Жизнь, какая она есть
Шрифт:
– Откуда… с чего ты так решила? – заикнувшись, всхлипнула я.
– Я разговаривала с ним, - Наташа пожала плечами. – Мы много говорили в отеле, и, как мне показалось, мне удалось достучаться до него. Хотя, и ты была хороша тогда. Он улетел в Новосибирск в тот же вечер, и мы пару раз созванивались за это время. Думаю, он хочет доказать тебе, что на этот раз он все понял.
– Мне не нужны никакие доказательства, - я покачала головой. – Мне нужно, чтобы он исчез…
– Он исчез, - Наташа кивнула мне, глядя прямо в глаза. – Он исчез, и обещал больше не беспокоить тебя. Но ответь мне на еще один
Я умолкла. Это был правильный вопрос, бьющий в самое сердце. Тонкий, и совершенно правильный вопрос.
– Я хочу, - ответила я тихо, затем, прокашлявшись, добавила: - Я хочу, чтобы он жил своей жизнью, счастливой и хорошей. Чтобы…
– Чтобы ты перестала чувствовать свою вину? – слегка усмехнулась подруга, и я открыла рот оттого, насколько четко и сильно она била по живому.
– Как ты…
– Да потому, что это очевидно, Юля. Ты не любишь Руслана. Ты чувствуешь себя виноватой за боль, что причинила ему. Ты чувствуешь себя виноватой за то, что отказала ему. В который раз, причем. И ты чувствуешь вину перед Никитой за то, что чувствуешь вину перед Русланом. Как-то кривовато звучит, но это так.
Да, она права.
Это так.
Осознание, словно бетонная плита, упало мне на голову. Я закусила ноготь на большом пальце и уставилась в одну точку, анализируя все то, что она мне сказала. Затем я произнесла:
– Я знаю. Я знаю, просто мне нужно было, чтобы кто-то озвучил мои же мысли. Чтобы они стали реальными, чтобы они были не только в моей голове.
Мы замолчали на пару минут. Наташа встала и, подхватив свой пустой бокал, отправилась к стойке, дабы наполнить его.
– Поэтому, вот что я тебе скажу: перестань себя жалеть и встреться уже лицом к лицу со своими страхами. Ты отпустила его. А он тебя. Теперь это действительно в прошлом.
– Ты не можешь быть до конца уверенной в этом… - с сомнением я покачала головой.
– Я? Нет. Но ты можешь, - Наташа села на кресло, поджав под себя ногу. – Просто возьми и прими это. Поверь. Здесь нет твоей вины. Нет, и не было.
Я опрокинула в себя бокал с вином и поставила его на стол.
– И что теперь делать? – задала я глупый вопрос, смотря на подругу.
– Выплывать из этого дерьма, - Наташа развела руками.
– Как?
– Я бы сказала в рифму, но … - она вновь усмехнулась, и я выдавила подобие улыбки.
– Мне, наверное, нужно позвонить Нику? – я закусила губу, совершенно не представляя, что ему скажу.
– Не сейчас. С бедой переспи ночь… - мудро ответила Наташа, и я скривилась.
– Я с этой бедой уже четыре дня сплю.
– А могла бы меньше, если бы не игнорировала меня, - поучительно сказала подруга, играя бокалом в руке.
Я лишь вздохнула вместо ответа.
– Я не знаю, как тебе исправить это, но поторопись. Пока не стало поздно. Пока все еще свежо, не затягивай, - произнесла Наташа, прихлебывая вино.
– Я не знаю, что сказать ему. Мне так стыдно. Страшно и безумно стыдно, что я дала ему повод подумать, будто я усомнилась в нем.
– Вот и признай свою ошибку перед ним, - пожала плечами Наташа. – Пока не стало слишком поздно…
И сейчас, стоя в павильоне, я понимала – она права. Я тяну слишком долго. Нужно набраться смелости и встретиться лицом к
– Хватит притворяться, - Наташа встала с кресла и отправилась к гардеробу, чтобы взять свою шубу. – Ты и так всю эту неделю ходила с маской. Смотри, а то привыкнешь.
– Мне плохо, - выдохнула я, сжимая кулаки. – Мне страшно и плохо. Грустно. Больно.
– Потому что ты идиотка, - просто ответила Наташа, застегивая пуговицы. – Еще раз себя пожалеешь, я тебя ударю.
Я закатила глаза и тоже оделась. Такси уже ожидало нас на улице.
– Мне нужно заскочить домой, хочу смыть с себя твою противную ауру наигранности и радости, - буркнула мне Наташа, садясь на заднее сидение. – А потом, когда я приеду, жду увидеть тебя настоящую.
– Я уже больше не могу плакать, - покачала я головой, не глядя в глаза подруге. – Единственное, за что я держусь, так это работа.
– Юль, ты не держишься за работу. Ты держишься за фантом, который в скором времени рассеется, и тебя накроет еще хуже. Ты все решила. Ты все знаешь. Наберись уже гребаной смелости, и скажи это ему.
Остаток пути мы молчали. Я понимала, что Наташа права. Более того, в ту ночь, когда состоялся наш главный с ней разговор, я не сомкнула глаз. Я сочиняла в своей голове фразы и предложения, текст, который смогу произнести перед Ником. Текст, который смог бы оправдать мой поступок, но таких слов еще не изобрели. Я конкретно облажалась, и совершенно не знала, как это исправить. Я понимала, что это вообще не в моем стиле – убегать от проблем, но где набраться решимости и мужества во всем сознаться и покаяться, я не знала.
Расплатившись за такси, я вышла из машины, не прощаясь. Она тут же двинулась вперед, оставляя меня в одиночестве.
Поднялась в квартиру, разделась. Тишина оглушала.
И тогда я прошлепала босыми ногами в нашу спальню и достала с верхней полки мою шкатулку для драгоценностей. Там, аккуратно свернутая, лежала папина записка. Развернув ее и усевшись на кровать, я стала читать:
«Юленька, милая моя дочка,
Мне даже страшно браться за написание этого письмеца, слишком много надо сказать тебе. Ты занимаешь в моем сердце самое особенное место, ведь ты моя крошка, мой маленький сильный солдат. Со всеми своими горестями, будь то разбитая коленка или двойка в школе, ты непременно шла ко мне, зная, что я пожурю тебя, но тут же обниму и поцелую. Но даже если бы ты не любила меня так сильно, я все равно бы невероятно гордился тобой! Ты так многого добилась, дочка. Погляди – ты исполнила свою мечту, малышка. Ты знала, чего хочешь, и упрямо двигалась к своей цели.
Ты хороший человек, Юленька. У тебя сильное и доброе сердце, ты способна видеть многое, то, что редко кто способен сейчас увидеть.
Я хочу сказать тебе главное. Борись, Юля. Борись до конца. Чего бы ты ни хотела, иди к своей цели и знай, дочка: все получится. Если ты сможешь сделать это, преодолеть свой страх и не довольствоваться вторыми ролями, то я, как твой отец, большего и пожелать не могу.
Будь счастлива, дочка. Я люблю тебя так сильно, что никакими словами не передать, хоть я и писатель, помнишь?