Жития радикальных святых: Кирилл Белозерский, Нил Сорский, Михаил Новоселов

Епископ Григорий

Почти сразу после выхода «Апологии» в глухую оппозицию имяславцам перейдет П.А. Флоренский: в личной переписке с Антонием (Булатовичем) он убедится, что его собственные идеи об особой силе, присущей словам (как мы помним, оккультного происхождения), вызывают у имяславцев отторжение, а ссылки имяславцев на византийских исихастов и учение святого Григория Паламы (XIV век) ему не близки. Письмо Флоренского другу и также члену новоселовского кружка И.П. Щербову от 13 мая 1913 года показывает чувства человека, ощутившего, что его втянули в чужую игру, – причем он выражает досаду не только в адрес Антония (Булатовича), но и Новоселова: «Признаться, в душе я много виню имяславцев, и даже М. А[лександрови]ча [Новоселова]. Когда летом [1912 г.] он вознамерился вступиться в этот спор, я ему решительно сказал, что при современном позитивизме и это дело будет заведомо проигранным». Далее он развивает, на примере имяславия, свое понимание имяславия как эзотерического учения – вполне в духе господствовавшей моды на оккультные тайные знания, но в явном противоречии с церковным преданием: «Мне невыносимо больно, что

Имяславие, – древняя священная тайна церкви, – вынесено на торжище и брошено в руки тех, кому не должно касаться его и кои, по всему складу своему, не могут сего постигнуть». – В этом и подобных рассуждениях Флоренский явно путает православную Церковь с какой-нибудь гностической. И тогда становится понятным странное для православного человека, но зато типичное для гностиков (а также многих других нехристиан) отношение к исповедничеству за веру: «Я так устал и от дел и от дрязг из-за Имени, что, кажется, готов согласиться на что угодно, лишь бы оставили меня в покое, – т. е. согласиться внешне, что, вероятно, только и требуется». В традиционном христианстве такое «внешнее» согласие с еретиками всегда считалось отпадением от Церкви. Иногда мучители сами предлагали исповедникам оставаться при своей вере, но согласиться с ними лишь внешне, – а исповедники (как, например, дорогие сердцу Новоселова и охотно приводившиеся им в пример Максим Исповедник или Феодор Студит, IX век) все-таки не соглашались и терпели мучения. Это письмо Щербову хорошо объясняет и то, почему Флоренский останется с сергианами, хотя лучшие его друзья, как Новоселов и Феодор Андреев, пойдут с исповедниками: его эзотерической вере не могло угрожать и сергианство, как не угрожало ей имяборчество.Имяславие Антония (Булатовича) повлияет на Флоренского амбивалентно: в части догматики оно будет им отвергнуто. Впоследствии идеи Флоренского об имяславии будут развивать С.Н. Булгаков и А.Ф. Лосев, каждый по-своему; Лосев будет стремиться выразить в формах имяславия некий синтез наследия Флоренского и учения Григория Паламы. Все это будет очень далеко от Антония (Булатовича), который предпочитал Паламу без Флоренского.

Что делать с патриархом

Ситуация с имяславцами особо не менялась до начала Поместного собора 1917 года. На соборе вопрос об имяславии был поставлен на обсуждение. Начала заседать специальная соборная комиссия, на которой прозвучали голоса «против» и «за». Позиция имяборцев была теперь усилена аргументом, что имяславие было проявлением в Церкви гнета царизма. Но комиссия не успела подготовить свой доклад собору, и вопрос остался нерешенным. После разгона собора, осенью 1918 года имяборцы взяли реванш явочным порядком. Имяславцев опять запретили в священнослужении и отлучили от причастия. Вскоре за этим последовало новое постановление Синода – только теперь уже не дореволюционного и неканоничного, а каноничного (избранного собором) и под председательством патриарха Тихона. В постановлении необходимость рассмотреть вопрос об имяславии на соборе когда-нибудь в будущем была продекларирована, но и только. В остальном возвращалось в силу постановление 1913 года, причем были обнародованы и секретные документы 1914 года, которые сохраняли в силе все обвинения против имяславцев. Имяславцы, в свою очередь, вернулись к положению 1913 года, заявив о разрыве церковного общения с патриархом Тихоном и всем тихоновским епископатом (при этом они остались без епископов в своей среде).

