Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы XXVII-LIV)
Шрифт:
ГЛАВА XLI
Мистер Джонас и его друг, придя к общему согласию, начинают, одно предприятие
Так как контора Англо-Бенгальской компании беспроцентных ссуд и страхования жизни находилась поблизости и мистер Монтегю повез Джонаса прямо туда, то ехать им пришлось недолго. Однако дорога могла бы продолжаться и несколько часов в том же нерушимом молчании: было ясно, что Джонас не намерен беседовать и что его любезный друг покамест не собирается вовлекать его в разговор.
Он сбросил свой плащ, не имея более нужды скрываться, и, скомкав это одеяние у себя на коленях, сидел, отодвинувшись подальше от своего спутника, насколько позволяла теснота экипажа. Во всей его повадке произошла разительная перемена, сравнительно с тем, как он держал себя несколько минут назад, когда Том встретил его так неожиданно
По внешности он не располагал к себе даже и в самые лучшие времена, поэтому легко себе представить, что и сейчас он был непривлекателен. Глубокие следы зубов остались на его нижней губе, и эти знаки недавно пережитого волнения так же мало его красили, как и изрытый морщинами лоб. Но он овладел собой - стал даже неестественно спокоен, что бывает и с малодушными людьми, когда они доведены до крайности; и как только экипаж остановился, Джонас, не дожидаясь приглашения, отважно выпрыгнул на мостовую и побежал вверх по лестнице.
Председатель компании последовал за ним и, когда они вошли, закрыл дверь зала совещаний и бросился на диван. Джонас стоял у окна и глядел на улицу, облокотясь на подоконник и подперев голову руками.
– Это некрасиво, Чезлвит, - сказал, наконец, Монтегю, - некрасиво, клянусь честью!
– Чего же вы от меня хотели?
– ответил тот, круто оборачиваясь.
– Чего вы ждали?
– Доверия, милейший, самого обыкновенного доверия!
– сказал Монтегю оскорбленным тоном.
– Ей-богу! То-то вы мне очень доверяете!
– возразил Джонас.
– Разве нет?
– произнес его компаньон, поднимая голову и глядя на него, но Джонас опять отвернулся.
– Разве нет? Разве я не посвятил вас в выгодную комбинацию, придуманную мною для нашей общей пользы, - для нашей, заметьте, не для моей только, - и чем же вы мне отплатили? Попыткой улизнуть!
– Откуда вы это знаете? Кто вам сказал, что я собираюсь улизнуть?
– Кто сказал? Будет уж, будет! Иностранный пароход, ранний час, закутанная фигура! Кто сказал? Если вы не собирались меня обмануть, зачем же вас понесло туда? Если вы не собирались меня обмануть, зачем же вы вернулись?
– Я вернулся, - сказал Джонас, - чтобы избежать шума.
– Вы поступили мудро, - возразил его друг. Джонас не промолвил ни слова; он все так же глядел на улицу, подперев голову руками.
– Так вот, Чезлвит, - сказал Монтегю, - невзирая на то, что произошло, я буду с вами откровенен. Вы слушаете меня? Я вижу только вашу спину.
– Слышу. Дальше!
– Я говорю: невзирая на то, что произошло, я буду с вами откровенен.
– Вы это уже говорили. И я вам уже сказал, что слышу. Дальше!
– Вы несколько раздражены, и не удивительно; сам я, к счастью, настроен как нельзя лучше. Так вот, давайте посмотрим, как обстоят дела. День или два назад я намекнул вам, любезный друг, что мне как будто бы удалось сделать открытие.
– Да замолчите ли вы?
– крикнул Джонас, яростно оборачиваясь и бросая взгляд на дверь.
– Так, так!
– сказал Монтегю.
– Весьма здраво! Совершенно правильно! Если мое открытие получит огласку, с ним станет то же, что и с многими открытиями в этом честном мире, - мне уже не будет от него никакой пользы. Вы видите, Чезлвит, как я бесхитростен и прост: я показываю вам самое слабое место своей позиции! Но вернемся к прежнему. Я сделал, или думаю, что сделал, одно открытие и при первом удобном случае сообщил вам об этом по секрету, в том духе доверия, которое, как я поистине надеялся, существует между нами. Быть может, тут есть что-нибудь; быть может, и нет. У меня на этот счет имеется свое мнение, у вас - свое. Не станем об этом спорить. Но вы, любезный друг, проявили слабость: я именно хочу указать вам на то, что вы проявили слабость. Возможно, я желаю воспользоваться этим незначительным случаем к своей выгоде (а я именно этого желаю, не стану отрицать), но моя выгода заключается не в том, чтобы расследовать этот случай или обратить его против вас.
– Как это обратить против меня?
– спросил Джонас, который стоял в той же позе.
– О, в это мы входить не будем, - сказал Монтегю с улыбкой.
– То есть превратить меня в нищего? Вы это имели в виду?
– Нет.
– Как это нет?
– злобно проворчал Джонас.
– А то в чем же ваша выгода заключается? Ведь это вы правду сказали.
– Я, конечно, хотел бы, чтобы вы еще немножко рискнули вместе с нами (риск тут самый небольшой) и не поднимали бы шума, - сказал Монтегю.
– Вы обещали, и должны исполнить обещанное. Я говорю вам прямо, Чезлвит: должны. Рассудите сами. Если вы не сдержите слова, моя тайна теряет всякую цену для меня; в таком случае, пускай она становится общим достоянием - это даже лучше, потому что такая огласка сделает мне некоторую честь. Я хочу, кроме того, чтобы в одном случае, о котором я вам уже говорил, вы сыграли роль приманки. Я знаю, это вам ничего не стоит. До того человека вам дела нет (вам вообще ни до кого дела нет, вы слишком умны, - надеюсь, и я не глупей), и вы перенесете чужие потери с благочестивой твердостью. Ха-ха-ха! Вы начали с того, что попробовали улизнуть. Улизнуть вам не удастся, уверяю вас. Это я вам доказал сегодня. Я, как вы знаете, не слишком щепетилен. Меня нимало не трогает, что бы вы там ни сделали, какую бы маленькую неосторожность ни совершили; но я желаю воспользоваться этим, если можно, - и такому умному человеку, как вы, признаюсь в этом откровенно. Не один я грешен. Каждый пользуется оплошностью своего соседа, и больше других - люди с самой лучшей репутацией. К чему же вы мне доставляете столько хлопот? Все это должно кончиться дружеским соглашением или полным разрывом. Иначе и быть не может. В первом случае вы пострадаете очень мало. Во втором - ну, вам самому лучше знать, что тогда может случиться.
Джонас отвернулся от окна и подошел совсем близко к мистеру Монтегю. Он не смотрел ему в лицо - это было не в его привычках, - он только обратил глаза в его сторону и, глядя куда-то ему в грудь или в живот, заговорил с видимым усилием, медленно и раздельно, как пьяный, еще не потерявший сознания.
– Что толку врать!
– сказал он.
– Я хотел уехать сегодня утром и договориться с вами оттуда.
– Ну разумеется! Разумеется!
– ответил Монтегю.
– Ничего не может быть естественнее. Я это предвидел и принял свои меры. Но я, кажется, прервал вас.
– За коим чертом, - продолжал Джонас, видимо через силу, - вас угораздило выбрать такого посыльного? Где вы его разыскали, я вас не спрашиваю, а только он не первый раз подставляет мне ножку. Если вам действительно ни до кого дела нет, как вы только что говорили, вам должно быть все равно, что станется с этим куцым дворнягой, и вы предоставите мне рассчитаться с ним по-своему.
Если бы Джонас поднял глаза на своего компаньона, он увидел бы, что тот явно его не понимает. Но так как он стоял перед Монтегю, избегая глядеть ему в лицо и прерывая свою речь только для того, чтобы смочить языком пересохшие губы, то он этого не видел. Внимательный наблюдатель заметил бы, что пристальный и неподвижный взгляд Джонаса тоже говорил о совершившейся в нем перемене. Этот взгляд был прикован к одному месту, хотя мысли его блуждали далеко: так фокусник, идущий по канату или по проволоке к своей опасной цели, для сохранения равновесия смотрит на какой-нибудь предмет и не сводит с него глаз, чтобы не оступиться.
Монтегю быстро нашелся: он сказал наобум, что между ним и его другом нет ни малейшего разногласия по этому вопросу, ни малейшего.
– Ваше великое открытие, - продолжал Джонас с исступленной усмешкой, от которой не в силах был удержаться, - может быть, верно, а может быть, и неверно. В чем бы оно ни заключалось - мне думается, что я не хуже других.
– Нисколько, - сказал Тигг, - нисколько. Мы все одинаковы, или почти одинаковы.
– Я хочу знать вот что, - продолжал Джонас, - это открытие вы сделали сами или нет? Вы не удивляйтесь, что я задаю такой вопрос.