Жития радикальных святых: Кирилл Белозерский, Нил Сорский, Михаил Новоселов

Епископ Григорий

Митрополит Иосиф (Петровых)

Когда к иосифлянам присоединился митрополит Иосиф, само его ссыльное положение (он находился в Ростове Ярославской епархии) оказалось удобным для того, чтобы лично встретиться с Агафангелом и уговорить его на новый демарш. В начале 1928 года Агафангел и Иосиф вдвоем встречаются с Тучковым и спрашивают его мнения о своем будущем выступлении против Сергия. Мнение положительное, так как для Тучкова разделение тихоновцев остается актуальной задачей (если бы оно оказалось отрицательным, то Агафангел бы ничего делать не стал). Через несколько дней, 24 января (6 февраля н. ст.) 1928 года, выходит открытое Обращение к Сергию с обоснованием разрыва с ним до его покаяния.

Обращение подписано Агафангелом, всеми тремя его викариями и Иосифом.

В первых строках Обращения заявлено, что Сергий и вообще не имел права на единоличное управление, но ему подчинялись «ради блага и мира церковного». Самими авторами тут подразумевалось, будто право на такое управление было у Агафангела (Серафим параллельно с Обращением отправил Сергию частное письмо с просьбой передать свои полномочия Агафангелу). Тем не менее в тексте этого нет, и поэтому допустимо другое толкование – что права на единоличное управление не было ни у кого вообще. Так понимают текст Новоселов и Андреев в упоминавшемся выше документе 1928 года «Беседа двух друзей». Там они очень хвалят ярославское Обращение в целом, но критикуют этот пункт как неверный, доказывая каноничность самой формы единоличного управления даже и в случае Сергия. Новоселов и Андреев до сих пор поддаются инерции бюрократического мышления и не сверяются напрямую с церковным правом. Чтобы перестать цепляться за это церковное единоначалие, им понадобится еще несколько месяцев, до второй половины 1928 года.

Важно, что, отлагаясь от Сергия, ярославцы заявляют о том, что Сергий вообще не имеет права на церковное управление, то есть отлагаться от него должны бы и все остальные, а не только они: «…отныне отделяемся от Вас и отказываемся признавать за Вами и Вашим Синодом право на высшее управление Церковью».

Такого Обращения было достаточно, чтобы установить церковное единство с петроградскими иосифлянами. Митрополит Иосиф теперь принадлежал сразу к двум центрам движения, петроградскому и ярославскому. Властям показалось, что это чересчур, и потому уже весной 1928 года Иосиф был выслан на свою малую родину – под фактический домашний арест в Николо-Моденский монастырь под Устюжной, Вологодской области.

Также власти «вычислили» особую роль архиепископа Серафима (Самойловича) в ярославской группе, что было нетрудно, так как он в ней был единственным епископом, помимо Агафангела, имевшим всероссийский авторитет. Во время ареста Сергия в 1926 году ему временно передавались полномочия «заместителя местоблюстителя», причем уже не от Сергия, а от арестованного, в свою очередь, митрополита Иосифа (Петровых), которому передавал полномочия Сергий. После освобождения Сергия архиепископ Серафим вернул ему его место. Во время местоблюстительства Серафима его также подвергали аресту и спрашивали, кому он завещал свой пост. К удивлению чекистов, он отвечал: «Господу Богу!» Так, в лице Серафима, до епископата начинала доходить вся неуместность этой бюрократической игры в заместителей и местоблюстителей. Серафим весной 1928 года поехал в ссылку под Могилев.

Роль Новоселова в ярославском отделении от Сергия была велика, но, видимо, не решающая. Решающая роль, скорее всего, принадлежала митрополиту Иосифу, который был хорошо знаком Агафангелу и вместе с ним встречался с Тучковым. Правда, на самого Иосифа решающее влияние оказал, через петроградцев, Новоселов. Желая, очевидно, преуменьшить роль Новоселова, Иосиф на допросе 19 ноября 1930 года показал: «Новоселов больше говорил и влиял на митрополита Агафангела и… на архиепископа Серафима. Ко мне Новоселов приезжал один раз вместе с Серафимом. На отход Агафангела и его группы, на их оформление в самостоятельное течение – он повлиял в том смысле, что подлил, как говорится, масла в огонь: он подтолкнул их на том пути, на котором они уже стояли». Нужно понимать, что это показания на допросе по делу, по которому уже проходит и Новоселов, и для Иосифа важно не ухудшить его положение.«Беседа двух друзей» позволяет реконструировать планы и церковное самосознание иосифлян после издания ярославского Обращения. Они поражают своей умеренностью и, хочется сказать на фоне декларации епископа Виктора (Островидова), нерешительностью. Делается ставка на то, что теперь большинство епископата не просто отойдет от Сергия, но и присоединится к Агафангелу. Мы уже говорили выше о выраженной в «Беседе двух друзей» надежде на возможность преодоления раскола по механизму, похожему на преодоление раскола между Тихоном и имяславцами. Эта надежда была неверна, так как между Тихоном и имяславцами стояла церковная бюрократия, но не стояло различие в вере, а между

