Жизнь Бетховена
Шрифт:
1805 год заполнен сочинением и переделками «Фиделио», по тогда же была написана и Соната для фортепиано (соч. 54) в двух частях (Tempo di minuetto, Allegretto), лаконичная, отрывистая, нарушающая традиционные формы; иногда она получает несправедливую оценку. Однако в ней много искренней горячности, особенно в первой части, где уже можно различить мотив, который вновь появится в Пятой симфонии (вторая часть), напряженный, страстный. Значительным произведением, созданным сразу же после грандиозного труда в области музыкальной драмы, явилась Четвертая симфония си-бемоль мажор (соч. 60), написанная в 1806 году (дата на манускрипте). Чтобы понять, чтобы полностью почувствовать Бетховена, необходимо расположить его сочинения не в порядке их публикации, а в соответствии с их замыслом. Так мы позволим себе предположить, что трепетное Adagio в ми-бемоль мажоре, в котором тема переходит от скрипок к флейте и кларнету, было вдохновлено Терезой.
Охотно допускаем, что именно эта песнь любви могла бы раскрыть нам сокровенную тайну возникновения Симфонии; ибо все щедрое разнообразие Allegro, с его сменой настроений, то бурных, то проникнутых нежным чувством, имеет, казалось бы, лишь одну цель — ввести нас в эту тайну. Снова отмечалось искусное применение литавр: их раскаты сопровождают квартет, дают ритмическую опору теме Adagio. Но детали эти растворяются в стремительном движении музыки. Никогда еще любимая женщина не получала столь роскошного дара; в симфоническом творчестве Бетховена мы не найдем более сосредоточенного,
В ту же пору Бетховен написал и выпустил в свет Концерт для скрипки с оркестром (соч. 61, посвящен Стефану Брейнингу); его первым исполнителем был Клемент, в наши дни несравненно интерпретирует эту музыку Джордже Энеску. Скрипичный концерт — подлинный музыкальный триптих. Allegro (в нем две главные темы) вызвало протесты музыкантов из-за неожиданного появления ре-диеза, повторяемого несколько раз; он присутствует здесь наперекор всем строгим школьным правилам, следуя побуждению, оставшемуся для нас тайным. В основе Larghetto — мелодическая линия, развивающаяся из простой, чистой, наивной темы; но есть здесь и порывы страстей — внезапный контраст этих эпизодов усиливает выразительность. Рондо вовлекает нас в свой веселый бег, прерываемый реминисценциями настроений влюбленности. Фортепианный концерт соль мажор (соч. 58) написан в том же жанре, с той же силой вдохновения, строится в том же плане, но он более цветист, более усложнен украшениями, а в самом начале своем — почти итальянский по стилю. Концерт этот также датирован 1806 годом. В нем три части: Allegro moderate, Andante con moto, Рондо, причем две последние идут без перерыва. Среди самых блистательных пассажей проскальзывают фразы, полные нежности и мечтательности. Скорбь и могучая сила сталкиваются лицом к лицу в напряженном драматическом действии. Cantabile изливает свою печаль и постепенно берет верх над повелительными призывами оркестра; слышатся рыдания; затем наступает успокоение, а бурная тема, звучащая у струнных, замирает вдали. После душераздирающих возгласов, после этих захватывающих дыхание страниц изящное веселье Vivace, его остроумие могли бы поразить, даже привести в негодование, если бы Бетховен с давних пор не приучил нас к подобным неожиданностям. Впрочем, даже в последней части ослепительная виртуозность всегда остается лишь слугой вдохновения — один из величайших законов, установленных для себя бетховенским гением.
