Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы XXVII-LIV)
Шрифт:
– Ах, сэр! Вы, я вижу, старый друг, - сказала миссис Тоджерс.
– Да, - сказал Том.
– И все-таки, я уверена, - произнесла миссис Тоджерс, - она вам не рассказала, в чем ее горе.
Тома поразили ее слова, потому что это была истинная правда.
– Да, действительно не рассказала, - ответил он.
– И никогда не расскажет, - подхватила миссис Тоджерс, - хотя бы вы виделись каждый день. Она мне никогда ни на что не жалуется, от нее не услышишь ни упрека, ни объяснения. Но я-то понимаю, - сказала миссис Тоджерс со вздохом, -
Том печально кивнул:
– И я тоже.
– Я твердо уверена, - произнесла миссис Тоджерс, доставая платок из плоского ридикюля, - что никто не знает и половины всего, что приходится выносить этой бедняжке, такой молоденькой. Но хотя она постоянно приходит сюда потихоньку, чтобы отвести душу, я никогда не слыхала от нее жалоб; скажет только: "Миссис Тоджерс, мне сегодня очень плохо, я думаю, что скоро умру", и сидит, плачет в моей комнате, пока ей не станет легче. Вот и все. А ведь я уверена, - продолжала миссис Тоджерс, опять пряча платок, - что она меня считает близким другом.
Миссис Тоджерс могла бы сказать - лучшим другом. Джентльмены, занимающиеся коммерцией, и мясная подливка испортили характер миссис Тоджерс; корысть, такая ничтожная в данном случае, что поневоле приходилось смотреть в оба, как бы не упустить ее, - поглощала все внимание миссис Тоджерс. Но в каком-то закоулке сердца миссис Тоджерс, куда надо было взбираться по витой лестнице, и в таком темном углу, что ее легко было просмотреть, имелась потайная дверь с надписью "Женщина"; при первом прикосновении Мерси она раскрывалась и впускала ее.
Когда счета пансиона будут сверены со всеми другими книгами и ангел-летописец подведет окончательный итог и положит свое перо, - быть может, в его книгах отыщется такая запись в твою пользу, костлявая миссис Тоджерс, что ты покажешься красавицей!
Она быстро становилась красавицей в глазах Тома, - ибо он видел, что она небогата и что, вопреки мелочным расчетам и дрязгам, в ней сохранилось доброе сердце, - еще минута, и она стала бы в его глазах прямо Венерой, если бы мисс Пексниф не вошла в комнату вместе со своим другом.
– Мистер Томас Пинч!
– сказала Чарити, с явной гордостью выполняя церемонию представления.
– Мистер Модль. А где же моя сестра?
– Ушла, мисс Пексниф, - ответила миссис Тоджерс.
– Она обещала быть дома.
– Ах!
– сказала Чарити, глядя на Тома.
– Ах, боже мой!
– Она очень изменилась, с тех пор как принадлежит друг... после того как вышла замуж, миссис Тоджерс, - заметил мистер Модль.
– Милый мой Огастес!
– произнесла мисс Пексниф, понизив голос.
– Мне, право, кажется, что я это слышала пятьдесят тысяч раз. Какой вы скучный!
Засим последовало несколько маленьких любовных пассажей, вдохновительницей которых явно была мисс Пексниф. По крайней мере мистер Модль отвечал ей куда более вяло, чем отвечают обыкновенно молодые влюбленные, и проявлял такой упадок духа, что просто тяжело было смотреть.
Он ничуть не повеселел, когда они с Томом вышли на улицу, наоборот, совсем приуныл и своими вздохами нагонял тоску на мистера Пинча. Чтобы хоть немного ободрить молодого человека, Том поздравил его и пожелал ему счастья.
– Счастья!
– воскликнул мистер Модль.
– Ха-ха! "Какой странный молодой человек!" - подумал Том.
– Демон презрения еще не отметил вас своей печатью. Вам не все равно, что с вами будет?
Том сознался, что интересуется этой темой до известной степени.
– А я нет, - сказал Модль.
– Стихии могут поглотить меня, когда им угодно. Я готов!
Из этого и некоторых других выражений в том же роде Том заключил, что мистер Модль ревнует. А потому и предоставил его течению собственных мыслей, которые были настолько мрачны, что с души у Тома свалилась большая тяжесть, когда они, наконец, расстались у ворот Фэрнивелс-Инна.
Прошло уже два часа с того времени, когда Джон Уэстлок обыкновенно обедал, и теперь он расхаживал взад и вперед по комнате, сильно беспокоясь за своего друга. Стол был накрыт, вина заботливо разлиты по графинам, кушанье чудесно пахли.
– Что же вы, Том, старина, где вы пропадали? Снимайте скорее сапоги и садитесь за стол!
– Мне очень жаль, что я не могу остаться, Джон, - ответил Том Пинч, который еще задыхался после быстрого бега по лестнице.
– Не можете остаться?
– Начинайте обедать, - сказал Том, - а я тем временем расскажу вам, в чем дело. Сам я есть не могу, а не то потеряю аппетит к котлетам.
– Котлет сегодня не будет, мой милый.
– Здесь нет, а в Излингтоне будут, - сказал Том.
Джон Уэстлок был совершенно сбит с толку этим ответом и поклялся, что не возьмет в рот ни кусочка, пока Том не объяснится как следует. Том уселся, рассказал ему все, и Джон выслушал его с величайшим интересом.
Джон слишком хорошо знал Тома и слишком уважал его деликатность, чтобы спрашивать, почему он поспешил с этим решением, не посоветовавшись с ним. Он был совершенно согласен, что Тому надо как можно скорее вернуться к сестре, раз он ее оставил одну в малознакомом месте, и любезно предложил проводить его туда в кэбе, чтобы кстати перевезти и сундук. От предложения поужинать вместе с Томом и его сестрой он отказался наотрез, но согласился прийти к ним завтра.
– А теперь, Том, - сказал он, когда они ехали в кэбе, - я хочу задать вам один вопрос, на который, надеюсь, вы ответите прямо и мужественно. Нужны вам деньги? Я совершенно уверен, что нужны.
– Нет, право, не нужны, - сказал Том.
– Мне кажется, вы меня обманываете.
– Нет. Очень вам благодарен, но я говорю совершенно серьезно, - ответил Том.
– У сестры есть деньги, и у меня тоже. И если бы даже я все истратил, Джон, у меня есть еще пять фунтов от этой доброй женщины, миссис Льюпин из "Дракона", которые она передала мне на остановке дилижанса в письме, с просьбой взять их взаймы, а потом поскорей уехала.