Жизнь Бетховена
Шрифт:
Почтенная дирекция не ответила на смиренное ходатайство. Что касается Бетховена, то можно пожалеть об этом: очевидно, намереваясь жениться на Терезе, он желал обеспечить себе средства к существованию. По что касается искусства, то надо порадоваться, что изысканные коммерсанты, которым были доверены императорские и королевские театры, не превратили Бетховена в поставщика оперетт и «пьес на случай». Даже если с каждым днем ему придется претерпевать все более невзгод, гениальный музыкант, только что написавший Adagio Седьмого квартета, никогда не сможет дойти до подобного унижения…
VII
Бетховен хочет покинуть Вену
Существует греческое слово, которому нет равнозначащего во французском языке — — наивысшая точка творческой зрелости, достигнутая человеком и его талантом. Это слово очень точно характеризует Бетховена в годы 1808 и 1809.
К этому времени относятся: ариетта «In questa tomba oscura» на текст Джузеппе Карпани, поэта императорского двора, известного своими книгами о Гайдне и, позднее, о Россини (Шиндлер рассказывает, что текст этот послужил поводом для состязания знаменитых музыкантов и вместе с тем создания пародии); 32 вариации до минор для фортепиано; четыре песни на стихи Гёте с аккомпанементом фортепиано (в том числе «Sehnsucht»); Месса до мажор (соч. 86), первое исполнение которой состоялось в сентябре 1807 года у князя Эстергази-Галанта; Соната для фортепиано и виолончели, посвященная барону Глейхенштейну (соч. 69); два великолепных трио для фортепиано, скрипки и виолончели, принесенные в дар графине Марии Эрдеди (соч. 70); Фантазия и Сонатина для фортепиано (соч. 77
Сонату для фортепиано и виолончели впервые исполнили Черни и Линке, кажется, в 1812 году. Альфред Корто и Пабло Казальс играли ее 16 июня 1927 года в Парижской опере. Короткое, но восхитительное Andante отделяет капризное изящество скерцо от веселых выдумок Allegro vivace. Скорбное Largo из Трио ре мажор проникнуто поэтической мыслью; у музыканта-лирика до сих пор не было еще такой искренней, такой задушевной исповеди; биение благородного сердца слышится в ритмических акцентах мелодии. Призраки блуждают в этом Largo, — говорит виолончелист Сальмон. Непосредственность фантазии нашла глубокое драматическое выражение в Allegretto из второго Трио, уникальном по форме. Кажется, что после сочинения 70 Бетховен ничего уж больше не сможет поведать нам о себе. Фантазия с хором была преподнесена (в бетховенских посвящениях всегда заключен особый смысл) баварскому королю Максимилиану Первому, союзнику Франции; по решению имперского сейма 1802 года он получил изрядное количество городов, а Пресбургский договор принес ему вместе с короной Тироль, Бризгау и часть австрийской Швабии. Максимилиан примкнул к Рейнской конфедерации и укрепил союз с Наполеоном, выдав свою дочь замуж за Евгения Богарне. Договор 1809 года присоединил к его владениям Зальцбург, родину Моцарта. Фантазия вдохновлена песней, сочиненной некогда Бетховеном («Seufzer eines Ungeliebten») [53] ; в ней скрыта, пусть в наброске, Ода к радости из Девятой симфонии. Тема появляется сперва в Meno allegro, ее подхватывают и развивают в обычной вариационной форме флейта, валторна, фагот, кларнет, гобой поочередно; затем она преображается в Adagio, приобретает героический характер маршеобразной поступи, подчеркнутой синкопированными аккордами струйных, — этот прием использовали музыканты новейших времен (Стравинский в финале «Петрушки»); кульминация темы наступает в развернутом хоровом эпизоде. Здесь мы находим новое доказательство ошибки исследователей, противопоставляющих различные жанры бетховенского творчества; песня (Lied), фантазия, симфония возникают из одного источника; линия музыкального развития непрерывна; сохраняется совершенное органическое единство целого.
53
«Вздох отвергнутого» (нем.).
Тридцать две вариации до минор появились в апреле 1807 года; за простой восьмитактовой темой следует ряд небольших пьес очень разнообразного характера, где всегда, однако, можно распознать начальную мелодию; последняя вариация — наиболее развитая, самая блестящая из всех. Сонатина (соч. 79, 25-я соната) с ее вальсовой темой уводит нас в прошлое хрупкостью, простодушием музыкального рисунка, меланхолической грацией Andante, остроумием финала; Бетховен, сочиняя Сонатину, словно перенесся в пору своей юности, вспомнил боннские вечера. Напротив, Фантазия (соч. 77), посвященная Францу Брунсвику, самому близкому другу в эти тяжкие годы, поражает и увлекает свободой конструкции, оригинальностью трактовки Adagio, общим настроением, очень близким тому, которым проникнуты квартеты; настроение это проявится в «Пасторальной симфонии». Фрагментарный характер произведения, контрасты, смелость Presto больше многих крупных сочинений подчеркивают независимость композитора. «Из этого Presto, — указывает Ленц, — вышел «Лесной царь» Шуберта».
