Живой пример
Шрифт:
— Не выйдет, увы, сегодня не выйдет, прошу вас понять меня.
— Но Дункхазе, — говорит Маттисен, — Дункхазе должен ведь непременно сегодня прочитать текст.
— Подождите.
Рита Зюссфельд идет в свой кабинет — он видит в открытую дверь, что она торопливо просматривает, листает и откладывает какие-то бумаги, — а потом возвращается с двумя пачками скрепленных страниц и не глядя передает их Маттисену.
— Вот они, обе главы, которые надо будет соединить.
Она просит Маттисена передать Дункхазе рукопись и привет и сказать ему, что эти главы нужно будет слить в одну под названием
Маттисен пожимает плечами, сворачивает рукопись в трубку и мягко, словно поглаживая, проводит ею по правому плечу Риты.
— Надеюсь, ничего подобного не произойдет, когда мы будем редактировать окончательный вариант, мне хотелось бы поработать вместе с вами.
— Я могу идти? — спрашивает Рита.
— Ну конечно, я жду, чтобы посмотреть на вас сзади. Вы, кажется, из тех бегунов, которые всегда приходят вторыми, даже если имеют большую фору.
23
Янпетер Хеллер, вооружившись своей излюбленной газетой, в развалку шагает через холл, стряхивая с пальто снег, прежде чем подойти к конторке и попросить у Иды Клевер ключ. Но его ключа на доске нет; все же он называет свой номер и, пока грузная дама ищет, приветствует горничную, изображая пальцами ножницы, — он то сдвигает, то раздвигает пальцы, — правда, напрасно, Магда, мельком глянув на него, ничего не понимает и вновь склоняется над билетами спортивной лотереи. Бусинки пота, выступившие на ее верхней губе, доказывают, сколько труда приходится положить, чтобы ухватить, а затем удержать свое счастье за решеткой крестиков.
— Ах да, — говорит Ида Клевер, — мы снесли ваши вещи вниз, вы же все равно собрались уезжать, ваша комната уже занята.
Чемодан Хеллера поставили рядом с камином, а папку, придав ей с превеликими усилиями равновесие, положили на чемодан.
— Кто уплатит по счету?
Хеллер сам собирается платить.
— Сколько я должен за все удовольствие? — спрашивает он.
И отсчитывает на конторку под пристальным взглядом госпожи Клевер смятые бумажки, сколотые канцелярской скрепкой, которые он таскает в кармане. Квитанцию Хеллер складывает одной рукой, словно желая продемонстрировать пожилой даме, чего он только не способен сделать одной рукой, — но тут Ида Клевер резко двинула к нему записку:
— Да, чуть совсем не позабыла, это вам.
— Не доплата ли за отопление?
— Ваша жена, господин Хеллер, уже дважды звонила. Просила позвонить ей по этому телефону.
Номер не мой, наверно, номер врачебного кабинета, думает Хеллер, входя в телефонную будку.
Набрав помер, он поворачивается и сквозь пыльный застекленный глазок видит, что обе женщины шушукаются, старшая — озабоченно, молодая — ухмыляясь и тыча в его сторону карандашом.
— Шарлотта?!
— Минуточку.
Шарлотта, видимо, положила трубку на барьер своего командного мостика, чтобы, выказывая кому-то особое уважение, освободить руки для прощального
— Шарлотта?
— Да, извини, у нас сейчас полно людей.
Он чувствует, как трудно ей начать разговор, представляет себе, как пристально следит она за дверью, торопливо, приглушенно разговаривая с ним, и он тотчас понимает, что позвонила она вовсе не затем, чтобы узнать, здесь ли он еще. Какой-то оттенок в топе ее голоса говорит ему, что уже произошло нечто необычайное или вот — вот произойдет, какой-то фатальный оттенок в ее тоне настраивает на торжественный лад, подготавливает к чему-то.
— Слушай, Янпетер, я решила уволиться.
— Ты?
— Я еще не сделала этого, но со вчерашнего вечера неотступно обдумываю этот шаг.
— А он знает?
— Если я это сделаю, так из-за него.
Шарлотта умолкает, не оттого, что вынуждена замолчать, а оттого, что разочарована: Хеллер не только не переспрашивает ее взволнованно, он даже не выказывает участия; у нее создается впечатление, что интерес его заметно убывает, когда она расписывает ему их ссору, причина которой, конечно же, его посещение. В машине еще — так он понимает — безобидное подведение итогов дня; в ресторане за ужином уже ядовитые комментарии, целиком направленные на Хеллера; по дороге домой, после выпитого вина, едкие намеки на первый брак; а дома — к счастью, Штефания уже легла спать — бесконечные нудные попреки, полные презрения, пышущие ненавистью.
— Ну, сам скажи, как тут не обидеться? Так вот, я готова взять расчет.
Хеллер вздыхает, Хеллер с удивлением разглядывает телефонную трубку, прежде чем, оценив услышанное и взвесив все последствия, начинает говорить:
— Раз уж ты меня спрашиваешь, Шарлотта… чересчур все это скоропалительно… ты нетерпима… ты перегибаешь палку. Послушай, обдумай все и попытайся понять другую сторону, ты же знаешь, слова часто звучат резче, чем заложенный в них смысл.
Он хочет удержать ее от опрометчивого шага, он хочет вообще остеречь ее от опрометчивых решений.
— Шарлотта? Ты слушаешь?
— Да, да… — И после паузы, упавшим голосом: — Так ты, значит, не советуешь?
— Ну, — отвечает Хеллер, — не так уж решительно. Однако именно сейчас, Шарлотта, я советую тебе выждать и не падать духом… Безотчетные, необдуманные…
Хеллер говорит и внимательно вслушивается в произносимые слова, и чем больше слов им сказано, тем меньше его уверенность, что их воспринимают, что они находят отклик.
— Пойми, Шарлотта, я хочу тебя предостеречь, чтобы ты впоследствии не пожалела о своем шаге.
Дальше она не может его слушать, мешанина голосов вокруг ее командного мостика дает ему понять, что Шарлотту осаждают, что ее теребят; так зачем же он так старается и все еще говорит:
— Ты понимаешь меня, Шарлотта?
Ей надо кончать разговор, она хотела бы знать, позвонит ли он ей еще раз, сюда или домой.
— Прошу тебя, Янпетер, позвони мне еще раз.
В ответ Хеллер бормочет что-то неопределенное. Он попытается. Сквозь глазок в двери телефонной кабины он видит Риту Зюссфельд, та как раз отделалась от пожилой дамы и направляется к нему, и тогда Хеллер торопливо, будто отвечая именно ожиданиям Шарлотты, говорит ей: