Живут во мне воспоминания
Шрифт:
Зато Винсент Де Фини приезжал в Москву по моему приглашению. Было это в последний год существования Советского Союза. Мы показывали ему достопримечательности столицы, водили в Большой театр. Он попросил отвести его в наши магазины. В это трудное время в стране был тотальный дефицит, когда не хватало продуктов, когда на опустевших прилавках магазинов стояли одни стеклянные банки с соком. Зашли мы с Винсентом в один из лучших наших тогдашних гастрономов — в «Елисеевский» — и увидели огромную очередь. Подошли поближе к витрине, и Винсента поразило то, за чем стояли люди, — темного цвета мороженое мясо. Когда он увидел эту толпу людей, это странного цвета мясо и то немногое, что еще было тогда в магазине, в его глазах появились слезы. Я удивился
— Что с тобой? Лучше бы я тебя сюда не приводил.
— Я сейчас подумал о другом. Пусть бы мои дети посмотрели на это, а то они считают, что им плохо живется. Тогда бы они поняли, что такое действительно плохо жить…
С семьей Марио Ланца я не переписываюсь: неловко беспокоить людей, у которых и своих забот хватает. Все, что можно, всю свою любовь к Ланца — великому голосу XX века — я постарался высказать в книге о нем. В первой книге, написанной об этом певце в Советском Союзе.
Жаль, что семья и друзья Марио Ланца не познакомились с ней: до сих пор нет английского варианта книги. Тешу себя надеждой, что читатели этих моих воспоминаний прочитают и книгу «Великий Ланца», законченную еще в 1990 году и вышедшую в 1993-м в издательстве «Музыка». Вышедшую с трудностями, потому что тогда уже начался распад большой страны, появились дополнительные проблемы не только с бумагой, но и с финансами, преодолеть которые мне помог Банк культуры при Министерстве культуры Республики Азербайджан…
Я счастлив, что в моей жизни, уже зрелой жизни, был этот легендарный человек. Про многих артистов мирового уровня я рассказывал по нашему радио и телевидению, но захватила и потрясла меня именно трагическая и прекрасная судьба Марио Ланца. Я понимал его темперамент, импульсивность его творчества. Певец умирал в каждой своей песне, он ждал мгновенного отклика у слушателя — и концертная эстрада, которую он предпочел опере, давала ему такую возможность. Но главное, он жил страстно, безоглядно, сердцем… Так пел, так же и умер… Метеор, появившийся на небосклоне и сгоревший в плотных слоях жизни…
Я уже упомянул выше, что в свое время сделал на радио пять передач о Марио Ланца. Их предложила провести Нелли Алекперова — музыкальный классический редактор. Ей было известно, что я работаю над книгой о Ланца, поэтому она и обратилась с таким предложением ко мне. Нелли — хороший, знающий музыковед, автор книги о Ниязи, с семьей которого она была дружна. На мои рассказы о Марио Ланца в редакцию пришло много благодарственных писем от радиослушателей. И мы решили продолжить цикл: с легкой руки Нелли Алекперовой в эфир вышли передачи о других выдающихся певцах — Марии Каллас, Джузеппе Ди Стефано…
После передач о Марио Ланца ко мне обратились из музыкальной редакции ТВ и предложили сделать то же самое, только для телевидения. Но поскольку я не люблю рассказывать, сидя перед камерой, как бы никому, а только этому неодушевленному предмету, то я сказал, что мне нужен собеседник. Мне нужно, чтобы во время разговора меня кто-то переспрашивал, даже перебивал — то есть чтобы была живая беседа. И предложил пригласить в передачу Святослава Бэлзу.
