Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца
Шрифт:
Он ласково улыбнулся ему, подумав: «Скоро предстоят нам бури, но я могу положиться на таких офицеров».
В этот день «Диана» прошла меридиан мыса Горн и вступила в полосу непрерывных штормов, которые усиливались с каждым днем. Штормы сопровождались частыми шквалами с дождем, снегом, градом.
Вся команда день и ночь была наверху.
На двенадцатый день плавания поднялся еще более жестокий шторм. Головнин, не покидавший вахты, приказал убрать все паруса, оставив лишь штормовые стаксели.
Волны
— Выбросить лаг! — скомандовал Головнин.
Лаг был выброшен, но он не мог погрузиться в воду: ветер был так силен, что держал его в воздухе.
Искусными маневрами Головнину несколько раз удавалось поворачивать «Диану» по ветру, но последний все время менялся.
Воспользовавшись некоторым затишьем, Василий Михайлович велел собрать команду и обратился к ней с такими словами:
— Сейчас мы вступили в самую опасную часть нашего плавания. Если мы вытерпим и обогнем мыс Горн, то уже дальше, до самой Камчатки, итти будет легко. Вы до сих пор показывали себя молодцами. Вы повергли в великое изумление жителей Санта-Круца, перетащив на руках десятисаженный ствол железного дерева через гору, за три версты, по жаре, от которой прячутся местные жители. Так неужто же вы не выстоите против знакомых всем нам холодов, против штормов, коих не страшится русский матрос?!. Так я говорю, братцы?
И команда отвечала:
—Так! Выстоим! Отчего не выстоять? Веди нас, Василий Михайлович! За тобой хоть в огонь!
Матросы продолжали стойко бороться с непрекращавшимися штормами, стоя сутками на ледяном ветру в мокрой, не просыхавшей одежде, которую некогда да и негде было просушить, ибо огонь на корабле был потушен.
Не в лучшем положении находился и сам капитан. Но это не тревожило его.
Видя великий труд и стойкость команды, он чувствовал в своем сердце радость.
Радовали его в эти дни и офицеры.
Не только смелый душой и спокойный, открытый и добрый характером Хлебников, не только юношески восторженный Рудаков, с увлечением обучавший еще более юных, чем он, гардемаринов Филатова и Якушкина, чьи глаза горели отвагой при виде бушующих волн океана, не только опытный в мореплавании и верный друг Рикорд, но даже молчаливый и замкнутый Мур радовал его своим искусством.
Решения Мура были быстры, распорядительны, порою, правда, несколько неожиданны, но исполнены ума, сведущего в мореходстве.
«И этот — исправный и искусный офицер, — думал о Муре капитан. — И на него мне положиться можно, как и на других. Жаль только, нелюдимую душу имеет, но это его печаль».
А штормы все продолжались. И все труднее становился путь «Дианы».
Особенно тяжелы были ночи, бурные, с пронизывающими насквозь ветрами, которые рвали паруса, сбивали людей с ног, сбрасывали их с рей, срывали с вантов, валили судно набок, держали его в дрейфе, швыряя с волны на волну.
Но и то еще не был предел тягот и опасностей плавания вокруг мыса Горн.
Самое страшное случилось внезапно, при свете дня.
«Диана» шла при значительном парусном оснащении под сильным, часто менявшим направление, но ровным ветром.
Головнин был у себя в каюте, когда вдруг налетел шквал, силой превышавший все предыдущие. «Диану» стало угрожающе кренить на левый борт.
Головнин не успел еще надеть на голову кивер и закрепить его, как вбежавший в каюту с бледным, испуганным лицом Якушкин доложил:
— Мичман Мур просит вас наверх.
— Что там такое? — спросил Головнин и, не слушая ответа Якушкина, бросился вон из каюты.
Едва он поднялся на палубу, как ветром, тугим, как струна, и тяжелым, как таран, его чуть не сбило с ног. Он ухватился за поручень, подтянул потуже кивер, который срывало с головы, и огляделся.
Океан был страшен.
Над сильно накренившимся кораблем висела плотная завеса водяных брызг, подхваченных ветром с верхушек волн, а за этой завесой горизонт был закрыт тучами, которые своими черными крыльями касались воды.
Окинув быстрым взглядом эту грозную картину. Головни» посмотрел на палубу. Все было как будто на своих местах, начиная с Мура, стоявшего с бледным лицом на вахтенной скамье. Матросы были в полной готовности броситься выполнять любое приказание. Но парусов «Диана» несла слишком много.
Взоры всех устремились на капитана. В них чувствовалась тревога, и тревога эта могла каждую минуту перейти в страх. Рикорд уже стоял подле Головнина, и даже его лицо было сосредоточенно и тревожно. Хлебников доверчивыми глазами пытливо смотрел на командира, стараясь прочесть то, что делалось в его душе.
Но лицо капитана было спокойно. Оно ни единой чертой не выдавало его волнения, хотя он уже знал, что должно случиться сейчас.
Да, парусов слишком много! Шквал усиливается на глазах, и уже не успеть убрать лишнее оснащение. Вот она, смертельная опасность, которая бог весть откуда гналась за его «Дианой», чтобы настичь ее здесь!
И в то же Мгновение новый порыв ветра с дождем и снегом каменной глыбой ударил в корабль. «Диану» положило набок, паруса ее наполнились водой, и волны тотчас же полезли на палубу.
Мур, еще более побледневший, но все же вполне владевший собой и не потерявший решимости, обернулся к капитану.
Прикажите рубить мачты, господин капитан! — стараясь перекричать шум и грохот ветра и волн, сказал он. — В этом наше спасенье.
Приготовьтесь, мичман, но не спешите. Это еще успеем сделать, — спокойно ответил Головнин.