К этой эпохе, к этим годам любви и надежды относятся и Три струнных квартета (соч. 59), образующих группу отчетливо связанных между собой произведений. Из авторской пометки на рукописи, хранящейся в Берлинской библиотеке, мы узнаем, что Седьмой квартет был начат 26 мая 1806 года, спустя два месяца после возобновления «Фиделио». К этому изумительному сочинению справедливо относили признания, сделанные Бетховеном Беттине фон Арним: «Из пламени энтузиазма вырывается мелодия; задыхаясь, я преследую ее, мне удается ее догнать… она снова улетает, она исчезает, она погружается в глубокую пропасть, где бушуют страсти. Я вновь настигаю ее; я схватываю ее, с наслаждением сжимаю в своих объятиях; ничто более не может разлучить меня с ней; я умножаю ее разнообразными превращениями, и вот я торжествую победу над музыкальной идеей». Лучше любого комментатора Бетховен указывает нам, что сделал его гений в этих квартетах, как, впрочем, и в Симфонии си-бемоль мажор, и в Концерте соль мажор. Музыкальное развитие повинуется не столько классическим правилам композиции, какие соблюдал Гайдн, сколько самому вдохновению, его оттенкам, его порывам, его противоречиям. В квартетах либо в симфониях творческие приемы одни и те же. Позднее, в последних сочинениях, Бетховен еще больше станет подчеркивать, или, как считают иные, преувеличивать своеобразие своей манеры. Теперь перед нами его творения, стоящие в ряду не только самых вдохновенных, но и самых уравновешенных. Щедро льется поэтическая струя; маленький ручеек, чьи капризные воды изливались в первых самобытных сочинениях, превратился в широкую реку. Реку или неудержимый поток. Мысли, запечатленные эскизными тетрадями уже в 1804 году, темы, чередующиеся с набросками к «Фиделио», записанные кое-как, на клочках бумаги, во время прогулок, — беглый след случайных впечатлений, фразы, за которые Бетховен берется снова и снова и непрестанно их перерабатывает, — все это он собирает в пору своей любви к Терезе; в январе 1808 года, издав эти квартеты, он посвятил их благосклонному графу Разумовскому; возможно, из учтивости к своему покровителю композитор включил в них несколько русских напевов. Но в них проявилось настолько смелое новаторство, что даже самые близкие друзья, квартетисты Шуппанцига, разражаются хохотом, когда играют Квартет фа мажор, столь ясный для нас сегодня. Понятно, что вступление к Девятому квартету отпугнуло первых слушателей своей вызывающей оригинальностью.
Иной раз удается открыть истоки произведения. Благородное Adagio из Седьмого квартета оплакивает смерть друга, брата. Бетховен, по-видимому, принадлежит к масонам, как и его друг Вегелер, как раз в 1806 году опубликовавший песню «Свободный человек», принятую боннской ложей «Восток». Несколько слов, записанных на одном из набросков, уточняют намерение Бетховена: «Плакучая ива или акация на могиле моего брата». Другие заметки говорят о том, как композитор борется против своего трагического недуга. «Подобно тому, как сегодня ты устремляешься в житейский водоворот, точно так же ты можешь писать свои произведения, несмотря на все общественные препятствия. Пусть твоя глухота не будет более тайной, даже и для искусства!» Всем этим удручающим его невзгодам — физическим страданиям, тревогам войны, театральным неудачам, любовным волнениям — Бетховен, больше чем когда-либо владея собой, противопоставляет свободу своего гения, то спокойного и мастерски изобретательного (Allegro из Седьмого квартета), то фантастичного и скрытного, склонного к юмору, охватываемого далекими воспоминаниями; вдохновенно порождает полный воодушевления захватывающий танец, заставляет кричать от радости либо стонать от горя, потрясает слушателя неистовой силой контрастов задушевности и резкости, покорных и мятежных настроений; то слышится нам хорал (Allegro из Восьмого квартета), то музыка, напоминающая о причудливых праздничных забавах; порой мы словно погружаемся в ночную тьму, в иные мгновения подобны одинокому, усталому и безутешному путнику, затерявшемуся на пустынной дороге, согбенному бедствиями и тяжестью воспоминаний (Andante con moto из Девятого квартета); творческая мысль всегда проникнута страстным порывом; наслаждаясь самим процессом сочинения музыки, композитор творит по велению духа, бодрствующего в нем неустанно. От произведения к произведению мысль углубляется, становится все более упорной, сложной. «Я нисколько не забочусь о вашей скрипке», — заявляет он бедному перепуганному Шуппанцигу. Однако искусное использование инструментов помогает придать музыкальной мысли разнообразие выразительности, различный колорит, если можно так сказать, без того, чтобы нарушить цельность настроения. Когда-то виолончель ограничивалась исполнением аккомпанемента в басах; теперь ее патетический голос излагает полную решимости тему в начале Седьмого квартета; на ней будет построено Аллегро, а скрипка вознесет ее к небесам; и в следующей части одной лишь нотой виолончель вводит нас в игру скерцо. Виртуоз Бернгард Ромберг будет изумлен и посмеется над этим так же, как смеялись музыканты Хабенека на первой репетиции «Героической». И все та же виолончель выступит с русской песней в финале. Альт повествует об одиночестве, о судьбе покинутого, о сумрачной печали. После вопросов, звучащих в партиях отдельных инструментов, иногда следуют выразительные паузы (Allegro из Восьмого квартета); на протяжении целого такта мысль сосредотачивается, прежде чем найти свое выражение.
