Жизнь и приключения Федюни и Борисыча
Шрифт:
Федюня и Борисыч помогли Ирине Олеговне отнести за сцену её аккордеон, вышли и чинно встали на "свои" места на лестнице, откуда отлично был виден любимый маршал Малиновский и даже макушка Рокоссовского.
Недолго ждали. В распахнутые настежь входные двери начали заходить ветераны, только что отшагавшие праздничный парад по центральной площади города.
Стоявшие по обе стороны дверей молодые офицеры в парадной форме, белых перчатках, вытянулись по стойке "смирно", и каждого входящего приветствовали, отдавая честь, чётко прикладывая руку к головному убору.
Нарядные,
Борисыч, улучил момент и подал свой букетик немолодому генералу, на мундире которого не было свободного места, не занятого наградой, и генерал козырнул мальчишке, принимая цветы.
А Федюня, открыв рот, загляделся на прекрасную женщину, на костюмчике которой теснились медали и два ордена "Красной Звезды". Женщина увидела восторженное изумление мальчишки, и прикрыла Федюне рот, ласково изящной ладошкой, снизу подняв его подбородок.
Оба посмотрели в глаза друг другу и одновременно рассмеялись. Федюня протянул женщине букет, а она чмокнула его в щёку, окутав волной запаха духов и тоненько прозвенев серебристым звоном медалей.
Когда зал наполнился, Ирина Олеговна повела знакомым обходным путём детей за сцену. Еще несколько минут и концерт начался.
В нём принимали участие многие взрослые артисты из районов, из городской и армейской самодеятельности, поэтому в программе концерта детские номера были поставлены сразу после поздравительного вступления.
Что-то звонко кричали в зал чтецы, приятным баритоном обращался к залу ведущий концерта. Артисты за сценой подтягивали, приглаживали, расправляли костюмы, становились в очередь к выходу на сцену.
Борисыч расправил ленты бескозырки, подтянул широкий кожаный пояс, поглядел на Федюню и ахнул. Федюня стоял бледный и его колотила мелкая дрожь.
– Федька, что с тобой? – прошипел тревожно Борисыч.
– Т-т-т-т..., – попытался что-то ответить Федюня.
– Федька, опомнись! Обычный концерт! Чо ты?
Но Федей уже занялась Ирина Олеговна, догадавшаяся, что мальчишку испугала ответственность перед такой почтенной и почётной публикой. Да-а-а, это не сельские жители в школьном зрительном зале...
Борисыч уже отплясывал в лихом матросском танце на сцене, когда Федюня начал успокаиваться и старался взять себя в руки.
Ирина Олеговна отыграла танцорам и, когда они под гром аплодисментов и крики "Браво!" начали уходить за кулисы, объявила Федюню, "который споёт сейчас несколько песен военного времени".
Перенервничавший Федюня механически зашагал на сцену. Свет рампы ослепил его, и он не увидел зрителей в полутёмном пространстве перед собой. Только по шарканию ног и вежливому покашливанию он чувствовал, как полон зал.
Ирина Олеговна заиграла, кивнула Федюне головой, и он запел.
Начал петь про смуглянку молдаванку, что по тропинке в лес ушла, и весь зал запел вместе с ним. Они спели вместе, и зал и Федюня и про трёх весёлый друзей танкистов, и как ехали по Берлину наши казаки, и про солдата, что просил извинения у жены
Зал требовал продолжения, и Федюня с ужасом понял, что выхода у него нет. Переступив с ноги на ногу, он поклялся себе, что слова произнесёт правильно и ничего не напутает. Они переглянулись с Ириной Олеговной, кивнули головой друг другу, и Федюня звонко запел:
– Колокольчик серебристый, развернись надо мной, мы летим, парасучисты, над страной, над страной...
Притихший зал прислушивался к словам незнакомой песенки, и все хорошо услышали смешное непонятное "парасучисты". А когда зал понял, что Федюня хотел спеть "парашютисты", раздался такой гомерический хохот, что показалось, стены рухнут от его раскатов.
Смех заглушил и аккордеон Ирины Олеговны, и слабенький голос растерявшегося Федюни.
Ветераны хохотали, валились друг на друга, утирали слёзы кулаками, вскрикивали: "Парасучик!" и хохотали снова и снова.
Борисыч, высунувшийся из-за занавеса, прошипел:
– Федька, зараза! "Катюшу" пой! Убью!
Заиграла опомнившаяся Ирина Олеговна, и Федя торопливо, сбивчиво запел "Катюшу". Потихонечку пришёл в себя зал, ровно допел Федюня. С полыхающими от досады на самого себя щеками, поклонившись, вместе с Ириной Олеговной, они уж было отправились за кулисы, но зал взорвался такой овацией, таким громом аплодисментов, что им пришлось остановиться и принимать цветы, и раскланиваться так долго, что переодетый в косоворотку для русской "Барыни" артист из армейской самодеятельности, покрутил головой и посетовал:
– Как же теперь выступать после такого успеха?
После концерта дети ещё походили по городскому парку, покатались на аттракционах, поели эскимо.
В село возвращались сонные, притихшие от усталости.
Ирина Олеговна сначала подосадовала, потом посмеялась, потом успокоилась и похвалила всех маленьких артистов.
Но только одного Федюньку, высаживая около дома, она притянула к себе, чмокнула в нос и сказала:
– Иди, отдыхай. Ты молодец, "парасучик"!
Рано заснувшему Федюне снились печальная макушка Рокоссовского, букеты цветов, летящие на сцену и ласковая женщина с медалями и орденами. А ветераны, тем же вечером расходящиеся по домам после отличного концерта и хорошего праздничного угощения в офицерской столовой, напевали запомнившиеся слова на весёлый мотивчик : "...мы летим, парасучисты, над страной, над страной..." и смеялись.
Глава 4
Наш автобус выехал за город и бодро побежал по трассе в сторону села, и я потянул из сумки приготовленную для наших друзей флягу.
Повертел её в руках, рассмотрел.
– Серёга, помнишь, сколько всякого армейского добра пораздарили да повыбрасывали?
Сергей взял у меня из рук флягу, спрятал себе в сумку и строго сказал:
– Ты не понял, откуда эту привезли? Это тебе не тот хлам, что мы пацанами домой таскали, да на менках выменивали!
О! Точно! Была у нас в детстве такая великая вещь – пацанячья менка!