Впрочем, даже и вполне каноничные церковные власти, да хоть бы и целый собор не смогли бы переубедить Новоселова одним лишь авторитетом. Вопреки распространенному среди православных и тогда, и сейчас заблуждению, соборы, даже вселенские, не являются в православии непогрешимыми коллективными аналогами Римских пап. Все внешние средства для выражения церковного учения, в принципе, погрешимы. Зато «…вселенскость, непогрешимость, соборность имеются везде, в каждом подлинном, тождественном с церковною верою свидетельстве, даваемом по участию в Святой Церкви кем бы то ни было: Собором, великим или малым, или отдельным лицом, хотя бы даже юродивым или ребенком. И отсюда вытекает церковный тезис полной, абсолютной отрешенности соборного начала от каких бы то ни было формально-юридических правил его проявления. Дух свидетельствует о Себе в Христовой Церкви когда хочет, где хочет и как хочет, потому что не мы является мерою для Духа, а Дух является мерою для нас» (Новоселов, 11-е письмо к друзьям, 29 февраля 1924).

Прещения на имяславцев Новоселов воспринял как эпитафию бесславно завершившемуся поместному собору. Это и стало непосредственным поводом к его уже цитировавшемуся «письму к друзьям номер ноль». Он вспоминает там ощущения весны 1918 года, – патриаршей службы в первое воскресенье Великого поста, когда совершается чин Торжества Православия и провозглашаются анафематизмы. В том году патриарх анафематствовал «разоряющих церкви Божии» и тому подобных кощунников, под которыми все понимали большевиков:

...

И какой бутафорией является в наши дни “ Торжество Православия ” , это помпезное провозглашение единства исповедуемой будто бы нами веры “Апостольской, отеческой, кафолической, яже всю вселенную утверди [т. е. «на которой стоит весь обитаемый мир»]”! Когда я присутствовал на этом величественном церковном празднике в текущем году и слушал громогласную анафему патриаршего архидиакона, мне казалось, что всею силою она обрушивается не на отсутствующих еретиков и большевиков, а на присутствующих иерарховимяборцев. И я с полной серьезностью отношу к ним же страшное пророчество

преп. Серафима, изреченное им сто лет тому назад: “Господь открыл мне, что будет время, когда архиереи земли русской и прочие духовные лица уклонятся от сохранения православия во всей его чистоте, и за то гнев Божий поразит их…” Не пришел ли уже этот предсказанный Преподобным гнев Божий на нашу иерархию, а вместе с нею на всю нашу Русскую Церковь за “уклонение от чистоты православия”!? Не за хулу ли на страшное Имя Божие иерархия наша несет тяжелые удары, начиная с первых дней революции? Не эта ли хула является причиной того бессилия, того как бы параличного состояния, в котором находятся наши правящие иерархи, сами сознающиеся в этой параличности, хотя и не сознающие, кажется, причины ее? Словесное стадо разбредается и разбегается в разные стороны…, а кормчие Церкви, словно богаделенские старички, только поглядывают из окон своей богадельни на словесных овец, которым вместо единой, строгой, вековечной, живой и животворящей Истины Православия предлагаются многообразные суррогаты гуманистической морали, мелодраматической проповеди, богослужебной лжеэстетики, а в последнее время “социалистическое христианство”. Я сказал: “поглядывают”? Нет, не только поглядывают, но и принимают иногда прямое или косвенное участие в культивировании этих суррогатов. А если так, то зачем им богодейственное, непобедимое и страшное Имя Божие, которое нужно и близко, и дорого и опытно понятно лишь тем, для кого христианство есть «великая тайна» претворения ветхого человека в новую тварь, обожение человека через боговселение, подаваемое чудотворящим Именем Иисусовым, таинственно вселяющимся в сердце человеческое?

