Житие Дон Кихота и Санчо

де Унамуно Мигель

После диспута меж священником и хозяином гостиницы и во время чтения неуместной «Повести о неуместно любопытном» произошло печальное приключение с бурдюками красного вина, которые изрубил Дон Кихот, находившийся во власти сна и сновидений. Сервантесу следовало умолчать об этом приключении, даже если Дон Кихот и репетировал во сне подвиги, которые собирался свершить наяву. И хорошо еще, что пролито было всего лишь вино, да хоть бы и было пролито все оно до капли, есть о чем жалеть.

Чтобы судить здраво об этом приключении, следовало бы знать то, чего мы не знаем, а именно что же привиделось тогда во сне Дон Кихоту. Судить об этом по–другому значило бы высказать мнение вроде того, которое высказал бы один из наших прытких мудрецов, услышь он крики Иньиго де Лойолы в странноприимном доме Луиса де Антесаны, в Алькала-де–Энаресе; этот странноприимный дом «был в ту пору печально известен тем, что по ночам там разгуливали

домовые и прочая нечисть», и когда однажды «в глухую темь» Иньиго де Лойола ощутил, что покой, где он пребывал, весь заходил ходуном, «волосы у него стали дыбом, словно узрел он некое устрашающее и грозное видение»; затем, однако ж, пришел в себя и, увидев, что страшиться нечего, пал на колени и принялся громкими криками взывать к бесам, словно бросая им вызов; и говорил он, как повествует о том падре Риваденейра в главе XI книги V «Жития», вот что: «Адские духи, коли дал вам Господь какую-то власть надо мной, то вот я перед вами; творите ее, ибо не собираюсь я ни сопротивляться, ни увертываться от ваших козней; но коли не дано вам надо мною власти, что вам проку, богопротивные и проклятые духи, от того, что вы меня запугиваете? Чего ради вы разгуливаете здесь, нагоняя попусту пустые страхи на детей и на малодушный люд? Понимаю, в чем тут хитрость; не можете навредить нам делом, вот и хотите устрашить всякими лживыми фокусами». И прибавляет добрый падре–жизнеописатель, что «с помощью сего столь мужественного деяния он не только одолел страхи той ночи, но с тех пор утратил всякую боязнь перед происками дьяволов и видениями, что насылает Сатана».

Рассказывая о приключении с мехами, обстоятельнейший жизнеописатель открывает нам одну тайную подробность, а именно что длинные и тощие ноги Дон Кихота «были порядком грязны». Мог бы и умолчать. Но с помощью этой подробности он показал нам, что в конечном счете Рыцарь был детищем своего сословия: опрятность никогда ведь не входила в число рыцарских добродетелей. Настолько, что даже если будет сказано об испанском рыцаре, он-де любитель чистоплотности, потом выяснится, что добродетель сию до крайности он не доводит. Вот пример: в главе XVIII книги IV «Жития Лойолы» говорит нам Риваденейра, что «хоть и любил он бедность, но неопрятность была ему не по нраву»; и, однако ж, в главе VII книги V рассказывает, что на «одного послушника наложил он суровое покаяние за то, что тот иной раз мыл руки с мылом, ибо показалось ему, что для послушника уж слишком это большое баловство». И сущая истина, что доктор Уарте, в главе XVI своего труда, который мы уже цитировали, среди свойств, присущих тем, кто сведущ в воинском искусстве, подобно Дон Кихоту и Лойоле, третьим свойством их называет небрежение к внешнему виду собственной особы: «Почти все они неряшливы, грязнули, чулки спущены, в складках, плащ наброшен кое-как, любят ходить в старье и никогда не меняют одежды»; и он дает объяснение этой их особенности, говоря, что «тот, кто велик разумом и богат воображением, в грош не ставит мирские прикрасы, ибо ни в единой из них не находит ни ценности, ни смысла», и добавляет, что «лишь помыслы о божественном им по вкусу и на радость; это цель их устремлений и попечений, до прочего же им и дела нет».

Правда, во времена Дон Кихота, Иньиго де Лойолы и доктора Уарте люди еще не додумались до открытия микробов и всяческой асептики–антисептики и не зашел у них ум за разум на почве идеи, что, покончив со всей этой мелкотой, мы чуть ли не покончим со смертью; и не полагали они еще, что лишь в гигиене счастье — своего рода предрассудок, не менее опасный и не менее смешной, чем надежда на то, что, гваздаясь в грязи, обретешь небо. Немытый человек всегда нечто большее, чем вымытая свинья, хотя еще лучше, если человек моется.

Что же до самого приключения, следует отметить, как твердо Санчо, добрый Санчо, верил в то, что великан обезглавлен, а вино — это кровь; вот «все и расхохотались». Все хохотали, хозяйка оплакивала свои мехи, ей вторила Мариторнес, «дочка же молчала и только время от времени улыбалась». [28] Поэтическая подробность! Дочка, влюбленная в рыцарские романы, улыбалась. Освежающая роса в разгар пытки смехом, которую терпел Дон Кихот! Средь общего хохота от улыбки хозяйской дочери словно веяло состраданием.

28

В переводе Г. Лозинского: «от времени до времени усмехалась».

