Жизнь – это любовь

Игоревна Кучерявая

А мысли и воспоминания бегут своим чередом. Вот отец уже старенький, с плешивой бородкой, приехал к ним с Колей в Невьянск, чтобы копать подпол в новой квартире по улице Кирова. Как он играл с девчонками в прятки. По стариковски, шустро, бегая по квартире. Девочки смеялись и никак не могли найти деда, который спрятался в коридоре за пальто мужа. Как он привозил маленькой Мане подарки с ярмарки, а позже ее девочкам: разноцветные леденцы на палочке. Вкуснее этого лакомства, Маня не пробовала никогда в жизни и вспоминала эту сладость во рту до сих пор.

Когда им выделили участок в коллективном саду, отец тоже приехал, строить садовый домик. Манефа улыбнулась, при этом воспоминании. Она

увидела, как тятя лихо командовал нанятым работником и со знанием дела советовал дочери, где посадить яблони, малину, смородину и овощи.

Приданное, которое собрали ей мать с отцом до сих пор жило в их доме: сшитое мамой зеленое одеяло, две пуховые подушки , скалка и толкушка из дерева, выструганные отцом. Каждый раз, раскатывая скалкой тесто для пельменей, Манефа всей душой ощущала теплоту отцовских рук, его молчаливую, порой суровую заботу.

К старости он совершенно оглох, чем очень сердил мать.

– Вот, глухня, ворчала она на деда. А он лишь молча, смотрел на жену.

Неужели, теперь их не будет в ее жизни? Никогда не услышать знакомый голос, не прикоснешься к теплой, гладкой щеке? Мама даже в старости, не утеряла свою привлекательность. Натруженные руки, гладкая кожа щек, крепкое тело, несмотря на шестнадцать родов. Когда Маня приезжала в Тюмень, и они мылись с матерью в бане, любовалось такой родной, близкой и по моложавому опрятной фигурой.

Похороны прошли, как в тумане. Старшая сестра Нюра договорилась с батюшкой и мать, так же как и отца отпели дома. Во время молитвы Манефа неотрывно смотрела в спокойное, строгое лицо матери. Ей казалась, что этот самый близкий и родной на свете человек, просто спит. Но когда она приложилась к холодному каменному лбу, то вздрогнула , все равно не до конца осознавая происходящее. На обеде Манефа даже не могла сидеть вместе со всеми, нестерпимо болела голова, она легла в кровать, слез не было, только надоедливые мысли, причинявшие нестерпимую боль. Как хотелось почувствовать на лбу прохладную, суховатую , такую родную ладонь. Услышать участливый шепот: «Болит? Сильно? Ну полежи, полежи».

Маня вспоминала, как она приезжала домой на выходные из института, забиралась на печь, зубрила латынь и анатомию, а мама заботливо подсовывала ей лакомство: сушеные ягоды.

Каждый раз, провожая дочь, были напутственные слова: « Иди, с Богом!»

Кто теперь так проводит ее?

Совершенно некстати она вспомнила просьбы матери, писать письма. «Вот лягу спать, говорила мама и думаю, жива ли ты?» Маня лишь отмахивалась в ответ, это казалось ей такой глупостью. «Ну что с нами может случиться?»– бросала она в сердцах.

Оставшись после похорон в Тюмени еще на три дня, Манефа вернулась домой. Коля встретил ее с перемотанной головой. Вечером дочь рассказала, что после ее отъезда, отец выпил лишнего, стал ругаться и отправлять ее за вином. Оля ушла на улицу, ждала на скамейке, а когда вернулась, он лежал на кухне с разбитой головой. Отец упал и стукнулся о край кухонной плиты, помяв дверцу духовки. «Вот она моя жизнь»– подумала про себя Маня.

И опять начался бешеный круговорот любимой работы, укоры пьяного супруга, по выходным посещение родителей мужа, с мытьем полов в доме, с полными сумками продуктов обычно бежала к ним сноха. В ответ ни капли благодарности, лишь молчаливый взгляд.

Из профсоюза пришло сообщение, что летом Оле выделяют путевку в Ленинград. Мысленно Оленька начала готовится к поездке и жила лишь мечтами о предстоящем отпуске. В апреле тысяча девятьсот семьдесят восьмого года у деда Степана случился инсульт, после которого он уже не оправился. Дочь с женой ухаживали за ним, но в конце июня он умер. Какая-то бесконечная череда потерь ознаменовала эти последние два года.

После

похорон Оля уехала в отпуск. В поезде она никак не могла настроиться на путешествие. И обзорная экскурсия по городу совершенно не произвела на нее впечатление. Как и следующий день в Петропавловской крепости. Она вполуха слушала рассказы экскурсовода, в тюремной камере ей просто физически стало плохо, и они мечтала лишь о глотке свежего воздуха. Когда уже на улице прогремел выстрел из пушки, Оля вздрогнула, вернулась к реальности и почувствовала, что это будто внутри нее разорвался снаряд, приносящий облегчение. Следующий день в Петергофе, она уже чувствовала в себе жизнь и понимала, что ощущает всю красоту вокруг: величественные фонтаны поразили ее, так же как и огромные клумбы цветом. Кругом слышалась речь на разных языках, и девушка ощущала себя частью огромного мира. И эта принадлежность ко всем людям сразу, давала ей внутреннюю опору. Следующий день был посвящен Эрмитажу, но на душе у Оли опять было беспокойно и все ее мысли рвались домой к матери, успокаивала только то, что сестра с племянником приехали гостить до конца лета.

За последние несколько лет отношения с отцом стали сложными, он будто «держал в ежовых рукавицах». Оля знала, любит по – своему. Она вспомнила детские прозвища, которые дал им с сестрой отец: Тинек и Олиок. Он гордился красавицами- дочерьми.

Но вино меняло его до неузнаваемости и красивая, спокойная натура отца, будто уходила в тень. Почти перед самым отпуском, возвращаясь, домой с работы, на Олю кто-то напал, стукнул сзади по голове и вырвал сумку. Там был лишь кошелек с небольшой суммой денег.

– Не могли совсем прибить, – сказал ей отец.

– Ты, с ума сошел?– вступилась за дочь Манефа. – Что такое говоришь?

Почему-то именно сегодня эта фраза вспомнилась Оле, и вся прелесть отпуска отступила, смазалась, хотя и мысленно, она уже вернулась домой.

Лето в Невьянске стояло жаркое, и коллеги Оли из регистратуры каждые выходные ходили на танцы в парк. Ольга тоже была приглашена остальными девушками. Шумной компанией из пяти человек, они отправились на субботнее развлечение. На Оля нарядилась в новый летний сарафан из хлопка, чуть сдержанного красного цвета с крупными цветами и большим воланом по подолу и белые босоножки. На первый танец ее пригласил незнакомый молодой человек, с тонкими усиками и смеющимися глазами. Звали его Игорь. Он по- хозяйски крепко обнял девушку за талию и закружил в танце. Весь вечер он не сводил с Ольги восхищенного взгляда, а после вызвался проводить ее до дома. Дорога от парка вела прямо к их дому. Дневная жара отступила, вечер принес долгожданную прохладу. Молодые люди медленно шли по темнеющей улице и разговаривали. Игорь достаточно сильно заикался, что почему- то умиляло девушку. Какая –то до селе неизвестная нежность закралась в ее сердце. А задорный взгляд молодого человека очень расположил ее. Парень оказался не из робких, назначил свидание на воскресный день. Про себя рассказал, что работает в заводе мастером. График по сменам, завтра как раз выходной. Он пригласил Олю кататься на лодке, по городскому пруду. Договорились после трех часов дня, когда спадет жара.

На следующий день, как было условлено, Ольга пришла на водную станцию. Игорь уже забронировал лодку, ловко подсадил девушку на борт и они медленно поскользили по водяной глади. Между ними совершенно не чувствовалось никакого напряжение, разговор лился легко, чего раньше с Олей не случалась. Игорь сказал, что знает ее семью, фамилия Дубровиных была известна в городе. Его родителей Ольга не знала. Отец Александр и мать Галина так же, как и сын работали на Невьянском механическом заводе. Еще у Игоря было два младших брата- Владимир и Сергей.