Жизнь и приключения артистов БДТ
Шрифт:
Я тебе махала не на прощание, а на свидание на Фонтанке, и на площади у Кампы я махала тоже на свидание.
Свидимся, свидимся, должно так быть. Я — кошка из твоего замкнутого круга, знай это».
Но больше мы не увиделись.
Часть вторая
Ты превращен в мое воспоминанье
Сквозь
…будешь поступать как все, — самому радости не будет; не будешь поступать как все, — будешь похож на безумца…
1
Только приближение к священной горе могло скрасить потерю столицы. Только обещание будущей встречи утешало в разлуке. Только вездесущая музыка врачевала прощальное утро.
Маэстро не знал своего будущего, и стоическая печаль осеняла его редковолосое чело. Складывая гастрольные пожитки, увязывая японские обновы с тем тщанием, которому его обучал сначала военный, а потом семейный уклад, Сеня Розенцвейг еле слышно пел себе самому, стараясь не потревожить соседей и оберегая волшебные следы, оставленные ему девушкой Иосико. Номерок все еще был полон ею: вот нежная ямка на подушке; вот еле заметная складочка на простыне…
Он импровизировал, не отдавая себе отчета в том, что поет; слова и мелодия возникали вместе, не мешая друг другу, и посылались вдогонку ей.
— Благодарю, благодарю, — пел он, не зная, к кому обращаться, — за эту чистую радость и праздник смелого тела, за то, что я узнал, как это бывает!.. Нежность, нежность, нарушительница границ, природная близость девушки и мужчины, несущая песню и свет… Ни-на-ни-на-на-ни-на-на, Фу-ди-ди-я-фу-ди-ди-мей, Ай-яй-яй-яй- ай-яй-яй-яй, И со-би-ра-йся по-ско-рей!..
Вдруг он остановился и, опасливо оглянувшись в сторону запертой двери, встал на колени перед расстеленной коечкой.
— Золотко мое, — сказал он. — Уточка моя!..
Касаясь лицом белейшей простыни, он потянул носом и быстро, как растревоженный желанным запахом пес, стал жадно обнюхивать покинутую постель.
— Неужели больше никогда?.. Господи, неужели?! — И неожиданно для себя он заплакал, не понятый никем на этой земле, никем, кроме нее одной, и плакал, не раскаиваясь в свежем грехе, но моля о любом продолжении…
Как же это случилось, несмотря на железную дисциплину, как вышло, не оставив и тени сомнения, как стряслось внутри него, стоика и аскета, извержение спящего вулкана?..
Он взял себя в руки и вытер щеки махровым полотенцем.
Она зашла попрощаться всего на десять минут, перед его отъездом в Осаку, и, помня прошлое чаепитие, принесла коробку мелких пирожных.
— Ну зачем же вы так тратились? — спросил он и тут же понял, что задал нелепый и неуместный вопрос.
— Возьмите в дорогу, сенсей, — сказала она и поклонилась,
— Спасибо, большое спасибо! — Он тоже поклонился и, вспомнив слово по-японски, добавил: — Аригато…
Тарталетки фирмы «Захер», подаренные девушкой композитору Р., — вот за что ручается головой сладкоежка-автор; все остальное — миф, гастрольное предание, ночные бредни опоздавшего гонца, которому случайно достался бесценный образец из подарочной коробки. О, как быстро он растаял во рту, давая вечную пищу голодному воображению!.. Какие картины стали мелькать перед закрытыми в восторге глазами!..
Или пирожные фирмы «Захер» — географическая ошибка автора, и в его безответственной голове появилась другая, европейская столица, другая девушка и другой герой?.. Может быть, это вовсе не композитор, а артист Р., с готовностью подбрасывающий автору собственный опыт, рвущийся подменить собой или сыграть любого героя?..
Они немного постояли, глядя в разные углы, и снова ощутили сближающую тесноту коварного приюта.
— Ну вот, дорогая Иосико, — с наигранной бодростью сказал он, ломая паузу. — Увидимся когда-нибудь еще?.. А?.. Как вы думаете? — Потупив глаза, девушка молчала, и он решил ответить сам. — Наверное, все-таки нет…
Тревожная улыбка не сходила с его лица.
— Мы увидимся, — твердо сказала она. — Увидимся. Непррременно…
И он засмеялся, услышав это безусловное утроенное «р».
— Я был бы очень и очень рад!..
Банальные слова, банальное прощанье, сколько было в его жизни таких условных, временных, ни к чему не обязывающих гастрольных знакомств и летучих расставаний! Но, пожимая ее маленькую теплую ладонь, он не удержался и дружески — честное слово, исключительно дружески! — приложил свою правую щеку к ее правой же, прохладной и твердой щеке…
И тут оба они почувствовали грозный толчок. Священная гора Фудзи вмешалась в их легкомысленную жизнь и послала мощные сейсмические волны, заставив содрогнуться потревоженные разлукой сердца.
Повинуясь великой горе, девушка отступила на шаг и, пробежав легкими пальцами по октаве пуговок, раскрыла блузку, под которой не было ничего, никакой сбруйки, только маленькая грудь, полная преданности, только пристальный взгляд нежнейших сосков. Юбочка упала на пол от одного прикосновения или, может быть, знака, сама собой, оставив глазам узкий белый парусок на узких бедрах.
А он, всю жизнь такой стыдливый и сдержанный, привыкший обнимать женщину только в предписанной темноте, почувствовал внезапную свободу и стал раздевать себя на свету, завороженно глядя в узкие черные глаза будущего. И тотчас, лелея и благодаря ее незнакомое маленькое тело, послушно прилег рядом с ней прямо на светлое покрывало…
«Любовь — это свет», — думалось ему, и все стыдные и прагматические жесты, которых он обычно стеснялся, оказались осмысленны и гармоничны, как новая жизнь, в какую он вступал по велению священной горы.