Живая Академия
Шрифт:
Часть юных оборотней презирала меня за то, что у меня не было волчат. По их мнению, я прожила в пещере с Танатосом достаточно долго, а беременностью от меня даже и не пахло.
Видно, со мной что-то не так, дружно решили они и сторонились, боясь заразиться отсутствием фертильности. Ведь если перевертыш нашла свою пару, она будет стараться завести от него щенков как можно скорее и как можно больше. Тем более среди умертвий, пока запылавшая сила любви может дать новую жизнь. Когда любовь угаснет будет поздно. Так что в компанию не выспавшихся толстозадых мамаш меня не пускали, у нас с ними были разные темы для разговоров.
Имелась еще компания молодых волчиц, только-только вошедших в брачный возраст. Но я как конкурентка и «наглая бесхвостая тварь», отхапавшая лучшего жениха, пришлась не ко двору среди них.
Они фыркали вслед носами, не желали со мной дружить, а двое особо наглых так и вовсе щелкали на меня зубами, делая вид, что хотят отгрызть кусок.
Самцы неизменно вежливо выслушивали меня, но общения у нас не получалось, я считалась самкой Тана, и любой чужак, слишком много проводивший со мной времени, мог огрести от верчелфа, а то и потерять много кусков мяса и шерсти. Я видела, как молодые оборотни драли друг другу холки под заливисто-подбадривающий вой молодых самочек, ошметки летели во все стороны.
Так что, кроме Ки, мне не с кем было водиться.
Но это не значит, что те же беременные меховые шары и молодые свистушки не приходили ко мне за помощью, когда им было надо. Они таскались даже в пещеру к Тану.
Так как я единственная человечка среди волков не трансформировалась в четвероногий вид. У меня всегда были руки и пальцы наготове, что освобождало ленивых вервольфов от перекидывания в нелюбимый ими двуногий образ.
Теперь, если надо что-либо починить, пришить, полечить, вынуть занозу и при прочих мелких делах, для которых требуются пальцы, волки клана обращались ко мне. Постепенно все, даже те, кто раньше рычал мне вслед, смирились с моим присутствием: ловкие пальцы – слишком полезная вещь, чтобы от них отказаться.
Все, кроме группы молодых волчиц во главе с черной предводительницей Айей. Она и пара ее подружек облаивала меня при каждой встрече. По слухам я поняла, что Ай метила в пещеру, которую заняла я. И на волка, с которым я сплю положила глаз очень давно.
***
Шаман разливала зелье по деревянным кубкам, держа черпак в зубах. Ловко это у нее получалось, многолетний опыт не пропьешь.
– Сила внутри тебя, – объяснила волчица, – надо только ее почувствовать. – Ки устало плюхнулась на мохнатый зад и выжидательно уставилась на меня всезнающими карими глазищами.
Я посмотрела на волчицу, она на меня, и обе мы – на кубок.
– Что хлопаешь зенками, пей! – гаркнула Ки. – Зря я, что ли, возилась с огнем и котлом!
Я схватила кубок и отхлебнула.
Недурно, вовсе не противно, похоже на похлебку. Овощную.
– А что это такое?
– Супчик из грибочков, которые мы нарыли под пеньком. У них особые свойства.
– Ик, – отозвалась я, глядя на пустое дно кубка. – И что теперь будет?
– Не знаю. Если не подействует, добавка твоя. – Шаман кивнула на второй кубок. Я испуганно вытаращила глаза на волчицу, но ее невозмутимость ничем нельзя было пробить.
Оборотень плюхнулась на живот, сложила лапы.
– Подождем действия. – И мы стали ждать: я – в ужасном предчувствии, а волчица, как всегда, безоблачно и с достоинством. Через полчаса ерзанья как на иголках я так ничего и не почувствовала.
Но шаман, усмехнувшись, поднялась и поманила меня за собой. В ночной тишине мы не спеша шли по дорожке, над нами светила луна, в траве стрекотали кузнечики. Лес еще не ушел на ночной покой, не заснули птицы, хоть белки и спешили в свои гнезда и норы.
Мы сели на берегу нашего любимого пруда, вдыхая ароматы трав и чистой воды, любуясь светом звезд.
– Ты видишь? – спросила шаман. Я удивленно оглянулась, но ничего не увидела.
– Приглядись к отражению, – тихо сказала волчица. – Она струится вокруг тебя и видна в свете луны.
Я посмотрела и увидела.
Косые лучи падали на нас сверху, серебря и без того седой мех оборотня, заставляя мои ладони светиться потусторонним светом.
В зеркале лесного озера за мной тянулись бесчисленные отсветы отражений. Подняв руки, я увидела, как за ними тянется шлейф повторений, каждое из них сияло. Я широко открыла измененные зельем глаза и рассматривала струящуюся вокруг пальцев силу. Оторвавшись от меня, маленькая частичка угасала, это уходящие секунды жизни.
Сила бытия выглядела, как спирали ярко-зеленого света. Они завивались в кольца и были везде, ползли по земле, толчками поднимались по стволам деревьев. Все вокруг струилось жизнью.
Она была всюду, яркая, зеленая, как листва молодого деревца, в ней не было ничего гнилостного, тусклого, как в потустороннем призрачном огне. Это сама суть, сама жизнь, без нее не будет ничего. Она была даже в темноте под поваленным деревом, под прошлогодним листком, сочилась сквозь тело ящерицы на камне, впитывалась в окаменелость и уходила в саму землю, чтобы, вновь вернувшись оттуда, питать все живущее: скалы, животных, растения – все. Дополнительно внутри всех животных около сердца горела яркая звезда души.
Ящерка, начавшая остывать, лениво глянула на меня и шустро уползла в траву, оставив на камне медленно угасшие отпечатки силы.
Я подняла руки и посмотрела на свои пылающие ладони. Они были полны сияния.
Из транса меня вывел звук, дикий и неуместный на этом торжестве абсолюта.
В кустах пищали, жалостно, отчаянно. Я посмотрела туда. Искра жизни пылала, вспыхивала и гасла, оставляя после вспышки непроглядную тьму.
– Протяни руку. Давай же, – крикнула волчица, – пока не стало поздно!
Страшное слово «поздно» заставило меня подскочить и броситься на помощь.
Поздно – это конец всего: любви, надежды, жизни.
Протянув руку над пищащим комочком, я вздрогнула: силы в нем не осталось. Искорка жизни еле-еле тлела и в любой момент могла погаснуть окончательно.
Поздно…
Зажмурившись, я дотронулась до собственного источника, увидела искру. Она горела ярко, но где-то в самой сердцевине была маленькая точечка червоточины.
Моя смерть.