Жизнь чудовищ (сборник)
Шрифт:
Всю ночь Барни не мог уснуть. Хотя звуки больше не повторялись, он никак не мог выкинуть их из головы. Что-то в самой структуре ритмов не давало ему покоя. Он раз за разом прокручивал их в голове, пытаясь докопаться до сути и отметая одну теорию за другой. Озарение пришло лишь под утро, когда он попытался рассчитать, к чему приведет распространение акустической волны в перпендикулярно поверхности Земле. О взглядах своей соседки он знал немного, но сведений оказалось достаточно, чтобы со всей ясностью увидеть ее чудовищный план.
На следующий день загадочный инструмент исчез. Барни не сомневался, что причиной тому было его
Оставалось найти доказательства. К несчастью, первая попытка добраться до инструмента закончилась провалом, как и две следующие. Но Барни не сдавался, и теперь, когда у него появилась акустическая ловушка, он был близок к успеху.
Время тянулось медленно, словно патока. Барни то и дело косился на часы, всякий раз изумляясь показаниям стрелок. Он был уверен, что лежит здесь не меньше часа, на деле же прошло всего двадцать минут. В наушниках по-прежнему ни одного постороннего звука. Барни мысленно перебирал свои записи, пытаясь понять, не прокралась ли в расчеты какая-нибудь ошибка. То, что он не видел изъянов, еще ничего не значило. Математика – штука хитрая; полностью полагаться на цифры – чересчур самонадеянно, слишком уж они непостоянны.
Барни вдруг замер, прислушиваясь. Показалось или? Нет. К уже устоявшейся картине явно добавился еще один звук. Что удивительно, доносился он не из наушников. Кто-то шел вдоль изгороди, насвистывая незамысловатый мотивчик. Немного повернув голову, Барни увидел приближающиеся ноги. Хватило одного взгляда на сверкающие на солнце ботинки, чтобы понять, кто идет. Во всей округе только у одного человека обувь выглядела так, словно стоила как новое авто. У Алекса Эйхе.
Барни едва не захлебнулся от волнения. Сердце разом перескочило на четвертую скорость; перед глазами поплыли круги. Каждый выдох звучал как рев ветра в узком ущелье. Он попытался повернуться, немного облегчить или хотя бы приглушить дыхание. Делать этого явно не стоило – комплекция Барни совсем не способствовала незаметным перемещениям. Он зацепился за какую-то ветку, и она с громким треском обломилась. Проклятье! Барни хотел вскочить и броситься бегом к дому – там-то они точно до него не доберутся. Лет двадцать назад он бы так и сделал, а сейчас даже чтобы сесть, потребовалось собрать все силы.
Алекс остановился напротив и молча ждал, пока Барни поднимется на ноги. Прекрасно понимая, как жалко выглядит, Барни все же попытался сохранить лицо:
– Я все про вас знаю. – Голос прозвучал хрипло и пискляво. Ни капли того величия, на которое он рассчитывал.
Алекс брезгливо поморщился, чуть не сплюнул.
– Старый жирдяй, – процедил он. – Опять ты здесь ползаешь? Пошел вон. Псих ненормальный.
Звонок телефона застал Нортона Филберта за ежемесячным осмотром коллекции садовых жаб. Худшей подлости и не придумаешь.
К этому дню Нортон готовился всю неделю, а начиная со среды он фактически жил предвкушением очередной встречи с чудом. Вчера он облазил самые укромные уголки
Они пропадали всегда. Каждый раз, перебирая коллекцию, Нортон не досчитывался как минимум одного экспоната. Причины исчезновений его мало интересовали. Вернее, Нортон решительно не хотел знать как, куда и почему пропадают его жабы. В этом и было волшебство, любое знание его бы убило. У самого Нортона имелось не меньше сотни самых невероятных теорий, объяснявших загадочные миграции, и его радовала сама возможность придумывать новые. Инопланетяне, гоблины, китайские колдуны и иностранные разведки… Вокруг жаб сплетались сети бесчисленных заговоров, жизнь бурлила как гейзер, и эти чудеса творились на его заднем дворе.
Редко, но случалось, что некоторые жабы возвращались. Подобные создания были у него на особом счету. Многих восхищают истории о кошках или собаках, которых увозят за тысячи километров от родного дома, а они все равно находят обратную дорогу. Бронзовой или глиняной жабе вернуться в сто крат сложнее. До сих пор, правда, еще ни одна из путешественниц не соизволила привезти из своих странствий какой-нибудь сувенир, хотя бы открытку, но Нортон верил: рано или поздно случится и это.
Телефон взвизгнул в тот самый момент, когда он протирал тряпкой один из любимых экспонатов – почти круглую статуэтку глазированного фарфора, заказанную по каталогу прямо из Китая. Первый раз эта жаба потерялась еще на почте, и нашлась спустя полгода на дне багажника, с грязной тряпкой в распахнутой пасти.
Звонок прозвучал столь неожиданно, что Нортон выронил статуэтку. Как и следовало ожидать, упала она на ногу. Нортон вскрикнул, скорее от обиды, чем от боли, и укоризненно посмотрел на жабу. Вот так вот: заботишься о них, лелеешь, а в благодарность они падают на ноги. Жаба откатилась под стол и остановилась. На морде застыло выражение глубочайшей задумчивости и самодовольства.
Прихрамывая, Нортон добрался до телефона, сорвал трубку и прокричал:
– Слушаю!
– Господин Филберт, я полагаю? – раздалось после непродолжительного молчания.
– Ну, естественно!
– Племянник Бернарда Вторника и его ответственный опекун? – уточнил звонивший.
Нортон насторожился.
– Да.
– Добрый день, меня зовут Грег Хокинс, старший инспектор социальной службы.
Нортон с тоской посмотрел на жаб. Ну, вот и все: конец надеждам на день выдуманных приключений.
– Час назад нам поступила жалоба на вашего подопечного. Покушение на чужую собственность, порча имущества… всего восемь пунктов.
– Опять? – только и смог сказать Нортон.
– Вы понимаете, что это третья жалоба за последний месяц?
– Да, но…
– Нам ничего не остается, кроме как принять меры. Ваш дядя опасен для общества. Боюсь, мы будем вынуждены настаивать на принудительном лечении.
Нортон проглотил застрявший в горле комок. Дело принимало неприятный оборот.
– Кроме того, – не унимался инспектор, – вы подписывали документ, в котором обязались следить за вашим дядей и не допускать подобных происшествий. Не похоже, чтобы вы справлялись. Штраф – самое малое, что вам грозит.