Мы сделали с ним целый цикл «В гостях у Муслима Магомаева». После двух передач о Марио Ланца, на которые пришло очень много благожелательных откликов, было решено продолжить эту работу. Договорились, что будем рассказывать и дальше о тех певцах, которые мне очень нравятся, о ком я могу говорить с особой любовью. Так вышли в эфир передачи о Марио Дель Монако, о Хосе Каррерасе, о Пласидо Доминго… А потом были сделаны передачи и об эстрадных певцах самого высокого уровня — Элвисе Пресли, Фрэнке Синатре, Барбре Стрейзанд, Лайзе Миннелли. Последней работой в этом цикле был рассказ о великом дирижере Артуро Тосканини. Но на телевидении наступили сложные времена, и подготовленная нами передача, кажется, не была даже смонтирована…
Работая со Святославом Бэлзой, я поразился его эрудиции, его невероятной памяти. Например,
Вот о моей памяти этого не скажешь: хроникер из меня неважный. Это у меня с детства. Я уже рассказывал в начале книги, что мне в школе не лезла в голову математика. Вернее сказать, лезть-то она лезла, но сразу же обратно и вылезала. Видимо, уступала место музыке. И уже став взрослым, я не всегда помнил даже важные семейные даты. Как-то позвонил мне дядя Джамал и говорит: «Поздравляю тебя!» — «С чем?» — «С днем рождения твоего дяди…»
Память моя эмоциональна и избирательна. Например, я очень люблю смотреть по телевидению научно-популярные программы. Увлекаюсь, переживаю увиденное и услышанное. Но только минут десять после передачи, а потом — как и не было. Защита какая-то в моей натуре, что ли? Чего не надо запоминать надолго, то и не надо. А возможно, все эти познания переплавляются у меня во что-то другое… Существует память моторная, пластическая (на жесты, движения), есть зрительная, а есть эмоциональная: кольнуло, зацепило душу, чувства — запомнилось.
Есть люди, которые (как студент перед экзаменом) могут запомнить много — но на короткое время. Слава Бэлза запоминает на всю жизнь. И его мозг хранит сведения про все на свете, а не только про его любимые музыку и литературу. Он может не разбираться в тонкостях алгебры, но, просмотрев учебник, наверняка завтра сможет читать лекцию по этой «премудрой» дисциплине.
Почему Бэлзу приглашают на различные церемонии, фестивали, конкурсы, просят вести и комментировать оперные спектакли, симфонические циклы? Да, импозантная внешность, рост, усы, бабочка; да, природное джентльменство. Но ведь видных ведущих много, знающих — единицы. Даже если какой-то ловко актерствующий ведущий может выучить назубок текст и при случае козырнуть несколькими стихотворными строками или особой фразой, пыль пустить в глаза псевдоэрудицией, покрасоваться, то не всегда такому ловкачу удается удержаться на уровне высокой культуры, истинной интеллигентности.
Отсутствие общей культуры можно скрыть — к примеру, не оговориться, не запутаться в трудном слове или ударении, — а вот внутренней — нельзя. И разница между этими вещами очевидна. Человек внутренней культуры, как всякий живой человек, может ошибаться, но он, в отличие от человека просто образованного, знает, что ошибся. Более того, знает, как ошибку исправить. И тут же, не стыдясь этого, исправляет.
ПРИХОДИТ ВРЕМЯ…
В своей книге воспоминаний я не собираюсь подробно оценивать современную эстраду. Мне непросто говорить о ней. Сейчас она открыта всем ветрам и поветриям: кто-то еще поет красиво, кто-то поет роковым голосом, кто-то просто хрипит. В нее занесло много случайных людей, заполонило дилетантство. Когда-то мы мечтали, чтобы наша жизнь изменилась, чтобы мы перестали кланяться чиновникам, указывавшим нам, что исполнять, чтобы мы могли петь то, что нам хотелось, а не то, что утверждали партийные комиссии. И вот пришла свобода — можешь петь что угодно. Да, эстрада сейчас цветет. Однако цветут, как известно, не только розы и прочие благородные растения, но и крапива, растущая на задворках.
Слава Богу, мы избавились от цензуры, от диктата художественных советов. Но внутренняя цензура, то есть чувство меры и вкуса сочинителя или исполнителя, не всегда хорошо служат делу. Вот почему в эфире, на телеэкране, на дисках, используя теперешний молодежный жаргон, столько «отстоя». Раньше «мусор» такого рода оседал в кабаках. Сейчас за деньги можно исполнить все. Потому дилетантство и процветает. Конечно, и в самодеятельных потугах иногда промелькнет талант, душа, искренность. Но далеко не всегда.