну и замечательно. Стало быть, растешь, взрослеешь. Ну, поднимайся, маленькая, одна ты еще не кушала. Некогда мне, я в гости навострилась. Поедешь к тете Дусе?
Дуся — бабушкина племянница и, значит, никакая Тане не тетя, да и знают о ней всего ничего. Сюда не ездит, к себе на Лафонскую улицу не зовет. Время от времени ее навещает бабушка и берет иногда с собою Таню.
Прокатиться через половину города к Смольному заманчиво, но и упустить прогулку с дядей Васей жаль. С ним так всегда интересно!
— А можно, я останусь? — вежливо отказывается Таня.
Бабушка ничуть не обиделась:
— Оставайся.
Таня ела без охоты. На завтрак яичница, булочка с маслом и чай.
— Молока в Дворищах вволю попьешь. Козье. Оно вкусное, целебное, врачами тебе прописанное.
— Не люблю козье, — поморщилась Таня. — Жирное, сладкое.
— Любишь не любишь, а надо. Для здоровья твоего требуется. Ну, кушай, кушай.
— Ба-абушка, «кушай» говорят маленьким. Евдокия Григорьевна сдвинула брови:
— Яйца курицу учить будут!
Строгое выражение лица тотчас и пропало, сменилось обычной веселой ласковостью.
— Все вы для меня маленькие, все мои дети. Вообще, усадить рядышком бабушку, маму, Леку,
Нину, Мишу, Таню — сразу признаешь близких родственников. Все темно-русые, сероглазые. А вот у Жени черные, жгучие глаза и волосы черные почти. Она вся в папу, в Николая Родионовича. Он в конце жизни, конечно, иначе выглядел. Облысел, в усах и бороде клинышком густая проседь…
— О чем размечталась? Ешь, не отвлекайся на фантазии.
Таня послушалась, но вилка опять замерла в руке.
— Ты — Федорова, и мама была Федорова, пока папа не женился на ней.
— В тех самых Дворищах и поженились, — с удовольствием подхватила историческую семейную хронику бабушка. — Мы с твоим дедом были направлены туда из Петербурга. Так назывался тогда Ленинград. Дед твой — рабочий-металлист, участник революционного подполья… А с чего ты вдруг в родословную ударилась?
— Так все мы на тебя похожи, какой ты на старой карточке снята.
— Порода, стало быть, такая, в Арсеньевых-Федоровых пошли, — не без удовлетворения подтвердила бабушка. Девичья фамилия
— Но Женя…
— Она брюнетка, в Савичевых.
— А тогда почему у дяди Васи и дяди Леши глаза тоже серые и волосы…
— Ешь! На часы погляди своими серыми глазами: сколько над тарелкой сидишь?
Настенные часы-ходики показывали без пяти десять.
— Через минуту чтоб ни крошки, ни капли! — приказала бабушка и ушла переодеваться.
Таня посмотрела в окно. Напротив кухни глухая стена другого дома, слева арка — проход во второй внутренний двор. Ничего интересного.
— Кушаешь или опять в облаках витаешь? — донеслось из глубины квартиры.
— Ем! — И Таня, чтоб не огорчать бабушку, совладала наконец с несчастной глазуньей.
— Ну и молодец. Убери за собой, а я поехала.
— Маня! — крикнула уже из передней. — Я поехала к Дусе!
— Счастливо, мама, — отозвалась Мария Игнатьевна.
И Таня пожелала доброго пути.
— Ну, с богом. Бабушка рассмеялась:
— «Богомолка»! А еще в пионерки готовишься. Таня надула припухлые губы:
— Сама же так говоришь всегда.
Кто и куда ни уходил бы из дому, обязательно докладывал: «Я пошел», «Я пошла, бабушка». А та неизменно напутствовала: «Ну, с богом».
— Ну говорю, ну привычка такая, — оправдалась бабушка. — Я же когда родилась и росла? В прошлом столетии! И в церкви венчалась. Тогда иначе нельзя было, незаконно. Да и мама твоя еще в старое время замуж выходила.
Таня знала, что в лакированной шкатулке с красивой палехской росписью хранятся как фамильные драгоценности мамины свадебная фата и свечи. А еще там лежит небольшой листок с безысходным названием «Свидетельство о смерти», где написано, что Савичев Николай Родионович умер 5 марта 1936 года.
Такого жаркого лета не помнила и бабушка, уроженка Ленинграда. Коренная жительница, она считанные годы была в разлуке с родным городом. И Танины родители, поженившись, еще в начале века переселились в северную столицу. Так что, как полагала Таня, Савичевы жили в Ленинграде всегда. Правда, она и большинство ее братьев и сестер появлялись на свет в Дворищах, ныне Псковской области.
С маминых слов выходило, что она специально ездила туда за своими детьми: «Природа там красивая, молоко парное и дышать легко. Зимой не холодно, летом не жарко».
Ленинградский климат от Псковского мало чем отличается, но в том, тысяча девятьсот сорок первом году лето в городе было действительно тяжелым.
Запотевший стакан с «газировкой» приятно холодил руку. В подкрашенной лимонным сиропом воде метались пузырьки, выскакивали на поверхность, лопались в пене, щипали в носу.