Каков бы ни был замысел либо, если позволительно избрать такой термин, разрабатываемый сюжет, средства остаются бесконечно простыми. Можно верить Хольцу и Черни, когда они рассказывают, что ночь раздумий в Баденской долине вдохновила Бетховена на создание возвышенного Adagio из Восьмого квартета. Поэт созерцает небосвод и размышляет о гармонии небесных светил. Звездное небо приводит его в восторженное состояние; мы ощущаем излияние души, в уединении открывшейся самой себе, среди причудливых теней; одно настроение сменяется другим — скорбное, сосредоточенное, тревожное, ясное; мелодия развертывается с непрерывностью медлительного движения облаков, то пронзительно звучащая, словно вопль, то столь же нежная, как мольба. Техника стушевывается, чтобы все отдать во власть мечты, фантазии, тайны. Во всем творчестве Бетховена ничто не раскрывает его гений с большей полнотой, чем этот изумительный цикл трех квартетов. Композитор давно ужо доказал, что постиг традицию, что может ей следовать, что он умеет построить финал согласно наставлениям и примеру Гайдна; теперь, по своей прихоти, он либо с почтением относится к традиции, либо разрушает ее. То, что принадлежит ему всецело, — это вдохновенная поэтичность музыки квартетов, ошеломляющее богатство неисчерпаемого воображения, которое захватывает нас неожиданными находками. Воздержимся лишний раз от попытки все уточнять, стремиться определить чувство, скрытое в каждой фразе. Здесь музыка выполняет свою истинную задачу: перед нами свободное пространство, мы можем населить его любыми образами по воле наших изменчивых желаний.
Какое чувство, какая мысль продиктовала странное вступление к Девятому квартету, подобное поискам во мраке ночи? Какой печалью вызваны (без всякой заботы о правилах…) рыдания, звучащие в этом за душу хватающем Andante con moto quasi allegretto с драматическим аккомпанементом виолончельных pizzicati? Безропотно покоримся неведомому. Также и в финальной фуге, — верно ли, что он хотел описать здесь ужасы битвы либо бурные явления природы, море, ветер, гром, сверкание молний? Все это возможно; но больше всего чувствуется, что он дает себя увлечь своей собственной мощи, своим личным горестям, что он испытывает необходимость дать волю жизненной силе, которая трепещет в нем и терзает его. Теперь ему тридцать шесть лет — полный расцвет творческой энергии; чудесный созидатель без удержу предается своим внутренним страстям. Мы знаем Бетховена последних квартетов, изнемогшего в борьбе; по в сборнике, изданном в 1808 году, он предстает уже не как неведомый пришелец, жаждущий покорять, но как властелин, имеющий право на власть. «Поцелуйте вашу сестру Терезу, — пишет он Брунсвику, — и скажите ей, что я на пути к тому, чтобы стать великим человеком». Восприимчивый, но равнодушный к желаниям толпы и ее привычкам, непосредственный, свободный от всяких схоластических влияний, восстающий против классических правил и пропорций, если они противоречат либо мешают его фантазии, он раскрывает в своем творчестве те контрасты, которые являются самим законом жизни; в горделивом одиночестве вырастает образ повелителя радостей и печалей, чувств задушевных и героических; он творит не только для своей эпохи и немногих избранных, но для всех людей и всех времен.