сергианами и иосифлянами барьеры бюрократические подкреплялись различиями в самых основаниях веры. Авторы «Беседы» хотят сохранить тихоновскую церковную организацию в максимальной целости, и поэтому защищают принцип единоначалия и возражают против создания параллельной иерархии рукоположением новых епископов. Первая иосифлянская епископская хиротония (епископа Серпуховского Максима (Жижиленко)) будет совершена 12 октября того же года; это дает нам объективный критерий для оценки скорости эволюции церковного мышления Новоселова и иосифлян.

Предательство Агафангела

Зная нерешительность Агафангела и способность Сергия развивать «бурю и натиск», Новоселов не сомневался, что «ярославская оппозиция», как ее тогда стали называть по светской политической моде (напомним, что дело было в 1928 году, когда страна бурлила от «внутрипартийных дискуссий» с левой и правой оппозициями Сталину), – продукт скоропортящийся. Ее надо было быстро зацементировать в составе более общей церковной структуры. Об этом Новоселов писал архиепископу Серафиму в несохранившемся письме, где он рассматривал три кандидатуры для возглавления этой структуры: Иосифа, Агафангела и самого Серафима. При этом двух первых он считал «мало для этого пригодными»: Иосифа – за «склонность более к созерцательной жизни» (что правда), Агафангела – как «престарелого» (что, само по себе, не основание; видимо, Новоселов не хотел смущать «сынка» более критичным отзывом); из этого Новоселов делал вывод, что главой нового церковного движения должен становиться Серафим (Самойлович).

Но после того как Ярославскую епархию покинули оба близких Новоселову архиерея, контакта с Агафангелом у него не стало. Агафангел на глазах «терял форму». Он продолжал понимать, что Сергий – «плохой», и наверняка чувствовал это эмоционально, но он бы не мог пересказать своими словами, без дословных цитат, февральское Обращение, в котором, по сути, Сергий обвинялся в создании собственной нецерковной организации. Некоторые исследователи, видимо, правы в своем предположении, что эта часть Обращения писалась митрополитом Иосифом. Она соответствует логике петроградских деклараций иосифлян: мы остаемся тем, чем мы были, а «вы» (сергиане) создали в угоду безбожникам новую и чуждую Церкви организацию.

У самого Агафангела никогда не было в голове столь четкой логики, и Сергий прекрасно об этом знал. Из всех дореволюционных церковных сановников умением мыслить строго логически обладал, видимо, только сам Сергий. Поэтому первое, что он делает (продолжая политику ГПУ), – изолирует Агафангела от остальных архиереев. Всех авторов Обращения он запрещает в священнослужении, а для Агафангела делает исключение и дает ему месячный срок для исправления. Начинается игра на нервах – немыслимая с людьми типа даже не Новоселова, а митрополита Иосифа, но прекрасно работающая с людьми типа Агафангела. Агафангел ведь сам толком не понимал, в каких он отношениях с Сергием, а спросить-то теперь не у кого. А в это время Сергий несколько раз посылает от себя к Агафангелу переговорщиков. У Новоселова такой возможности не было.

В итоге подобных переговоров с представителями Сергия Агафангел уже 7 апреля 1928 года официально соглашается начать обсуждение сепаратного мира. В соответствующем письме к Сергию он, по-видимому, искренне не отдает себе отчета в том, что не просто отвергается от митрополита Иосифа уже сейчас, даже ничего не получив от Сергия взамен, но и противоречит собственному февральскому Обращению: «Мы ни одним словом не обмолвились [в февральском Обращении], что отделяемся от Вас по разномыслию в вере, тайнодействии [т. е. совершении церковных таинств] и молитве, а только в порядке административного управления…» Действительно, таких слов о причинах отделения не было, равно как и не было слов об «административном» разрыве. Но было обвинение в узурпации церковной власти, а по канонам это означало раскол. Конечно, самого слова «раскол» в февральском Обращении тоже не было, так как это страшное слово испугало бы митрополита Агафангела, и он ничего бы не подписал.

Оправдываясь перед Сергием, который совершенно логично обвинял Агафангела в расколе (ведь если с ним, Сергием, разрывают как с раскольником, а он не раскольник, – то, значит, в расколе те, кто с ним разрывает), Агафангел доходит до предательства недавних соратников. «Мы остаемся с Вами в союзе веры и молитвы. Что же касается объединения оппозиции под главенством митрополита Иосифа, то это от Ярославского епископата не зависит и им не одобряется» (впрочем, епископат этот и не спрашивали: письмо было конфиденциальным).