Житие Дон Кихота и Санчо

де Унамуно Мигель

Стало быть, правильно поступил Санчо, когда попытался утаить от священника и цирюльника местопребывание своего господина, но хитрость его не удалась, поскольку был он один, не мог найти опоры в Рыцаре, а потому священник и цирюльник взяли его страхом и заставили выложить все начистоту. Он и выложил, на удивление своим землякам, и те снова изумились, подумав: «…сколь же неистово безумие Дон Кихота, если увлекло за собою разум этого бедняка». [22] Неистово? Более того, оно заразительно; и заражает героизмом. К тому же нельзя и не должно называть бедняком того, кто столь обогатился духовно, поступив на службу к такому Рыцарю. Они решили не утруждать себя, объясняя Санчо его заблуждения, — добавляет историограф, — «ибо рассудили, что не стоит его разубеждать, раз совесть его чиста: им же будет забавнее слушать его вздорные разглагольствования». Видите, как эти представители суетного света, цирюльник и священник, воспринимают речи и поступки оруженосца: оставляют Санчо

при его заблуждениях, почитая заблуждением его веру в героизм; и все это лишь с целью забавляться, слушая то, что мнят вздорными разглагольствованиями. Вот и совершайте после этого какие-то героические дела либо говорите что-то глубокое или новое на забаву тем, кто все это воспримет всего лишь как праздные выкаблучивания.

22

В переводе Г. Лозинского: «…каково же должно быть безумие Дон Кихота, если и этот бедняк заразился им и спятил с ума!» Для того чтобы передать развитие мысли Унамуно, необходимо сохранить слово «неистово» (в тексте Сервантеса: «vehemente»).

Полагаю, что среди моих читателей сыщется немало ламанчских священников и цирюльников либо тех, кто достоин быть таковыми; и подозреваю даже, что большинство из читающих мои толкования романа сходственны с упомянутыми священником и цирюльником более, нежели с кем-либо другим; и они почтут за благо оставить меня при том, что мнят моими заблуждениями, чтобы позабавиться моими дурацкими разглагольствованиями. Они скажут — так и слышу их речи — что я знай себе выкаблучиваюсь в поисках парадоксов, дабы сойти за оригинала; но в ответ скажу лишь одно: если им не разглядеть и не почувствовать, сколько страсти, и душевного огня, и глубоких тревог, и пылких исканий вкладываю я в эти толкования жития владыки моего Дон Кихота и его оруженосца Санчо и сколько вложил я всего этого в другие мои сочинения, если им, повторяю, всего этого не разглядеть и не почувствовать, что ж, соболезную им и почитаю их жалкими рабами здравого смысла, призрачными фигурами, что бродят среди теней, распевая хором старые куплетцы Калаиноса.^83 Себя же препоручаю владычице нашей Дульсинее, она в конце концов свершит правый суд над ними и надо мною.

Когда дочитают они предыдущие строки, небось ухмыльнутся, пробормотав: «Парадоксы! Новые парадоксы! Вечно со своими парадоксами!» Но подите-ка сюда, вы, твердолобые, вы, жестоковыйные,⁸⁴ подите-ка сюда и скажите, что вы подразумеваете под парадоксом и что вы хотите этим словом сказать? Подозреваю, что вы не выговорились до конца, злополучные рутинеры здравомыслия. Чего вы не хотите, так это мутить воду в колодце вашего разума или чтобы вам ее мутили; от чего открещиваетесь, так это от погружения в душевные глубины. Вы ищете бесплодного покоя, уготованного тем, кто пассивно повинуется инстинктам, проявляющимся чисто внешне и вбирающим старые догмы; вы забавляетесь дурацкими разглагольствованиями Санчо. И зовете парадоксом то, что щекочет вам дух.⁸⁵ Вы погибли, погибли безвозвратно; духовная леность — вот ваша погибель.

Глава XXVII

о том, как священник и цирюльник привели в исполнение свой план, и о других событиях, достойных упоминания в этой великой истории

И возвратясь к нашей истории, напомню вам, моим читателям, уже ее знающим, о том, что замыслили священник и цирюльник с целью отвлечь Дон Кихота от его покаяния, каковое они, по–священничьи и по–цирюльничьи, мнят бессмысленным; священник решил надеть наряд странствующей девицы, поскольку священники — подобно всем, кто могут либо могли в прошлом именовать себя девственными, — привыкли надевать свое облачение через голову; а брадобрей решил нарядиться оруженосцем, чтобы в таком виде отправиться «в горы к Дон Кихоту: священник притворится оскорбленной и обездоленной девицей», ну и все прочее, что говорится по этому поводу; и все ради того, чтобы вытащить Дон Кихота из Сьерра–Морены и доставить домой. И вот священник с цирюльником отправились в путь заманивать Дон Кихота: священник, переодетый девицей, ехал на муле, усевшись по–дамски, а цирюльник приладил к подбородку бороду из бычьего хвоста. Но вскоре священнику пришло на мысль, что не пристало ему ни по сану, ни по нраву рядиться в женское платье, и они с цирюльником поменялись ролями. Священнику больше подобала борода из бычьего хвоста, нежели девичья одежда. И они ввели в обман Санчо, простодушного и доверчивого Санчо, дабы согрешил он против своего господина, выдав цирюльника за странствующую девицу.⁸⁶

Глава XXIX

в которой рассказывается о новом и приятном происшествии, случившемся в тех же горах со священником и цирюльником⁸⁷

Но в этом даже не оказалось необходимости, ибо судьба подарила им встречу с прекрасной Доротеей — почти все дамы, фигурирующие в этой истории, прекрасны, — которая взяла на себя роль обездоленной девицы, принцессы Микомиконы, и так живо ее сыграла, что простак Санчо попался на удочку.

