Живые и мертвые классики
Шрифт:
Подводя итог своей философонии о войне, Зиновьев пишет: «Мое отношение к войне было и остается сложным, многосторонним, противоречивым, изменчивым». Ну, мы это видели. Но в чем причина? «Во-первых, сам этот феномен проявлялся в различных изменчивых ипостасях». Что за «феномен» — это он о войне, что ли, так? А что за ипостаси? Господи, ведь в костромской деревне вырос, но вот назвали его гигантом и уже без феноменов да ипостасей не может! А что во-вторых? «А во-вторых, я был критически настроен по отношению к советскому социальному строю». Ну и что? Ведь это в прошлом. А сейчас-то более голосистого певца этого строя и сыскать невозможно. Почему же мутное отношение к войне «было и остается»?
Но он не слышит
Но тут же новый виток героизма: «В условиях постоянной слежки со стороны политруков, «особистов» и системы доносов жизнь порой превращалась в кошмар». Да как же, повторю, при этом за четыре года войны не обнаружили антисоветчика? Диво дивное, чудо чудное…
А еще Зиновьев возмущается тем, что на фронте награды получали «и штабные чины и политработники, а также начальник особого отдела и полковой врач».
Да, так и было. А почему не получить, если достойно исполняли свой долг? Например, были награждены 115 тысяч не только врачей, но и фельдшеров, медсестер и санинструкторов, а 43 из них стали Героями Советского Союза. Не нравится это философу. А ведь мог бы знать, что 70 % раненых и 90 % больных солдат и офицеров Красной Армии из госпиталей возвращались в строй. И происходило это вовсе не благодаря чтению таких вот зиновьевских виршей:
Наплюй на награды. К чему нам медали? Поверь мне, не стоят железки возни. Чины и нашивки в гробу мы видали, А в гроб, как известно, кладут и без них.В День Победы даже «Московский комсомолец» вышел с аншлагом:
Фронтовики, наденьте ордена!
И каково нам было в «Литературке», как бы в цитадели ума и совести, в этот же день прочитать: «наплюйте на эти железки!» И ломали мы седые головы: на что в нашей фронтовой жизни стихотворец плюнул словцом «возня»?
А он на этом не успокоился, дальше с негодованием пишет об «эпидемии», об «оргии наград». И доходит даже до такого признания: «Когда я вижу ветеранов, облепленных бесчисленными железками, я невольно вспоминал работника политотдела армии, облевавшего мой штурмовик Ил-2», т. е. вспоминает одного труса, будто бы встретившегося ему на фронте. И вам, «литгазетчики», не совестно печатать это?
О стихах Зиновьева следует сказать особо. Они у него «с ходу писались», он им «никогда не придавал значения». В статье они цитируются щедро, и все до одного могут составить опасную конкуренцию стихам бессмертного капитана Лебядкина. Помните?
Жил на свете таракан. Таракан от детства. И попал он раз в стакан, Полный мухоедства…Как читатель мог заметить, у Зиновьева очень много общего с Солженицыным и в биографии, и в психическом складе, и в литературной работе: фронт, изгнание из страны, репатриация, мания величия, титаническое самоуважение, литературная плодовитость, многословие… И вот оба еще и писали в молодости стихи. В.Лакшин вспоминал, что Солженицын принес Твардовскому свои рифмованные сочинения, чтобы напечатать в «Новом мире». Критик тоже захотел их прочесть, но Твардовский сказал: «Вам, Владимир Яковлевич, это лучше не читать, для здоровья вредно…» И стихи, слава Богу, не появились. Так Твардовский уберег и свой журнал, и его читателей, и — временно — литературную репутацию Солженицына. Это был акт милосердия.
На Западе сочинения Зиновьева, даже нашпигованные стихами, были нарасхват. Но когда до этого на родине он предложил повесть Константину Симонову, тогда редактору «Литгазеты», тот возвратил ее и посоветовал уничтожить. Это тоже был акт милосердия. Редакторы той послевоенной генерации понимали, что это такое. А нынешние редакторы даже тех же изданий не понимают. Пожалуй, они даже думают, что если бы попросили автора убрать свои лебядкинские вирши из текста статьи, то поступили бы нетактично, недемократично, даже грубо по отношению к писателю-ветерану.
Стихи свои гигант бережно хранит более шестидесяти лет, и, дожив до глубокой старости, так и не понял, каков уровень его поэзии и можно ли вылезать с ней на люди. В статье полдюжины таких шедевров. Право же, работники «Литгазеты» поступили жестоко, выставив старика на посмешище.
На одном стихотворении Зиновьева, пожалуй, следует остановиться. Это пародия на знаменитый тост Сталина 24 мая 1945 года на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии — «за здоровье нашего Советского народа и, прежде всего, — русского народа». Федин рассказывал Чуковскому, что Эренбург во время тоста там, в Георгиевском зале, вдруг пустил горькую слезу. Лживую и подлую пародию на тост сочинил когда-то Слуцкий, соплеменник Эренбурга, а Виталий Коротич, соплеменник Слуцкого, напечатал ее в «Огоньке». Что ж, это понятно, есть такие среди этих соплеменников. Но после того, что мы тут узнали о Зиновьеве, понятно и то, как могло такому русскому взбрести на ум написать еще более похабную пародию на тост в честь его народа:
Вот поднялся вождь в свой невзрачный рост И в усмешке скривил рот. И сказал он так: «Этот первый тост — За великий русский народ!»…Все тут — злобное, тупое вранье, начиная с того, что это был не первый, а, наоборот, последний тост. Ведь он так и начинался: «Товарищи, разрешите мне поднять еще один, последний тост»…
Стихотворение длинное, но я не буду цитировать его не по этой причине, а из соображений социальной гигиены. Лучше подумаем, чего же стоят бесконечные вопли Зиновьева о гениальности Сталина, о великом родном народе, если в День Победы он счел возможным преподнести нам грязную пародию на его тост в честь народа. И это при том, что уверяет: «Во время войны, если бы от меня потребовали, я закрыл бы Сталина своим телом». Интересно, а какой частью тела?
Вот вам еще фокус на эту тему. Зиновьев категорически заявляет: «Я никогда(!) не считал Сталина каким-то злодеем». Это в «Правде». А в демократическом «Горизонте» совсем другое: «Сталин был злодей и все прочее» (с. 53). Скажите, что это — капитальный вклад в логику?
Но Сталин — уже далекое прошлое. А вот интересно, что великий логик думает о В.Путине? Сразу, как вернулся из Германии, заявил, что, во-первых, «Путин человек молодой». Ну, если пятьдесят лет это теперь молодость, то конечно. Но вот Столыпин в 49 уже окончил свой земной путь. Ленин — в 54. И никто не говорил: «Ах, какого юнца потеряли!»
Во-вторых, говорит, «Путин человек сильный». Тоже бесспорно. Такой сильный, что не нужны ему наши базы ни на Кубе, ни во Вьетнаме и не страшны ему американские базы на вчера еще советской земле в республиках Средней Азии. Такой сильный, что, когда погибал «Курск», он нашел силы удержать себя на сочинском пляже. Такой сильный, что, когда у него за спиной горел Манеж, он и бровью не повел. Помните у Кузнецова?
Адмирал, горит твоя эскадра! Адмирал и бровью не ведет…