Жития радикальных святых: Кирилл Белозерский, Нил Сорский, Михаил Новоселов

Епископ Григорий

Так культ митрополита Ионы возникает изначально в качестве официального и официозного. В 1531 году на судилище против Вассиана Патрикеева, близкого ученика Нила Сорского, прозвучит обвинение в непочитании этих самых, воспетых Пахомием Логофетом, «святых мощей» митрополита Ионы. Вассиан ответит, что ему неизвестно, чтобы Иона был чудотворцем. Если бы в скиту Нила Сорского или хотя бы Кирилло-Белозерском монастыре, где жил Вассиан, было принято совершать память Ионы вместе с тремя святителями московскими, то такой ответ Вассиана, да и само обвинение были бы невозможны.Отъезд Нила и Иннокентия на Восток совершился уже после запрета властями Москвы церковного общения с Константинопольским патриархом и каноничным Киевским митрополитом. Как в этом своем действии, так и позднее, нестяжатели не проявляли особого уважения к каноническому авторитету московских митрополитов (пишу «московские» с маленькой буквы, так как это не титул, а место их пребывания; точный титул этих митрополитов, отказавшихся в конце XV века от борьбы за титул «Киевских», науке неизвестен, а неофициально они сами себя именовали «всероссийскими»).

Впрочем, это не означало для нестяжателей, что решения Киевских митрополитов и Константинопольских патриархов должны были восприниматься беспрекословно. Из-за тяжелых политических условий, хотя и тяжелых по-разному, до 1503 года не удавалось прекратить святительскую чехарду ни на престоле патриарха в Константинополе, ни на престоле митрополита в Киеве (то есть в Новогрудке), и тут возникали разные канонические нарушения. Самое тяжелое из них касалось незаконно низложенного Киевского митрополита Спиридона (рукоположен в 1475-м, эмигрировал в Москву ок. 1483 года, где был сразу арестован; умер после 1503 года). Он проведет многие годы под нестрогим домашним арестом в Ферапонтовом монастыре и станет близким другом нестяжательского монашества, которое, разумеется, будет игнорировать его официальное церковное отлучение. В среде этого монашества он имел репутацию духовного человека и значительного церковного писателя. Поэтому, в частности, именно его попросили создать Житие Зосимы и Савватия Соловецких (1503).

Нило-Сорский скит

Где-то в 1480-е годы, вскоре после возвращения в Россию, Нил вместе с Иннокентием и еще несколькими монахами создают скит вблизи речки Сора, в болотистой местности на расстоянии около 20 километров от Кирилло-Белозерского монастыря. Если Кирилл и Ферапонт, как и многие другие отцы-основатели, создавали свои монастыри в особенно красивых местах, то Нил постарался найти место как можно некрасивее – для чего ему в том прекрасном озерном краю, должно быть, пришлось постараться.

Такая же отрицательная эстетика проявится и в устройстве деревянной церкви – как можно более простой. Нил будет вспоминать историю из Жития святого Пахомия Великого (одного из основателей египетского монашества в IV веке): монахи одного из его монастырей показали Пахомию только что построенную ими красивую церковь; Пахомий поднатужился и перекосил один из опорных столбов для крыши, исказив пропорции здания. Мораль: внешняя красота нужна для мирян, а для монахов она только вредна, так как стремится отвлечь от красоты подлинной. Этот эпизод так нравился самому Нилу, что он пересказывает его в своем главном сочинении об уставе скитской жизни – так называемом «Предании» (в сохранившемся подлиннике, написанном рукой самого Нила, оно называется «О жительстве от святых писаний», то есть «Из святых писаний: о том, как жить»).