В сентябре 1807 года Бетховен закончил и посвятил князю Николаю Эстергази Мессу до мажор (соч. 86), впервые исполненную в Эйзенштадте (позже он преподнес это произведение князю Фердинанду Кинскому). Четырехголосая Месса с оркестровым сопровождением не принадлежит к числу самых оригинальных бетховенских творений. Нам вспоминается ее исполнение 11 ноября 1928 года в церкви Дома инвалидов, спустя десять лет после пушечного выстрела, возвестившего конец последней войны. Дата и вся обстановка усиливают торжественность настроения. С хор свешиваются старинные знамена, полуистлевшие шелковые лоскутья цвета блеклой розы, напоминающие о былых сражениях, не столь жестоких, как современные бойни; королевские либо княжеские гербы, белые башни в центре красных гербовых полей, голубые либо лиловые фигуры украшают эти славные эмблемы, колеблемые легкими дуновениями воздуха. Справа на голой стене черное распятие, похожее на деревянные кресты солдатских могил, являет свою бесстрастную суровость мраморному блеску витых колонн. Гробницы не видно, однако чувствуешь себя подавленным ее близостью. Отраженные витражами и позолотой, огни свечей словно заходящее солнце обагряют церковные своды. Мольба звучит в Andante («Kyrie»); в радостных возгласах героического Allegro («Gloria») слышится первый призыв к миру, к миру между людьми доброй воли. Если сравнить второе Andante («Qui tollis»), «Miserere», Allegro («quoniam tu solus»), «Hofsannah» с ослепительными произведениями того же периода — с пламенными квартетами, с Четвертой симфонией — все эти части Мессы покажутся холодноватыми, лишенными порыва. Но вот отзвук «Фиделио» пронизал религиозное песнопение; словно взмах крыла вознес принесшую его строфу. Начиная с «Benedictus» музыка становится все более выразительной; в «Agnus» мольба все настойчивее; в этот час в этих стенах потрясает завершающий Мессу призыв — нежная, глубоко человечная фраза. «Da nobis pacem» — поют четыре голоса; действительно, здесь чувствуются души взывающие; разум и сердце подготовлены, чтобы воспринять поддержанный I церковным напевом чистый детский голос, оплакивающий миллионы мертвых, «Libera nos, Domine!» Избавь нас от этих жестокостей! С самого начала своего существования человечество провозглашает этот призыв. И теперь он снова звучит в словах литургического текста, в задушевных помыслах гения, который с еще большей силой повторит его в Девятой симфонии и в Мессе ре мажор.
В 1808 году были созданы либо закончены Пятая и Шестая симфонии, до-минорная (соч. 67) и «Пасторальная» (соч. 68).
Если судить по публикациям Ноттебома и тетрадям автографов, над первой из них Бетховен работал в то же время, когда он писал «Фиделио» и Фортепианный концерт соль-мажор. По преданию, четыре ноты вступления вдохновлены пением птички, услышанным на Пратере: какая-нибудь иволга в желтом с черным оперении — ее можно встретить на лесной опушке, у ручья. Однако Шиидлер утверждает, что Бетховен придавал этому мотиву символическое значение. «Так судьба стучится в дверь». «So pocht das Schicksal an die Pforte». Bee Allegro целиком комментирует мысль, заключенную в этой бурной теме: то она звучит в вопросительных интонациях валторн, то в спокойных эпизодах раздумий, то ведет волнующие диалоги между духовыми и струнными, прежде чем собрать воедино весь оркестр для заключительного порыва. С выразительной простотой развивается бессмертная элегия Andante; возникает сладостная, спокойная мелодия, полная воспоминаний; ее варьируют различные инструменты — виолончели и альты украшают кружевными гирляндами; порой она становится особенно рельефной; порой иссякает — словно умолк трепещущий голос; гармония поддерживает и обволакивает его. Здесь Бетховен предстает во весь рост; точно рассчитанное вариационное мастерство ни на мгновение не затемняет неизменной чистоты мелодической линии. Гимн ширится, незабываемый для тех, кто слышал его хотя бы раз. С тем же совершенным искусством использованы различные оркестровые краски, штрихи, то оживляющие грубоватую душу контрабасов, то замирающие в шепоте флейт, то подчеркивающие ритмы ударами литавр — и все это приводит нас к торжеству последнего Allegro, так блестяще раскрытого Берлиозом. Причудливая смесь настроений отражена в их звуковом воплощении; в изложении и развитии идеи соблюдается счастливое равновесие; глубоко личным оттенком проникнуто все произведение, которое справедливо определяли как рапсодию, в древнем значении этого слова; тревога, таящаяся в музыке, грозы (если возможно такое сравнение со всем, что в нем есть несовершенного), которые образуются в отдалении, приближаются, становятся зримыми, разражаются бурей; вольности, долгое