Глава XXXVI

в которой рассказывается о других редкостных происшествиях, случившихся на постоялом дворе

Затем происшествия на постоялом дворе осложнились из-за прибытия новых второстепенных персонажей, а также из-за открытия Санчо, который, к своему

разочарованию, узнал, что принцесса Микомикона — на самом деле Доротея, нареченная Фернандо; и этого хватило, чтобы убедить его, что голова великана была всего–навсего винным бурдюком.

Ох, бедный Санчо, как отважно сражаешься ты за свою веру и как нелегко она тебе дается: то духом падешь, то расшибешься, сегодня отступил с позиций, завтра отвоевал их снова! Твой путь был отмечен внутренней борьбой меж твоим мужицким здравым смыслом, раззадоренным жаждой наживы, и твоим благородным стремлением к идеалу, к которому тебя влекли Дульсинея и любовь! Немногие видят, каких битв стоил тебе путь оруженосца; немногие видят, в каком чистилище ты жил; немногие видят, как взбирался ты к тем вершинам простой и высокой веры, которую выкажешь в час смерти своего господина. То заколдованный, то расколдованный, ты взобрался на самую вершину спасительной веры.⁹⁶

Глава XXXVIII

в которой передается любопытная речь Дон Кихота о военном деле и науках

С прибытием на постоялый двор новых лиц, ознаменованным новыми встречами, охотников поглумиться над Дон Кихотом стало еще больше; и к ним-то обратился он с речью о военном деле и науках. И поскольку держал он эту речь не перед козопасами, мы ее пропустим.

Главы XXXIX, XL, XLI и XLII

Главы эти⁹⁷ заполнены историей пленника и рассказом о том, как встретил он своего брата аудитора.

Глава XLIII

в которой рассказывается приятная история погонщика мулов вместе с другими необычайными происшествиями, случившимися на постоялом дворе

Бог с ней, с приятной историей, для нас она не существенна.

Когда весь этот люд расположился на постоялом дворе, Дон Кихот остался охранять замок. И дьявол, который не дремлет, коварно внушил хозяйской дочери, той самой, что улыбалась, а также Мариторнес мысль подшутить над Дон Кихотом, в благодарность за то, что он взял на себя обязанности стража.

В полном одиночестве разъезжая вокруг гостиницы, Дон Кихот вслух вспоминал о своей владычице Дульсинее, когда «дочь хозяйки тихонько подозвала его и сказала: «Сеньор, будьте любезны, ваша милость, подойдите сюда»». Нестойкий Рыцарь размяк и уступил и, вместо того чтобы пропустить мимо ушей слова проказницы полудевы, принялся объяснять, что не властен удовлетворить ее желание; и не заметил, бедняга, что начать переговоры с искушением — значит признать его воинскую мощь и тем самым ступить на стезю возможного поражения. И тут Мариторнес попросила его протянуть искусительнице руку и назвала эту руку «прекрасной». И бедный идальго, поддавшись на лесть, протянул руку, «к которой ни одна женщина еще не прикасалась», но не для того, чтобы дамы ее облобызали, а чтобы могли судить, «какой силой должна обладать рука, у которой такая кисть»; судить и восхищаться.

Восхищаться? Разве ты не видишь, простодушный Рыцарь, в какую опасную игру вступаешь, когда протягиваешь руку дамам, чтобы те восхищались ею? Разве не знаешь, что восхищение, которое у женщины вызывает мужчина, всего лишь форма чувства куда более потаенного, чем само восхищение? Восхищаются лишь тем, что любят; и для женщины восхищение мужчиной имеет один–единственный смысл. Да притом восхищаться не речами твоими, не делами либо подвигами, не замыслами — восхищаться всего лишь твоей рукой. О, если б добился ты, чтобы восхищалась ею Альдонса Лоренсо, чтобы сжала ее меж своими ладонями, дабы, посмотрев на «сплетение ее сухожилий, строение мускулов, ширину и крепость жил», представить себе, какой силой должна обладать рука, у которой такая кисть, а главное, какой силой должно обладать сердце, посылающее кровь в эти жилы!

Ты проявил, добрый Рыцарь, непростительное легковерие, когда позволил созерцать твою руку дамам, попросившим тебя об этом в насмешку; и дорого поплатился за свое легковерие. Поплатился дорого, потому как рука твоя попала в мертвую петлю уздечки. Мариторнес и хозяйская дочка «убежали, помирая со смеху, и оставили его в таком положении, что ему невозможно было освободиться». Вот и доверяй после этого резвушкам и проказницам.

Дон Кихот решил, что зачарован, а на самом деле он был наказан за легковерие и самонадеянность. Не должен герой давать свои руки вот так спроста первому встречному либо первой встречной, чтобы глядели и восхищались; напротив, должен оберегать их от любопытствующих и легкомысленных взглядов. Какое дело прочим до рук, свершающих свое дело? Мерзкий обычай — соваться в дом великодушного воина и разглядывать его оружие, допытываться, как он работает да как живет, и пялиться на его руки. Если ты пишешь, пусть никто не знает, как ты пишешь, в какую пору, чем и на чем.