Живописец смерти
Шрифт:
— Развратным?
— Ну, понимаешь, с сексом.
— О чем ты говоришь, Кейт?
— Я видела кусочек… фильма, секунд тридцать, не более. С Эленой. И это было очень похоже на порно. Я… — Кейт отколупнула краску с подлокотника и отбросила в сторону. Ее пальцы дрожали. — В принципе это могло быть домашнее видео. Наверное, так и было. Но…
— Погоди! — Уилли задумался. — Домашнее видео? Очевидно, чем-то таким Элена и занималась со своим дружком.
— Да. Именно так я и подумала.
— Хм… был тут у нее один парень-киношник. Я встречал его пару раз с ней.
— Ты
— Деймиен… как-то так.
Кейт показала ему список телефонов Элены. Уилли вытер чистой салфеткой руки, затем взял листок.
— Трайп. Вот он. Д. Трайп. Деймиен. Говорил, что учится в Нью-Йоркском университете на факультете кино, хотя мне он казался для студента немного староватым. Наверное, его исключили.
— И как долго это у них длилось? У него и Элены?
— По-моему, несколько месяцев. Элена говорила о нем все время с какими-то недомолвками. И я точно знаю, что она собиралась с ним порвать.
— Значит, студент-киношник? — Кейт начала припоминать, что Элена однажды упоминала о каком-то киношнике, но это все уже было в прошлом. Она встала. — Ладно. Давай съездим к ним. К Джанин Кук и Деймиену Трайпу. Но нужно сделать так, чтобы все вышло естественно. Не дай Бог они что-то заподозрят.
— Я буду действовать как твой агент. — Глаза Уилли радостно вспыхнули.
— Уилли, учти — это у нас не очередная серия «Закона и порядка». Так что смотри на меня, я буду подавать тебе знаки. И молчи, пока я не попрошу что-нибудь сказать.
Они двигались еле-еле. На Второй улице образовалась пробка. Зато у Кейт было время посмотреть на места, где они бывали с Эленой. Полдюжины польских кафе с вывесками, оставшимися еще с пятидесятых годов. Самым любимым у них была «Веселка», где чашку кофе подавали в дополнение к огромным пирожкам с сыром и картошкой, сдобренной жареным луком и сметаной. В кафе «Святой Марк» в давние времена собирались битники. Когда они с Эленой туда заходили, там тоже сидели какие-то типы с редкими козлиными бородками и тощими татуированными руками. Да, теперь это только воспоминания.
Наконец за два квартала до дома, где жила Элена, Кейт удалось свернуть на Восьмую улицу. Здесь движение было свободным. Они проехали всего четыре квартала, но обстановка изменилась, как в фильме, когда с помощью монтажа зритель мгновенно переносится в совсем другой мир. Польское уступило дорогу испанскому.
— Ты уверена, что адрес правильный? — спросил Уилли. — Мы так доедем до новостроек.
— Если верить телефонной компании, то правильный. Кстати, что сказал Трайп, когда ты ему позвонил?
— Он нас ждет. Купился на твою идею насчет поминальной службы по Элене.
Сразу же после Томпкинс-сквер Кейт увидела, как мелькнул черный тент с четкой надписью белыми буквами: ПЕШЕХОДНАЯ ДОРОЖКА, а дальше неоновые вывески — «Красный пес», «Гиннесс», «Неприкаянные», — которые вскоре растворились в мерцающем сиянии.
— Я здесь обедала, с Эленой, — тихо сказала Кейт. — Пару раз.
Теперь они въехали в район Алфавит. Так называлось это место, где авеню не имели названий,
На авеню В было многолюдно. Кругом сновали люди, нагруженные пакетами с покупками, толкали тележки с бельем из прачечной, тащили за руку капризничающих детей. Поскольку стекла в их машине были опущены, то туда со свистом врывались обрывки фраз на испанском, арабском и прочих языках, как будто на тротуаре стоял психически больной лингвист.
— «Кафе поэтов» в двух кварталах отсюда, — промолвил Уилли. — Помнишь?
Конечно, Кейт помнила. Там Элена исполняла свою последнюю вещь — авангардный вокализ под электронную музыку. Публика была в восторге.
Движение стало свободнее. Кейт закурила, подумав, что в ближайшее время вряд ли бросит, выпустила дым в окно, наблюдая, как мужчина-латиноамериканец и чернокожая женщина подметают тротуар перед участком, застроенным трехэтажными зданиями, раскрашенными в разные пастельные цвета — светло-зеленый, небесно-голубой, кремовый.
— Знаешь, а здесь красиво.
— Что-то вроде Уоттса [40] ? — спросил Уилли.
Кейт разозлилась.
— Теперь тебе остается только назвать меня глупой белой женщиной, которая никогда не поймет вас, афроамериканцев.
40
Район Лос-Анджелеса, где в августе 1965 г. возникли негритянские волнения в знак протеста против расовой дискриминации.
— Один — ноль в твою пользу, — произнес Уилли и рассмеялся.
Однако настроение, которое у Кейт начало улучшаться, вскоре испортила возникшая слева автостоянка с несколькими обшарпанными машинами. Роспись на стене сзади мог выполнить Диего Ривера [41] , если бы наглотался ЛСД. Трехметровый Иисус, из полузакрытых глаз которого струились кровавые слезы. Кейт свернула за угол, и в глаза бросилась еще одна роспись. Почти все пространство торцевой стены дома было покрыто огромными крестами и черепами, черными и белыми, а внизу надпись: «В память о тех, кто умер».
41
Мексиканский художник-монументалист.
Кейт замедлила ход, вглядываясь в номера домов.
— Тут идут тридцатые, — сказал Уилли. — Поезжай дальше. Дом Трайпа должен быть в самом конце.
Так и оказалось. Кейт поставила машину перед пятиэтажным зданием из серого кирпича. На первом этаже располагался испанский бакалейный магазин «Ариас». На потрепанном оранжевом тенте, натянутом над витриной, ярко-красной аэрозолевой краской было крупно выведено короткое популярное ругательство. Звонков рядом с дверью подъезда было штук семь, и все без единой подписи. Впрочем, дверь все равно оказалась не заперта.