Пахомий был создателем общежительного монашества, а не скитского, но Нил во многом ориентировался и на него тоже. В частности, к уставам Пахомия восходил запрет на прием неграмотных – очень жесткое требование для общества, в котором грамотен был лишь ничтожный процент населения. В монастырях Пахомия проблема решалась за счет того, что все неграмотные проходили обязательное обучение грамоте – под угрозой изгнания из монастыря. Ситуация Нила была другой, так как он принципиально не брал в скит новоначальных монахов, а в Кирилло-Белозерском монастыре новоначальных учили грамоте. Обязательность знания грамоты очевидным образом следовала из принципа «спасения по книгам», сформулированного в послании к Гурию Тушину. Несмотря на руководство старца, скитское житие все равно предполагало провождение большей части времени в уединении, и, кроме того, никто не мог дать гарантии, что монаху не придется когда-нибудь оказаться в изгнании и одиночестве.

Вообще говоря, идея скитского жития у Нила – это не идея совершенно автономного вида монашеской жизни, а лишь возможность развития для тех, кто уже начал свою монашескую жизнь в общежитии кирилловского типа.

Единственная на долгие годы церковь скита была посвящена Сретению Господню. Посвящение этого храма содержало яркий и понятный монахам символизм. Чтобы осознать его сегодня, нужно вспомнить, что конкретно выделяли в празднике Сретения исихасты. Главный исихастский святой Григорий Палама в середине XIV века в своей проповеди на этот праздник говорит о Сретении как встрече с Богом, к которой приводит девственная и молитвенная жизнь, даже если она начинается после пребывания в браке: «…тому, тело которого стало храмом Божиим по причине Духа и в котором обитает Дух Божий, – необходимо быть чистым или по крайней мере укрощать себя, и таким образом постоянно пребывать незапятнанным, удерживая проявляющиеся страсти, и проявлять старание для стяжания святости и целомудрия и бежания от всякого блуда и нечистоты, дабы всем нам, с веселием, вечно пребывать с Нетленным Женихом в чистых Брачных Чертогах». Видимо, это и хотел сказать Нил о смысле жития в скиту.

Монахи жили в кельях-избушках, по одному, а кельи располагались так, чтобы никто никому не мешал, но связь между кельями не исчезала. Из каждой кельи можно было видеть вдали другую келью, но только одну, да и то на таком расстоянии, чтобы оттуда не доходили звуки вроде чтения келейного молитвенного правила. Между кельями был оставлен лес, и устав скита запрещал его вырубать, так как он обеспечивал изоляцию келий друг от друга; лес для хозяйственных нужд валили в стороне от скита.

Обязательной для монахов была бедность. Запрещалось иметь не только рабов, наемных слуг или хотя бы «трудников» из мирян, но даже домашний скот. Рукоделие разрешалось лишь такое, которым можно было заниматься, не выходя

из кельи. Такое рукоделие было особенно удобно совмещать с Иисусовой молитвой (многократно повторяемой со вниманием «Господи Исусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешнаго»), на которую по келейному распорядку дня вообще отводилось довольно много времени.

Выручки от рукоделия не всегда хватало для выживания, и в таких случаях разрешалось принимать милостыню, но не более чем «прожиточный минимум». Никакого финансирования от властей не было ни при жизни Нила, ни вообще до второй половины XVI века; оно появилось, впрочем, при Иване Грозном, но тогда уже и сам скит стал не тот…

Можно заметить, что при такой скудости монахи совершенно не могли заниматься благотворительностью. В этом тоже была принципиальная позиция. Монах не должен жить так, чтобы у него было что-то сверх необходимого для жизни. Если монах имеет из чего подавать милостыню, то его жизнь не монашеская. Милостыня монаха – это только его молитва о людях, а отнюдь не всякие материальные попечения о них, через которые монах вновь ввергается в мирские соблазны.

