Жизнь и приключения Лонг Алека
Шрифт:
«Команда» приходила на буксир чуть свет. «Старший механик» разводил пары, Вилис с Алексеем убирали суденышко, драили палубу, скатывали ее водой из ведер, поднимали флаг. Капитаны являлись попозже. Они придирчиво осматривали все судно, справлялись у «старшего механика», поднят ли пар, и, если все оказывалось в порядке, подавалась команда: «Отдать швартовы!»
Здесь все делалось, как на настоящем большом судне. Оба капитана когда-то плавали на английских парусниках и свято соблюдали традиции.
«Эклипс» бежал вниз по реке, швартовался где-нибудь недалеко от устья. Там его уже обычно ожидали нагруженные песком небольшие
На самом же деле ни тот, ни другой своей жизни без этого старика-буксира не представляли. Это было их последнее «море», последнее командование. Что бы они стали делать без привычной, милой сердцу обстановки? Поэтому они делали все, чтобы как-то продержаться на «Эклипсе».
Вечером буксирчик швартовался где-нибудь у городских набережных, все двери закрывались на замки, и команда расходилась по домам. Ночью, как и в праздники, не работали.
Алексей бывал в Усть-Двинске у своих солдат каждый праздник. Он с радостью замечал, как меняется у них настроение. В гарнизоне уже провели несколько митингов, на которых ораторы выступали с требованием улучшения питания, одежды, вежливого обращения офицерства с нижними чинами… Начальство, окруженное вооруженными солдатами, молчаливо выслушивало «крамольные» речи. Боялось.
Алексей привык к «Эклипсу» и его, «экипажу». Капитаны действительно оказались чудесными людьми. Особенно нравился ему Казрагс. Он плохо говорил по-русски, но любил рассказывать о своей жизни и плаваниях. Его только надо было «завести», начать разговор, а там уж остановить капитана становилось трудно. Этим пользовались Алексей и Вилис, который был великим охотником до морских историй и приключений. Если «Эклипс» стоял в ожидании работы и капитан грелся на солнышке, посасывая свою дешевую сигару, Алексей обычно начинал:
— А это правда, Альфред Карлович, что у англичан на парусниках плохо кормили?
— Где как. Я плавал на «Флаинг фиш», там кормили худо. Мастер[12] уж слишком экономил на наших желудках. Мы отказались работать, лезть на реи, убирать паруса. Он перепугался и приказал давать нам все сполна.
— Ничего вам за это не было?
Казрагс поднимал кверху сжатый, татуированный кулак:
— Ничего. У нас была дружная команда, крепкая, как эта рука: все за одного, один за всех. Мастер нас побаивался. Его могло неожиданно смыть за борт во время шторма, э? Бывали такие случаи. — И Казрагс хитро подмигивал своими голубыми глазами. — Шторм, волна… Все бывает. А мы умели молчать.
— Как же вы сами хозяином стали? — подтрунивал Алексей. — Не боитесь, что вас команда за борт выкинет?
— Я вас всех сам повыбрасываю в Двину! — Капитан громко хохотал. — Еще есть силенка… А потом, какой я хозяин? — сердился старик. — Мы с Лудумом купили «Эклипс», чтобы на старости лет дома пожить. Ревматизм замучил. Все свои
Дни проходили в работе, недели катились за неделями.
23
Двадцать четвертое июня, день Ивана Купалы, латыши праздновали весело. Жители Риги семьями выезжали за город на пляжи Рижского залива или на берега живописной речки Аа, устраивали там пикники, жгли костры, пускали фейерверки и пели «ивановы песни». Не обходилось, конечно, без изрядной выпивки. На лесных полянках расстилали скатерти, и шел пир горой. Молодежь танцевала, старики степенно беседовали, потягивая из кружек.
Офицеры и комендант Усть-Двинского гарнизона решили в Иванов день устроить большой бал. Готовились к этому торжеству задолго, тщательно. Офицеры совсем загоняли своих денщиков. Солдаты бегали к портным, сапожникам, белошвеям. Господа шили новые мундиры, сапоги, шелковые рубашки. Комендант потерял голос от бесконечных споров с интендантами, заказывающими вина и закуски у рижских купцов. Счета намного превышали предварительную смету, но вычеркнуть что-нибудь из намеченного было немыслимо.
— Все должно быть по первому классу, ваше превосходительство, — убеждал его интендант. — Помните, какой праздник устроил в прошлом году Рижский гарнизон? Неужели мы окажемся хуже?
Комендант вздыхал, отирал платком вспотевшую шею и соглашался. Придется увеличить сбор денег по подписному листу среди офицеров, кроме того, возможно, удастся кое-что натянуть на солдатском довольствии. Некоторое время будут давать в котел поменьше мяса и масла… В общем, будет видно.
Отряды солдат ежедневно отправлялись убирать гарнизонный сад, посыпать мелким белым песком дорожки, обновлять клумбы. Солдаты-плотники в укромных, тенистых уголках строили зеленые беседки. Без этого не обойтись. Дамы со своими кавалерами любили отдохнуть в таких беседках после танцев. На деревьях натягивали проволоку, развешивали разноцветные фонарики, а по обочинам аллей устанавливали масляные плошки. Их зажгут, когда начнется бал.
Жены и дочери офицеров давно ожидали этого дня. Вот уж где они смогут показать себя! Ничего, что их гарнизон расположен не в самой Риге, они ни в чем не уступят рижанкам. Одежду к празднику шили у лучших местных портних, а кто был посостоятельнее — заказывали платья в Петербурге. Одним словом, для всех обитателей Усть-Двинского гарнизона бал в день Ивана Купалы являлся большим приятным и долгожданным событием.
Все лучшее рижское общество получило пригласительные билеты. Они были отпечатаны на прекрасной мелованной бумаге и начинались словами: «Его превосходительство комендант Усть-Двинского гарнизона всепокорнейше просит прибыть господина и госпожу… с дочерьми на…»
Владимир Николаевич Подгоецкий получил приглашение одним из первых. Он повертел билеты в руках, небрежно бросил на стол и сказал Ирине Сергеевне, сидевшей с книгой в кресле-качалке:
— Ирочка, мне что-то не хочется ехать на бал к этим солдафонам. А тебе? Тоже нет? Вот и хорошо. Отдадим билеты Алевтине, пусть покружится со своим кавалером. Кстати, мне понравился этот студент, которого она представила нам недавно. Такой милый, выдержанный молодой человек, со здравыми политическими взглядами. Я с ним поговорил немного.