время пугавшие дирижеров, вынуждавшие их сокращать отдельные эпизоды; пренебрежение пропорциями и правилами, проявленное музыкантом, всецело отдавшимся вдохновению; возбуждённость героического финала — все эти новшества должны были ошеломить публику, хотя и искушенную, но привыкшую к большей сдержанности. Шуман рассказывает о ребенке, которого испугало окончание скерцо. Пройдет несколько лет, прежде чем лучшие ценители согласятся, что Пятая симфония ввела в музыку тот самый «новый характер», о котором говорит Гров. Берлиоз восторженно прославит, сам Фетис признает эту революцию, которую Бетховен произвел без всяких теоретических предумышлений, без школярских формул, — попросту потому, что в столь обширном творении, владея всеми средствами выразительности, он еще раз излил свою душу с гениальным простосердечием.
«Пасторальную симфонию» Бетховен закончил в том же году, что и до-минорную; очевидно, он задумал «Пасторальную» в 1806 году и, насколько можно установить, работал над ней, начиная с 1807 года. Он неоднократно подчеркивал, что вовсе не хотел сочинить музыкальную картину, одну из этих звуковых картин — Tonis gemalde, которые он отвергал, а стремился выразить чувства, порожденные пребыванием в сельской местности, передать веселье сборища крестьян, радующихся, что гроза рассеялась. Известна его фанатическая любовь к природе; с давних пор собирает он темы, ею подсказанные. В записной книжке 1803 года есть нотная запись журчанья потока, а над ней — часто цитируемая пометка: «Чем больше ручей, тем значительнее звучание». В садах Гейлигенштадта, под вязами, неподалеку от любимого Каленберга, была сочинена вся Симфония либо большая ее часть. По рассказу Шиндлера, Бетховену виделись здесь деревенские музыканты, — они слегка подвыпили и дремлют, играя… Создавая эти образы, он собирал бытующие у австрийского народа песни и танцы.
В Allegro скрипки поют деревенские мелодии, разукрашенные второстепенными темами, словно лентами; и те, и другие настолько безыскусственны, что кажется, будто композитор подслушал их в сельском хороводе, а быть может, они слетели с уст красавицы-крестьянки. Развертывается сцена на берегу ручья. Хотя Бетховен и остерегается звукописи, в сопровождении мелодических фраз слышится мерный шум воды; в глубине леса, у свитого весной гнезда, соловей самозабвенно выводит свои трели, — они смолкнут, когда пройдет пора любви, когда вылупятся его птенцы. «Запел соловей, — пишет Баррес в «Холме вдохновения», — и не слышно ни слов, ни мелодии, одна лишь беспредельная надежда. Извечная правда звучит в его песнях. Скромный, невидимый среди листвы, он восхваляет свою подругу; и все же он проникает во все сердца, а за пределами сердец достигает божественных высот. Звучание в саду, полнота чувств в наших душах! И внезапно смерть поглощает и большое чувство, и бессмертную надежду». В эти погожие дни появляется на опушке лесных зарослей и пугливый, одинокий перепел; между двух взмахов коротких крыльев взлетает к небесам его незатейливый напев; на солнце поблескивает желтая полоска, разделяющая его перышки. Бродячая кукушка возвещает свое бракосочетание. Кажется, что и деревья трепещут, истомленные всеобщей любовью; это весна Лукреция. Звук рога раздается в лесу. Родник шумит, его приласкал пронесшийся ветерок. Флейты нарушают молчание. На этом весеннем фоне образ человека появляется лишь после могучего взрыва жизненных сил, потрясшего всю природу. Воодушевленный радостным пробуждением земли, крестьянин пляшет неуклюжее бурре; это не дивертисмент во вкусе французской комической оперы, это безудержное веселье простодушных людей, упоенных возрождением природы. Вот классическая сцена грозы, с ее несложными эффектами — молния, потоки дождя, удар грома. Бетховен обновил часто используемый сюжет; есть в четвертой части Шестой симфонии изумительное мгновение, когда скрипка и гобои постепенно водворяют спокойствие после эпизодов бури. Заключительная благодарственная песнь выражает чувства, описанные Бетховеном в его заметках, сделанных во время прогулок на Каленберге: деизм, в духе Руссо, восторг, порожденный преклонением перед величием природы, по без ложной напыщенности, ощущение человеческого счастья и душевного покоя. В этом произведении (современники сочли его слишком длинным) Бетховен словно примиряется с жизнью; по крайней мере, в своем обожании природы он стремится найти забвение от печалей и тревог. Мы признательны Феликсу Вейнгартнеру за его интерпретацию Шестой симфонии, за то, что он раскрывает всю мощь (мы даже сказали бы — весь пантеизм), всю полнокровную жизненность этой музыки и, в единстве замысла, все ее великолепное разнообразие.