Богослужения совершались по известному скитскому уставу XIV века. Им устанавливались общие для всех монахов ночные службы с вечера до утра дважды в неделю: один раз накануне воскресного дня, так как воскресенье – один из главных церковных праздников, хотя и празднуется часто, а второй – накануне четверга. Последнее бдение не было привязано к празднику, но если важный праздник случался на неделе и не в четверг, то оно оставлялось, а в день праздника совершалось бдение по аналогичному чину.Пространство между вечерней и утреней заполнялось, согласно этому чину, богослужением весьма древнего типа, сохранившимся только в монашеских кругах (его история, насколько ее удается проследить, тоже восходит к египетскому монашеству IV века). Оно основано на чтении подряд значительной части Псалтири (а именно, в случае того скитского устава, которым пользовался Нил, десяти из двадцати так называемых кафизм – то есть половины). Это чтение перемежается с различными гимнографическими элементами. Чтение половины Псалтири в чистом виде занимает около четырех часов, значит, вся эта часть бдения занимала порядка шести часов, а только потом начиналась обычная утреня (еще порядка пяти часов).

Гравюра. Вид Нило-Сорской общежительной пустыни. XIX в.

Продолжительными были в то время даже богослужения в мирских церквах, а особенностью службы в скиту были необыкновенно продолжительные чтения из Псалтири. Почему вообще богослужение должно быть продолжительным, а не умещаться понезаметнее между прочими нашими делами, нужно объяснять только тем, кто не пробовал за таким богослужением молиться сознательно, то есть, понимая ход службы и слова. Но даже им можно объяснить это очень легко. Каждому из нас случалось общаться с какими-то очень важными для нас людьми, и нам при этом хотелось, чтобы это общение продолжалось подольше. Это нужно потому, что так легче, после неизбежного расставания, сохранить некоторое ощущение присутствия этого человека в твоей жизни. При более продолжительном общении он в большей степени определяет состав той человеческой среды, которая тебя окружает. Но для богослужения все это справедливо еще более. Мы должны всегда молиться хотя бы в том смысле, чтобы всегда помнить Бога и всегда как-то внутренне «настраиваться на Бога». Если задаться такой целью, то сразу понимаешь по опыту, какую помощь тут оказывают продолжительные богослужения.

Но зачем так много именно Псалтири? Что в этой Псалтири такого уж суперчудесного, особенно, когда ты уже знаешь ее близко к тексту, а там все одно и то же? Сейчас я буду делать вид, будто могу ответить на этот вопрос, хотя самый главный мой ответ будет, скажу честно: «Не знаю. Но факт. Можно проверить». Ответить более конкретно труднее, хотя и возможно. Псалтирь проводит человека через разные состояния, в которых он может оказываться – как в житейском, так и в духовном смысле. Если все время напоминать себе ее ключевые фразы, то получится, что в каждом состоянии тебе есть что сказать и что делать. Например, «обышедше обыдоша мя, именем Господним противляхся им» – о том, что когда со всех сторон напирают враги (хоть физические, хоть помыслы, хоть духовные, то есть бесы), нужно призывать имя Господне как абсолютно надежное оружие; или: «не умру, но жив буду и повем дела Господня» – то есть я буду жив и своей жизнью (прежде всего именно ей, хотя и словами тоже) буду проповедовать дела Божии; «помянух Бога и возвеселихся», и так далее. Если ты постоянно читаешь Псалтирь, то в нужные моменты нужные фразы тебе будет подсказывать даже не головной мозг, а спинной.Насколько это действенно, может судить только тот, кто этим живет, но для остальных можно привести небольшую иллюстрацию из психологии. Каждый из нас имеет представление о паническом страхе, то есть таком страхе, который парализует волю и лишает способности к адекватным действиям. У психически здоровых людей такой страх возникает тогда, когда они видят опасность, но не видят, что им делать. Но человек, который знает, что, в любом случае, надо призвать имя Господне и помолиться, а только потом думать о дальнейших действиях, отделен от источника страха как бы пуленепробиваемым стеклом. Кстати говоря, без такой внутренней защиты было бы очень затруднительно жить в лесу или в других экстремальных условиях, в которые может завести монашеская жизнь. Кто-то возразит, что то же самое может давать какая-нибудь йога. То же, дане то: на уровне психологии, действительно, особой разницы нет, так как различия начинаются по ту сторону психологии, и именно там находятся жизненные цели, ради которых люди готовы переносить тяготы.