Шрифт:
Вот Ты дал мне дни как пяди,
и век мой ничто перед Тобой.
07:01
Сколько света, мира передвесеннего, сходят льды, трава примятая привстает, а потом ковром одуванчики, синь небесная, грозы майские, ливни летние, листопады осенние, через вьюгу снежную и забвение – воскресение, жизнь бессмертная говорит.
В день начала следующей повести Иванов наш Борис Анатольевич
Здесь на проходной у нас система пропуска строгая, НИЦ – национальный исследовательский центр, заведение секретное, военный объект. Молодцы у турникетов стоят с автоматами, с кирпичными лицами, как не мать, прости господи, родила, – из того ларца, где в жилетах пуленепробиваемых государство ставит их на поток. И хотя знают всех нас, сотрудников, лицами, однако без идентификации с обыском мышь сквозь металлоискатели не скользнет. Только наше начальство ездит справа, сквозь ворота отдельные, только голуби гадят снаружи и изнутри. По колючей проволоке над заборами, по всей охраняемой территории пущен ток, так что утром, как от остановки идешь, голубей околевших под забором лежит штук по многу, для устрашения, пока дворник не уберет.
Иванов же наш, как лицо, известное всему научному миру, главный руководитель нашей скромной лаборатории по проблемам возможностей временной энергетики (изучение измерения сверхвозможностей, сверхпроводимостей, термодинамики, радионавигации и всемирного координирования – UTC – с целью использования временной энергетики в мирных целях), шагнул к пропускной, как обычно, ровно в семь, не взглянув на циферблат Временного контроля (ВК), что установлен на входе. И в этот момент случилось невероятное.
– Опаздываете, Борис Анатольевич, – разумеется, узнав профессора, и не в смысле укора, но скорее призывая знаменитого человека приобщиться дружеской шутке, произнес пограничник с электрошокером. Но, торопясь пройти контрольную зону, Иванов, до шутки не приобщась, мельком бросил взгляд на временной констатат. Циферблат и в самом деле показывал 07:01.
– Это ваши спешат, – не сверяясь для подтверждения слов своих с часами наручными, без улыбки отвечал академик.
– Ну что вы, Борис Анатольевич, – вновь оскалился пограничник. – У нас не спешат.
И, не желая дальше задерживать ни академика, ни очередности следующих подлежащих проверке, сверившись с показателем идентификации, открыл турникет. Загорелся зеленый свет, зона встретила готовностью обыска. Но профессор остановился.
– Да вы проходите, Борис Анатольевич! – подбодрил
– Попрошу вас зарегистрировать отклоняющий факт, – спокойно произнес Иванов и уставился уточкой-бородой в лицо при исполнении, из кирпичного постепенно становящееся бордовым.
– Ну что вы, Борис Анатольевич. Минута – это такие мелочи… уж для вас… – Человек при исполнении начинал нервничать, начинали нервничать и сотрудники позади.
– Вы понятия не имеете, что такое минута. Зарегистрировать и направить в лабораторию данные расхождения. Мне, – оборвал профессор.
Но на зоне пропуска в нашем секретном учреждении командует не любопытство научное, но то, что охраняет его покой.
– Не задерживайте, Борис Анатольевич, проходите, пожалуйста. Вопросы о направлении данных показателей по ВК в зоне пропуска не решают.
– И где же решают их?
– В порядке целесообразности направления, в соответствии с заявлением руководителя лаборатории, по рассмотрению выше. Пройдите.
Но Борис Анатольевич не двинулся с места.
Позади начинался ропот тех из нас, у кого в результате задержки время уходило впустую. А время – деньги. За одну минуту никто не вычтет из профессора, академика, головы НИИ и светила. Но за каждую минуту подобного пропуска с мелюзги, составляющей тело учреждения, для начальства нашего – миллион.
Иванов обернулся и, сообразив по лицам напиравших сзади сотрудников интересы задержанных им на пропуске, шагнул за турникет.
Так бы происшествие это, на первый взгляд незначительное, при последующем рассмотрении грозящее всему человечеству невиданной доселе трагедией, и забылось бы, вероятно. Но не таков был наш Борис Анатольевич, чтоб до этой трагедии допустить. И не важно, что в дальнейшем последовали потери гораздо большие. Они потерями не были ни для нашей лаборатории, ни для НИЦ, и не в пустоту ушли годы, потраченные на исследования и доказательства замеченного на проходной Борисом Анатольевичем расхождения. Ибо расхождение это было зарегистрировано.
Время же, жизнью отмеренное ему самому, закончилось за одну минуту до решения мировой научной комиссии по проблемам временной энергетики в его пользу. Решения, возвратившего всему человечеству шестьдесят секунд жизни.
Живые и мертвые
Сегодня возвращаюсь домой, только дверь приоткрыл, а мне из будки консьержской какая-то бог ее знает кто: «Кто? Куда? К кому? В какую квартиру?»
Это мне-то она?! Да я всю жизнь в этом доме живу! С ума они здесь все посходили…
Сто лет не виделись Николай Васильевич с Иваном Петровичем. Время сами знаете как – то растянет на вечность минуту, то жизнь не подождет, пролетит.
И вот они встретились у киоска Роспечати на «Шаболовской», и должны были, казалось, оба встрече той рады быть, но однако же повели себя разно. Николай Васильевич просиял, Иван же Петрович вздрогнул, побледнел, попятился и, судя по его поведению, если б не приветствие Николая Васильевича громогласное: «Иван Петрович, ты?! Вот те на! Сколько зим!» – то встречи этой нечаянной избежать предпочел. Но судьба избежать не дала, и обидеть неузнаванием Николая Васильевича было невозможно и неудобно. С чем отошли они вместе от киоска к скамеечкам, закурили.