Жизнь цирковых животных
Шрифт:
Подошел Калеб.
– Привет, ма. Выспалась, тебе получше?
– Ты хоть знаешь, который час?! – обрушилась Молли на сына. – Почему ты позволил мне проспать? Почему не разбудил? Как я домой доберусь?
– Уже слишком поздно ехать домой. Останешься на ночь. Ничего страшного, – уговаривал он. – Кстати, и Джесси приехала.
– Джесси?
– Моя сестра. Твоя дочь.
– Я знаю, кто такая Джесси. Не умничай. Я еще не вполне очнулась. – Так вот все и вышло. Она хотела непременно повидаться
– Сейчас приведу ее, – вызвался Калеб. – Жди здесь.
– Выпьешь что-нибудь? – предложил Джек.
– Я бы с удовольствием, но нельзя. Дочь примет меня за пьяницу. Налей лучше сельтерской.
Джек налил ей стакан холодной, с пузырьками, содовой. Молли отошла к дивану и села со стаканом в руках. Надо же, испугалась, что Джесси примет ее за пьяницу! Почему она боится, что дети осудят ее? В чем она провинилась? Разве что в город не решалась приехать, повидать их.
Молли с нетерпением дожидалась Калеба и Джесси. Что-то Джесси не идет. Неужели опять обиделась?
– Прошу прощения? Можно присесть рядом с вами?
Высокий человек в сером костюме – чучело чучелом – нависал над ней.
– У нас свободная страна, – буркнула она.
И как только чучело устроилось рядом, Молли пожалела, что не прогнала его. Еще один актер примется терзать ее слух. К тому же место надо было оставить для Джесси.
– Приятная вечеринка, – сказало чучело.
– Весьма, – ответила она.
Человек в сером больше ничего не говорил. Приятное разнообразие после всех болтунов. Молли огляделась по сторонам в поисках Калеба и Джесси.
Здоровенный волосатый тип остановился перед чучелом.
– Прагер? – заговорил он. – Кеннет Прагер? Не узнаете меня? Майкл Фейнголд, «Голос». Встречались с вами на предварительных просмотрах.
– А, да. Привет, – пробормотал человек в сером.
– Подумать только, вызаявились сюда. После того, как разделали под орех пьесу Дойла!
– Дойла? Какого Дойла?
– Калеба Дойла. Который написал «Теорию хаоса». – Фейнголд разразился басовитым смехом. – Вы что, не знаете, куда попали? Вот так штука! Ладно, не бойтесь: я ему ничего не скажу. – И он отошел, все еще посмеиваясь.
А чучело осталось сидеть, напряженно сведя брови, как будто нитку в иголку пропихивало, вот только нитки с иголкой у него в руках не было.
Молли во все глаза смотрела на человека в сером. Это он. Тот самый критик. Критик-всезнайка, уничтоживший пьесу ее сына. Причинивший Калебу такую боль.
– Вы? – сказала она. – Вы работаете в «Таймс»?!
Серый устало обернулся к ней.
– Кеннет Прагер, – нехотя представился он. – Рад встрече. – Напряженная, узкая улыбка. Он не протянул руку, не потрудился даже спросить ее имя.
– Вы! – повторила Молли. – Вы!.. – Слова рвались из мозга на язык, такое обилие слов, она не знала, с чего начать. Открыла рот пошире, чтобы не задохнуться. – Кто дал вам право судить, хорош спектакль или плох? Кто поставил вас Господом Богом?
Задрав подбородок, он прищурился, приспустил тяжелые веки, словно перед ним было насекомое, возражающее против дезинсекции.
– Вы сочли «Теорию хаоса» слабой пьесой?! Я знаю многих людей, кому она нравится. Еще бы мне не знать – ведь ее написал мой сын.
– Вы – мать этого драматурга?
– Да! – гордо ответила она. Теперь, наконец, на сером лице покажутся признаки вины, раскаяния.
Но утомленная улыбка сделалась шире, превратилась в наглый оскал. На миг он закрыл глаза, потом вытаращил их, отказываясь поверить. Усмехнулся небрежно. Принимает Молли за безобидную старушку.
Она раскрыла сумку и сунула руку внутрь. Сейчас Молли покажет ему полицейский револьвер, который она бросила на дно вместе с бумажными салфетками и помадой, когда собиралась впопыхах. Она хотела просто показать револьвер этому типу. Только и всего. Пусть видит – не такая уж она безобидная. Любой человек таит в себе угрозу. Нужно вести себя прилично и следить за своим языком, потому что – кто знает? – собеседник может быть вооружен.
69
Когда мать драматурга извлекла из сумочки револьвер, Кеннет принял это за шутку. Еще один розыгрыш в дополнение к первому, когда она выдала себя за его мамашу. Револьвер, наверное, игрушечный, позаимствован из театра, или даже из лакрицы сделан. Вон какой черный. И потом, разве белые женщины носят при себе оружие? Она размахивала им, словно утюгом.
Когда револьвер выстрелил в первый раз, Молли чуть из собственной кожи не выпрыгнула. Револьвер выстрелил снова,и ад разверзся.
Первый выстрел показался нетренированному уху Кеннета хлопком обычного пистона. Но тут он увидел испуганное лицо Молли – похоже, игрушка ожила и вышла из-под контроля. Она крепко сжимала револьвер обеими руками, как будто он вырывался.
«Игрушка» выстрелила снова, и что-то ужалило Кеннета в правую руку, изнутри, между запястьем и локтем.
Его ранили? Как же так?!
Руку дергало, но не очень сильно – как от укуса насекомого или от сигаретного ожога. И на рукаве он заметил крошечную дырочку, словно в самом деле прожег сигаретой. До сих пор Кеннет не знал боли, хуже зубной. Эта была намного слабее.