«Пасторальная» и Симфония до минор были представлены венской публике в музыкальной академии 22 декабря 1808 года. Это был прощальный вечер. Сверх того, в программу вошли Концерт соль мажор для фортепиано в исполнении самого автора, Sanctus из Мессы до мажор и Фантазия с хором. Благодаря Зейфриду, одному из наиболее уважаемых венских музыкантов того времени, мы располагаем некоторыми сведениями об этом вечере. Почти сверстник (несколько лет разницы) Бетховена, ученик Моцарта по фортепиано и Альбрехтсбергера по композиции, Игнац Ксавер фон Зейфрид дирижировал оркестром в театре Шиканедера; сотрудник «Всеобщей музыкальной газеты», видный теоретик, композитор, плодовитый автор сонат и квартетов, месс и опер, балетов и ораторий, он занимает достойное место в бьющей ключом музыкальной жизни Вены начала XIX века. Зейфрид жил в том же доме, что и Бетховен, встречался с ним ежедневно, оба они вели холостяцкую жизнь, вместо пивали в ресторане; в общении с Зейфридом Бетховен проявлял жизнерадостность, а порой и едкое остроумие. «Болезнь, — говорит Зейфрид, — еще не вселилась в него. Потеря столь необходимого музыканту чувства еще не омрачила его жизнь». Зейфрид присутствовал на концерте К декабря. При исполнении Фантазии с оркестром и хором Бетховен ошибся: он забыл, что на репетиции отмерил повторение, оставшееся, однако, в оркестровых партиях; ему пришлось извиниться перед оркестром, но публика и критика сожалели (не без основания!) по поводу столь взбалмошного поведения. Около того же времени Бетховен потерял друга. 28 сентября 1808 года умер скрипач и композитор Павел Враницкий, капельмейстер придворной оперы, неизменно поддерживавший творческие замыслы Бетховена; деятельность Враницкого — еще один пример поразительной плодовитости австрийских музыкантов: его наследие включает оперы, балеты, двадцать семь симфоний, более сорока квартетов, двенадцать квинтетов, многочисленные трио, концерты…
К этим же годам следует отнести и увлечение композитора госпожой Биго. Мария Кине, эльзаска из Кольмара, вышла замуж за библиотекаря князя Разумовского. Фетис причисляет ее к лучшим венским пианистам. Гайдн восхищался ее игрой. Сохранилась записка Бетховена к ней (лето 1808 года) с приглашением прийти насладиться вместе с ним «веселыми утехами радостной прекрасной природы». Биго, узнав об этом, рассердился, и Бетховен стал просить извинения в выражениях, полных трогательного смирения. «Я сам говорил Вам, что иногда проявляю невоспитанность; я ненавижу всякую принужденность и держусь очень естественно со всеми моими друзьями; Биго я также считаю одним из них; если ей что-либо во мне не нравится, ее и Ваша дружба требуют, чтобы Вы сказали мне об этом, и я буду остерегаться, чтобы снова не оскорбить ее. Но как только могла добрая Мария так дурно истолковать мое поведение?» В отдельных фразах этого длинного письма Бетховен раскрывается до конца. «Никогда, никогда Вы не ошибетесь в благородстве моих чувств. С самого детства я научился любить добродетель и все прекрасное и доброе. Вы причинили мне сердечную боль… Со вчерашнего дня, после квартетов, моя чувствительность и воображение непрестанно говорят мне о том, что я заставил Вас страдать». Биго все-таки не простил этой непринужденности обращения, которую он счел нескромной; к тому же вскоре он увез свою жену в Париж, где она приобрела большую известность. Впоследствии Мария Биго давала уроки Мендельсону; скончалась она от чахотки в 1820 году совсем еще молодой (она родилась в 1786 году).