В 1807 году Бетховен пишет увертюру к «Кориолану» Коллина, ставшую знаменитой. Генрих Иозеф Коллин, его ровесник либо почти ровесник, родился в Вене, изучал там право; сделавшись чиновником при дворе, он получил дворянское звание. Коллин пишет поэмы, баллады, «Песни ополченцев», но его влечет к трагедии в античном духе. После преждевременной смерти поэта брат Коллина издал в Вене в 1814 году собрание его сочинений, куда вошли трагедия «Регул» и драма «Гораций». В ту эпоху, о которой идет наш рассказ, Коллина не без преувеличения считали наследником Шиллера. Гете хвалит его, хотя и выражает недовольство тем, что в драматических произведениях Коллина отсутствует «действующее лицо Рим», это «огромное существо». Причины, привлекшие Бетховена к истории Кориолана, те же, которые недавно побудили его написать «Фиделио»: он любит благородные сюжеты, позволяющие выразить самые глубокие человеческие чувства, — любовь, патриотизм. Воспоминания о событиях последней войны придают древнему преданию черты реальности. Бетховену понятно беспокойство, охватившее город, которому, несмотря на просьбы его послов, угрожает ярость победителя. Судьба Вены сложилась менее счастливо, чем судьба Рима: его спасли мольбы супруги и матери. Увертюра «Кориолан» передает все эти тревоги с пафосом, свободным от малейшей напыщенности.
Постепенно слава Бетховена распространяется в Германии все шире. В Лейпциге посетители еженедельных концертов восторженно приняли несколько исполнений «Героической». В Вене князь Лобковиц устраивает в марте две академии: в программе Фортепианный концерт, несколько арий из «Фиделио» и четыре симфонии. В конце года венское светское общество, сильно поредевшее в военное время, вновь собралось в столице. Перед аудиторией любителей Бетховен сам дирижирует Симфонией си-бемоль мажор и добивается шумного успеха. Но успех этот был ограничен рамками узкого круга. Вебер по-прежнему высмеивал гения за беззаботность в отношении традиционной техники, за бессвязность мыслей, а говоря о деталях, — за чрезмерное использование пауз и органных пунктов.
В Париже произведения Бетховена уже включаются в программы учебных концертов консерватории. Из «Философской, литературного и политического обозрения» за 1807 год (стр. 511) мы узнаем, что третий концерт начался Симфонией венского мастера. «Она хороша, — заявляет автор отчета, — ее характер ясен, блестящ и стремителен. Как и все остальные, она была превосходно исполнена оркестром и доставила очень большое удовольствие».
И вот Бетховен, пытаясь добиться прочного положения, направил прошение «почтенной дирекции императорских и королевских придворных театров». «Неизменно руководствуясь в своей деятельности не целями заработка, но более всего пользой искусства, облагораживанием вкуса и стремлением своего таланта к наиболее возвышенному идеалу и совершенствованию, пожертвовав поэтому своими материальными выгодами, но обладая ныне далеко распространившейся доброй славой, благосклонно принимаемый венской публикой, композитор из чувства немецкого патриотизма желал бы не покидать Вену. Следуя советам владетельного князя Лобковица, он просит какой-либо должности в театре, которая позволила бы ему обосноваться в австрийской столице. Он предлагает: 1. Ежегодно сочинять по меньшей мере одну большую оперу на сюжет, выбранный по согласованию с дирекцией, при условии твердого годового жалованья в 2400 флоринов, так же как и бенефиса с каждого третьего представления. 2. Ежегодно и бесплатно доставлять маленькую оперетту или дивертисмент, хоры, произведения на случай, в соответствии с пожеланиями и нуждами почтенной дирекции, в надежде, что один день в году будет ему предоставлен для концерта в его пользу».