Жить во имя любви, любить во имя жизни!
Шрифт:
– Какая разница?
– Я все равно найду, лучше сама скажи! – задыхаясь от гнева, снова выкрикнула Светлана.
– Меня изнасиловали, – соврала Вика.
– Кто?
– Какой-то мужик, я его не знаю.
– Где?! – продолжала допытывать Светлана.
– Когда я у Инки жила, – снова стала врать Вика. – Какой-то мужик зашел и меня… – горькие слезы покатились по щекам.
– А где все были?
Вика пожала плечами.
– Ну-ну! Давай, говори, – с сарказмом сказала Светлана. – Если не скажешь, я сейчас еду к Инке, потом вызываю милицию и пусть они с вами разбираются!
Через полчаса перепуганная
– Вик, если ты не скажешь, то я сама скажу, – не выдержала Инка. Кому же, как не ей, знать, от кого у нее ребенок. Конечно же, от ее братика, черт бы его побрал!
– Что, говорить? – девушка еще раз внимательно посмотрела на Вику, затем перевела взгляд на ее мать, которая ей сейчас напоминала обозленную собаку и готова была всех порвать. А особенно свою дочь и того, кто ей ляльку заделал! И за что ей такое наказание: собственного брата сдавать? Но и молчание тоже не выход.
– Это ведь Ванька?
Вика потупила глаза и отрицательно замотала головой.
– Вик, слушай, хватит врать! Я ведь точно знаю, что это он, – Инка печально вздохнула.
– Вот и пусть он везет тебя на аборт! Твой ребенок мне на х… не нужен! Мне хватает тебя по самое… – Светлана провела рукой по горлу.
– А мне твои! – вскипела Вика. Она прекрасно понимала, что сестренки ни в чем не виноваты. Они ей нужны будут всегда и везде, но мать переходит все границы дозволенного. – Почему их папаша ни хрена не зарабатывает?!!! Живете на мою пенсию!!! И меня же шлюхой называете!!!
Боль острым ножом резанула сердце. Ведь можно сказать, на ее пенсию и живет семья. Ну, Олежка еще в совхозе работает, но там не платят ни шиша. Мать раз от разу калымила, но основной доход - Викина пенсия. В то время одни пенсионеры хоть как-то сводили концы с концами. Именно поэтому мать и забрала Вику из интерната. О чем девушка с одной стороны иногда очень жалела, а с другой… С другой, наслушавшись страшилок, Вика боялась попасть во взрослый интернат.
В реальность ее вернула Катерина, которая, проснувшись, снова потянулась за кружкой.
– Я чё, спала? – чуть слышно проговорила она и опять плюхнулась на подушку. – Вик, может и тебя положить? Отдохнешь, наверно, устала сидеть?
– Я уже привыкла, так что не переживай.
– Ну, как хочешь, а я еще полчасика подремаю, не обидишься?
– С чего бы ради я обижалась, – печально улыбнулась Вика и снова погрузилась в воспоминания.
…Вот уже и Ванькина мать ее отчитывает, мол, он был пьяный, а она этим воспользовалась. Ну да, взяла и положила на себя, потом еще, наверное, помогла штаны снять. А она и сама не знала, что на такое способна! Спасибо, хоть просветили! После обвинений тети Розы Вика взглянула на Ваньку. Сейчас он ей напоминал побитого пса, который, поджав хвост, жалобно смотрел на своего хозяина, на мать. Он готов был на все, лишь бы снова не получить от нее по загривку. Ванька сразу дал понять, что ребенок ему не нужен, а Вика и подавно. Его мама не для того родила, чтобы за какой-то инвалидкой горшки таскать!
Вот так, ни за что ни про что, можно сказать, три родных человека вынесли смертный приговор ее еще не родившемуся ребенку! А главное, за что? Убийц и то милуют, а здесь?
Невыносимая боль рвала сердце на части. Если ее ребенок умрет, она умрет вместе с ним и пусть мамочка своих детей сама воспитывает.
Так решила Вика, завязывая на шее лосины, которые были уже привязаны к батарее. Они здесь никому не нужны!
Вика вытерла слезы и обвела взглядом комнату, мысленно прощаясь с жизнью. Но, по закону всемирной подлости лосины растянулись, и мать вернулась не в нужный момент.
«Вот так всегда: умереть и то спокойно не дадут!» – зарывшись с головой в подушку, глотая горькие слезы, думала Вика,
Потом все было как в бреду: она день и ночь плакала, ругалась с матерью, сестренки от нее не отходили. Мать с боем тащила ее за волосы в ванную, чтобы перед больницей помыть.
На следующий день приехала «Скорая», ее загрузили в машину и сделали какой-то укол, после которого Вике стало все по барабану. Потом была больница, страшное кресло, наркоз и холодные железяки. Все кружилось, двоилось и куда-то плыло.
Проснулась она на кушетке, уже выпотрошенной. Сейчас Вика ассоциировала себя со стручком фасоли. Почему именно фасоли? Просто в детстве они с бабушкой шелушили фасоль, вынимали из стручка зрелые фасолинки, а кожуру выбрасывали. Стручки хотя бы плод в себе вырастили, а она? Она своего малыша позволила убить! Мать же ей сказала, что она - ее опекун - одна вправе распоряжаться жизнью Вики. Что у нее «желтая карточка», и поэтому должна сидеть и молчать в тряпочку! Мать еще и шантажировала ее: дескать, не поедешь - напишу на твоего Иванушку заяву, и отправится он на малолетку! А там, ох, как не сладко, тем более за изнасилование. Хоть Ванька для нее тогда был самой последней сволочью, но ей не хотелось, чтобы его сделали девочкой…
Екатерина, которая уже приоткрыла глаза, снова вернула девушку в реальность. Вика вытерла слезы и натянула на лицо какое-то подобие улыбки, потому что в комнату вошла Анютка.
– Ма-а, я есть хочу, а ты спишь, – прогнусавила она. – Вставай!
– А баба со Светкой где? – зевнула Катерина.
– Не знаю, там одни мужики сидят.
– И Сережка там? – уточнила Вика.
– Да. Мам, вставай я есть хочу!!!
– Встаю!!! Встаю!!! – недовольно рявкнула Катька. – Хлеба с молоком бы поела!
– Пить не надо, – упрекнула мать Анютка.
– Чё сказала? – Екатерина дала дочери подзатыльник. – Еще не выросла, чтобы меня учить!
Выходя из комнаты, она обратилась к Вике:
– Вик, сейчас я скажу мужикам, они тебя вынесут.
– Не надо.
– Нет, дорогая! Ты на сегодня отплакала! И не смотри на меня так, – улыбнувшись, Екатерина скрылась за дверью.
А Вика с трепетом в сердце стала ждать, кто же за ней придет? Сережка? Дядь Коля? Или кто? Под «или» Вика подразумевала Катерину: если мужики не захотят, то она ее вынесет, ей не привыкать. И ведь действительно, не привыкать! Катерина начала ее носить, когда сама была от горшка два вершка. Вика так ясно вспомнила тот день, когда они впервые пришли знакомиться с бабой Дусей, матерью будущего «папы» Володи.