Жизнь и смерть сержанта Шеломова

Житков Андрей

По обочинам шла плотная стена зелени, через которую пробирались рваные змейки тумана. Их «бэтээр» был замыкающим.

Шафаров спрыгнул вовнутрь и потянул за ручку люк.

— Не надо! — остановил его Горов. Он пересел с командирского места за пулеметы, повернул башню влево, припал к окулярам.

Хвост идущего впереди бронетранспортера скрылся за поворотом. Митя увидел, как впереди мелькнуло светящееся пятно.

— Ходу, ходу! — заорал Горов, бешено вертя ручки, разворачивая башню в другую сторону.

Коля вдавил педаль газа, машина

взревела и дернулась. Митя почувствовал, как чудовищная сила вдавила его в борт, прогибая, кажется, и броню. В голове что-то лопнуло и зазвенело, в глазах поплыли круги. Машина наполнялась едким, обжигающим дымом.

Горов, матерясь, давил на кнопки электроспуска; пулеметы прорывались сквозь глухоту булькающими звуками. Надвинулось искаженное бледное лицо Шафарова. Открывая боковой люк, он наступил Мите на руку.

От боли в руке он пришел в себя. Голова Кадчикова уже торчала снаружи «бэтээра», он, захлебываясь, кричал что-то нечленораздельное.

— Бери Колю! — прошипел на ухо Шафаров. Еще не понимая, зачем нужно брать Колю, Митя схватил его под мышки. У Коли было иссиня-бледное лицо, усыпанное бисером пота. Мите показалось, что он не дышит. Шафаров возился под рулем, пытаясь взять Колю за ноги.

— Быстрей! — не отрываясь от окуляров, прорычал Горов. Он бил короткими очередями, чуть водя башней.

Митя увидел, как Шафаров вытащил изрытые ожогами черные ноги с приставшими кусочками ткани, обутые в бесформенные черные комки вместо ботинок. Митя вывалился из люка, прижимая онемевшими руками Колю к себе.

Выстрелы расплавили уши. Они положили Колю на землю и прижались к колесам. Митя передернул затвор и, не прицеливаясь, спрятав голову под руки, выпустил пару длинных очередей. Он давил на крючок, но автомат замолчал. Митя посмотрел на Шафарова, тот, будто видя кого-то в кустах, прицеливался и посылал короткие плевочки очередей, поднимая вылетающими гильзами пыль.

Вернулись два бронетранспортера, шедших впереди. Из одного выскочил Пыряев и заорал что-то неразборчивое и страшное. Он подбежал к открытому боковому люку и через него двинул Горова по спине складным прикладом. Пулеметы замолчали.

— Идиоты! Они давно ушли!

Митя видел, как лейтенант брызгает слюной, но слова разбирал плохо. Все звуки были далекими и тягучими, как сироп.

К Коле подбежал сержант-медик и всадил ему пару «пармидолов». Шафаров подошел к Мите и, подтянув за шкирку вверх, приказал бежать в командирский «бэтээр». Митя приволакивал ноги, голова сильно кружилась, а слюна была горькой, как после косточки от чернослива.

Мельник с Кадчиковым сидели у колеса и курили.

— Дай затянуться, — попросил Митя, протягивая ослабевшую руку куда-то в сторону, в пространство.

— Эй, Шлем, ты что, сдвинулся? — Кадчиков вложил ему в пальцы сигарету.

Митя мотнул головой:

— Контузило, наверное.

— Долбануло нас здорово. Передний мост вчистую разворотило. И Коле досталось, отрежут теперь ноги.

Митя посмотрел на Кадчикова, с трудом

поднимая веки. На ненависть у него не осталось сил.

Подошел Горов. Над глазами у него горели вдавленные резиной окуляров пятна.

— Один «бэтээр» берет Колю, а другой остается здесь охранять дорогу. Вы все остаетесь в командирском, с лейтенантом.

— А как же подбитый? — спросил Митя.

— Колонна подойдет, там решат, — Горов круто повернулся и побежал к урчащему «бэтээру».

Затих шум моторов. Вернулась напуганная тишина, потом засвистели, застрекотали прячущиеся в зелени птицы. Будто и не было ничего. На дороге, пулеметами в разные стороны, стояли два бронетранспортера. Один уткнулся носом в грязное пятно под собой, растерзанный и мертвый, другой, ощерившийся и грозный, охранял подбитого брата. Мите было очень худо, но он молчал.

Над кишлаком вздымались одна за другой черные в утреннем свете горы. Терявшаяся среди них тропа глотала одного за другим людей, идущих цепочкой. Около дувала сидели афганцы и провожали взглядами мокрых от своих непосильных нош солдат. Они уважительно молчали, тая в глазах страх.

Постепенно цепочка растянулась на километры. Солдаты, особенно молодые, все чаще приваливались спинами к камням. Командиры расталкивали их и орали, что никаких привалов, пока не дойдем до высоток, но это мало помогало, цепь неумолимо вытягивалась в длину.

Митя давно перестал замечать окружающее. Его дыхание стало хриплым и горячим: Тридцать килограммов за плечами тянули к земле, но он знал, что если прислониться спиной к камням, то вставать будет еще трудней, и терпел. Появившийся из-за гор пылающий солнечный диск прыгал перед глазами и впивался в них остриями лучей.

Тропа повернула, и тень ущелья выкрасила лица в темно-серый цвет. Не привыкнув еще к мраку ущелья, Митя сошел с тропы и, споткнувшись о что-то, чуть не упал. В стороне от тропы в неестественных, напряженных позах лежали пятеро мужчин. Их легкая афганская одежда была насквозь пропитана черной засохшей кровью. Казалось, уткнувшись лицами в расщелины между камнями, они пьют из неожиданно пересохшего ручья. К одному из них привалился дохлый ишак с огромным вздувшимся животом. Мухи тучами вились вокруг них, жужжанием разгоняя темную тишину ущелья.

«Это душманы, — подумал Митя. — Ночью здесь прошла разведка. Они готовили засаду и сами погибли». Ему стало до озноба страшно, к горлу подступила тошнота. Он кинулся к тропе, отбрасывая камешки носками ботинок.

За поворотом из ущелья уперлись макушками в яркое небо горы. По склонам ползла еле заметная живая нить. Их взвод рассеялся среди других взводов и рот. Одни отстали и плелись в хвосте, другие забежали вперед и уже ползли где-то по склонам. Митя оказался среди минометчиков. Впереди него здоровый парень в разноцветных шерстяных гольфах легко, как пушинку, нес минометный ствол. Он шел, пружинисто подпрыгивая вместе с ношей. От этого Мите стало легче самому, и он старался не отставать.