Живые борются
Шрифт:
— Ушиблена. Попал в завал на реке, бревном угодило, — ответил Борис.
— Значит, ехать верхом на коне не сможешь? Ну ладно, мы сейчас мигом смастерим носилки, подпряжем в них лошадей, и айда на стоянку. Тут близко, рукой подать!
Мужчины вырубили две жерди, прикрепили их к седлам с обеих сторон и пространство между лошадьми в полтора метра переплели веревкой. Получилось что-то вроде гамака. Потом застлали его войлочными потниками и уложили Бориса.
— Хорошо? — спросил бородач.
— Хорошо, но на своих бы лучше было.
— Успеешь, паря, еще находишься, невелики твои годы.
Татьяну разбудили горячие лучи
Из глубины леса послышался треск сучьев. Девушка приподнялась и увидела пробирающегося сквозь чащу леса добродушного бородача и на носилках улыбающегося Бориса. В эти минуты ей казалось, что и небо, и тайга, и зелень, и люди, и бабочки, и певчие птицы, и комары — словом, весь мир ликовал. То были минуты настоящего человеческого счастья, осознанного всем существом, добытого ценою тяжелых лишений.
Татьяна настороженно следила, не появится ли еще кто из леса. Ей хотелось именно сейчас увидеть того человека, кому все они обязаны своей жизнью. Но стоило каравану выйти на поляну, как тайга сомкнулась, и остался он где-то за сумрачной стеной леса, пойманный смертью, без могилы. Ей стало невыносимо тяжело оттого, что не сказали ему за все хотя бы доброго слова. Она уронила безвольную голову на согнутые колени, сжалась в судорожный комочек и зарыдала.
Солнце заслонила тучка, и на землю легла траурная тень. Ветерок убрал с реки шум перекатов. С небесной высоты упал на тайгу орлиный крик. Татьяна подняла голову, печальными глазами окинула помрачневший пейзаж, окружающих ее людей, сказала шепотом:
— А ведь дома будут ждать его!..
Тучка в небе разрослась, нахмурилась, почернела и грозным контуром повисла над притихшей тайгой. Перестали кормиться лошади, присмирел Селиткан. Из недр старого леса прорвался затяжной, предупреждающий гул. Пахнуло сыростью. Все замерло в ожидании. И еще не успели люди перебраться в палатку, как черный свод неба распахнулся от края до края. Небо гневалось. Лил дождь. В смертельной тоске стонал придушенный бурей лес. Истошно кричала отбившаяся от табуна лошадь...
Через два дня, оставив на поляне груз, караван вернулся в Экимчан. Впереди, подбадривая пятками вороного коня, ехал добродушный бородач. В поводу он вел двух лошадей, впряженных в носилки Бориса. Остальные ехали следом. Солнце обливало щедрым теплом тайгу. Земля нежилась в материнской истоме. Во всех ее закоулках, в воздухе, в чаще, на полянах — всюду гремела могучая симфония жизни.
А за неделю до этого в штабе экспедиции обеспокоились отсутствием сведений от подразделения Хорькова и отправили самолет в район работ разыскивать людей и узнать, в чем дело. Летчик никого не обнаружил, но первый привез весть о пожаре. Это встревожило всех. На второй день в поисках приняло участие два самолета и тоже безрезультатно. Тогда сбросили в район пожара две группы парашютистов. Самолеты с утра до вечера продолжали обшаривать местность, прихватывая новые районы. Всем подразделениям экспедиции, работающим восточнее Экимчана, было дано распоряжение включиться в поиски затерявшихся людей.
Несколько позже парашютисты нашли след Хорькова в тайге и установили, что подразделение ушло по направлению к Селиткану. Но в этот день к вечеру Брыкову, Полиенко и Абельдина привезли в Экимчан.
Последней загадкой в этой большой трагедии осталась гибель Виктора Хорькова. Сразу была организована поисковая партия во главе с опытным геодезистом Евгением Васюткиным. Вот что он писал в штаб спустя месяц, когда на горы и тайгу уже лег снег:
«...На десятый день, поднявшись километров полтораста по Селиткану, мы увидели в заводи плавающий туго набитый рюкзак. А когда подплыли к нему, были крайне ошеломлены — сквозь двухметровую толщу прозрачной воды увидели человека. Он стоял на дне заводи, чуточку присев, точно прячась, и поднятой рукою держал за ремень нетонущий рюкзак.
Селиткан успел снять с утопленника сапоги, одежду, и только голова была вся закутана серым хлопчатобумажным свитером. Когда вытащили труп на берег, без труда опознали в нем Виктора Хорькова.
Холодная вода хорошо сохранила тело. На нем не было ни ран, ни ссадин, кроме мелких царапин. Мы попытались стащить с его головы свитер, но он был крепко прикушен зубами. Это удивило нас и помогло разгадать причину гибели Виктора.
Все мы пришли к выводу, что он, спасая на воде рюкзак с важными государственными документами, выбивался из сил в борьбе с быстрым течением реки. Вместо того чтобы в этот критический момент смертельной опасности бросить рюкзак, Хорьков, пристегнув его ремнем к правой руке, стал стаскивать с себя через голову намокший свитер, видимо мешавший ему плыть. Но подбородок попал в дыру, прожженную в нем цигаркой, и плотно вязанная ткань прикрыла дыхательные пути. Левая рука, высвободившись из рукава, не подоспела на помощь, правая же держала рюкзак, и, вероятно, в этот последний момент Хорьков пытался прокусить свитер, да так с ним в зубах и задохнулся.
И даже после смерти, в заводи, куда снесла его вода, он стоял на ногах, держа в поднятой руке рюкзак с материалом, как бы готовый еще продолжать борьбу. Таким непримиримым остался Виктор и после смерти!»
На листе карты, созданной подразделением Хорькова, там, где он погиб, теперь стоит крест — условный топографический знак могилы, и над ним надпись: «Могила Хорькова». Так увековечен на карте подвиг топографа Виктора Хорькова, отдавшего свою жизнь за кусочек карты своей Родины.
Его похоронили на одиноком острове, против той заводи, где он был найден. Над его далекой могилой, обласканной доброй памятью друзей, постоянно шумит первобытная тайга, которую он так беззаветно любил. На лиственничном обелиске краткая надпись:
«Могила Виктора Хорькова. Не пощадил себя, вывел всех и погиб».
ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА:
В основу этой повести легли дневник Хорькова, найденный в рюкзаке с материалом, и рассказы участников похода Брыковой, Полиенко и Абельдина, с которыми автор встретился, как только их привезли в больницу в Экимчан.