Дон Кихот в те поры все еще бродил в одной рубашке, был слаб, желт, умирал с голоду и вздыхал по своей владычице Дульсинее. Когда

его повстречала принцесса Микомикона, он уже был одет; она бросилась перед ним на колени; Дон Кихот попытался помочь ей подняться, она отказалась встать, покуда не будет осчастливлена даром, которого просит; Дон Кихот пообещал выполнить ее просьбу, если только она не в ущерб королю, родине и той, кто владеет ключами от его сердца и свободы. Вот как следует давать обещания — осмотрительно и не рискуя. Тогда принцесса попросила его сопровождать ее и не пускаться в другие приключения, пока он не отомстит предателю, захватившему ее королевство, и Дон Кихот уверил принцессу, что она может «откинуть» печаль, ее снедающую, ибо с помощью Божией, а также с помощью его длани она скоро вернет себе престол. Если дланью Рыцаря двигал Бог, никакой другой помощи и не требовалось. Принцесса попыталась облобызать ему руки, чего наш Рыцарь не допустил, «будучи во всех отношениях учтивым и вежливым кавалером»; и поспешно пустился в путь вместе с нею.

Тут следует отдать дань восхищения тому, насколько едины и неразделимы в душе Дон Кихота вера в Бога и вера в самого себя, когда говорит он принцессе, что скоро она вновь воссядет на престоле своего древнего и великого государства, на зло и на горе смутьянам, на оное посягнувшим. Ибо никто не верует в самого себя так, как тот, кто служит Богу, ведь такой человек ощущает Бога в себе самом; никто не верует в себя так, как тот, кто-, подобно Дон Кихоту, хоть и клюнет на приманку славы, но ищет прежде всего Царства Божия и Его справедливости. Все прочее дается ему вдобавок, а первое в списке всего прочего — вера в себя самого, необходимая, дабы действовать.

Когда падре Лайнес и падре Сальмерон создавали Падуанскую коллегию,⁸⁸ Венецианская синьория стала учинять им великие помехи, и Лайнес, почитая дело безнадежным, написал Иньиго де Лойоле, каково было положение вещей, и попросил Лойолу отслужить мессу за предприятие, дабы Господь ниспослал им успех, ибо другого способа падре Лайнес не находил. Лойола исполнил его просьбу и отслужил мессу в день Рождества Пречистой Девы и по окончании службы написал Лайнесу: «Просьбу вашу я уже выполнил; не падайте духом, и пусть дело это вас не печалит, ибо можете не сомневаться, что завершится оно, как вы того желаете». Так оно и случилось (Риваденейра, книга III, глава VI).

И тут открывается печальная сторона Донкихотова приключения, вот как о ней узнается: «Цирюльник все еще продолжал стоять на коленях, изо всех сил стараясь подавить свой смех и придержать рукой бороду, — ибо, если бы она свалилась, возможно, что их доброе — по мнению Сервантеса — намерение кончилось бы крахом». [23] До сих пор речь велась о приключениях, которые случай припасал для идальго на путях и перепутьях, о приключениях, уготованных природой и Господом для славы Рыцаря; теперь же начинаются приключения, которые будут подстраивать ему люди, и эти приключения окажутся самыми тяжкими из всего, что выпадет ему на долю. Теперь герой — именно потому, что он герой, — становится игрушкой окружающих и ми-. шенью насмешек; и нечестную кампанию против него ведет вся честная компания. Цирюльник старается подавить смех, чтобы остаться неузнанным. Знает: смех срывает с нас личину серьезности, а личина эта так же фальшива, как фальшивая борода: свалится — и все лицо на виду.

23

В переводе Г. Лозинского: «возможно, что разлетелись бы прахом все их планы». «Планы» заменены на «доброе намерение» («buena intencion») в соответствии с ироническим комментарием Унамуно.

Тут и начинается, как я уже сказал, самое печальное из всего, что выпало Дон Кихоту на долю. Прекраснейшие и самопроизвольнейшие из его приключений позади; впредь приключения, по большей части, будут ему измышлять и подстраивать злокозненные люди. Доныне мир не знал героя, он же, в свою очередь, пытался сотворить себе мир по собственной прихоти; отныне мир знает Дон Кихота и принимает, но только насмешки ради и ради того, чтобы, подделываясь ему под лад, манипулировать им по своей прихоти. Вот и стал ты, бедный мой Дон Кихот, игрушкой и потехой цирюльников, священников, бакалавров, герцогов и бездельников всех мастей. Начинается твое мученичество — и горькое из горьких: мученичество, уготованное тебе насмешниками.

Но зато по этой самой причине твои приключения, хотя и проигрывают в смысле героичности, выигрывают в смысле многозначительности, поскольку так или иначе, тем или иным образом их провоцирует мир. Ты хотел сотворить из нашего мира свой собственный, восстанавливая попранную справедливость; теперь наш мир приемлет твой, как частицу самого себя, и ты вступаешь во всеобщую жизнь. Ты утрачиваешь долю донкихотства, но зато заражаешь им всех, кто над тобой насмешничает. Смеясь над тобою, за тобой следуют, восхищаются тобой и любят тебя. Ты причиною тому, что бакалавр Самсон Кар- раско в конце концов примет розыгрыш, им же измышленный, всерьез, и если вначале он искал битвы шутки ради, то затем начнет искать ее ради чести. И пусть себе цирюльник ухмыляется в накладную бороду. «Се — человек», — сказали в насмешку о Господе нашем Иисусе Христе;⁸⁹ «Се — безумец», — скажут о тебе, владыка мой Дон Кихот; и ты станешь безумцем, единственным в своем роде, — Безумцем с большой буквы.