Впрочем, Новоселов не стал вместе с афонцами отделяться от патриарха. Понимая, что патриарх всего лишь поддался влиянию, он справедливо увидел возможность надавить на патриарха с другой стороны. Процесс занял около двух лет, но завершился успешно. Правда, за это время бандиты убили Антония (Булатовича), жившего в бедной келье рядом с имением своей матери на Украине (6 декабря 1919). Логику Новоселова тут можно понять из его (совместного сФ. Андреевым) документа 1928 года «Беседа двух друзей», который был создан в начале сергианского раскола. Тогда Новоселов надеялся, что целью разрыва с Сергием должно быть скорее уврачевание церковных ран, аналогично расколу 1918–1920 годов между Тихоном и имяславцами.

...

Действия отделившихся от митрополита Сергия епископов и клириков и неотделившихся можно образно представить в следующем виде. Первые, т. е. отделившиеся, как хирурги, сделали легкую операцию на теле больного, надеясь, что они своим сочинением предупредят ампутацию заболевшего члена. Вторые же, т. е. неотделившиеся, как любвеобильные родственники, своею любовью и преданностью утешают больного, представляя ему не так болезненно произведенную операцию. Те и другие имеют одинаковые намерения излечить тяжелобольного, хотя и действуют различно.

Это оказалось совершенно неверно в случае Сергия, но именно так получилось в случае Тихона. В 1920 году по поручению патриарха с имяславцами провели переговоры, и в итоге к Рождеству 1921 года (по новому стилю) церковное общение было восстановлено, хотя изданный по этому поводу синодальный документ (его текст дошел до нас только через цитаты и пересказ в Рождественском послании патриарха Тихона 1921 года) был двусмысленным: он допускал трактовки как в пользу, так и против имяславия, но, в том и другом случае, ценой противоречия одной части документа другой. Такие документы в дипломатии называют «рамочными соглашениями», и они принимаются для того, чтобы потом обрести свой реальный смысл в борьбе. В любом случае, сам факт принятия этого документа во исправление решений 1918 года содержал в себе уже и его истолкование в пользу имяславия.

Лидером афонцев тогда уже был архимандрит Давид (Мухранов), служивший в Москве. Весной 1921 года патриарх Тихон с ним демонстративно сослужит, а он в начале 1920-х годов читает при храмах лекции по имяславию. Среди его духовных чад собирается много молодежи, в том числе, научной – как, например, супруги Лосевы, которым предстоит стать близкими сотрудниками Новоселова по нелегальной работе. Труды А.Ф. Лосева 1920-х годов почти все так или иначе связаны с темой имяславия.

Некоторые имяславцы не оставляли надежд получить от патриарха Тихона и от сменившего его местоблюстителя патриаршего престола митрополита Петра (Полянского) какую-нибудь бумагу с однозначным решением в пользу имяславия. Об этом вспоминает В.Н. Щелкачев, тогдашний аспирант известного математика и не менее известного имяславца профессора Д.Ф. Егорова. Он явно путает детали, но, видимо, какие-то визиты профессорских делегаций к Тихону и Петру имели место. Тихон ответил в том смысле, что «…имяславие великое дело, но сейчас не время заниматься осуждением синодальных решений».

Дедушка

Помимо борьбы за имяславие, Новоселов в 1918–1922 годах занимается тем же, что и все церковные активисты: попытки защитить церкви, попытки наладить церковное образование на дому, попытки (с 1922 года) противостоять обновленческому расколу – группе духовенства, отошедшего от патриарха Тихона и создавшего собственные церковные организации под революционными лозунгами. Они получили признание правительства (где обновленчество считалось проектом Троцкого), а затем и Константинопольского патриарха. Очень многие клирики и, в частности, два будущих советских патриарха Сергий (Страгородский) и его преемник Алексий I (Симанский), быстро отпали в обновленчество. Они вернутся с покаянием к Тихону лишь тогда, когда всем будет ясно, что власти разочаровались в эффективности обновленческого проекта.