Жизнь - капля в море

Елисеев Алексей Станиславович

Я передавал рекомендации на борт, а сам думал: «Кажется, пронесло. Теперь можно работать спокойно. Главное - узнать, что сгорело, и посмотреть по схемам, как избежать повторного включения. Наверное, надо вскрыть панель и осмотреть приборы, может быть, даже понюхать. Группа анализа придумает, как дальше быть...»

В Центре управления приступили к изучению телеметрии. На следующий день космонавты визуально обследовали зону возгорания. Общими усилиями неисправный прибор был найден и исключен из схемы. Постепенно атмосфера очистилась от дыма, и у ребят восстановилось хорошее самочувствие. По рекомендации с Земли последовательно, прибор за прибором, включили всю исправную научную аппаратуру и начали выполнять эксперименты.

По нескольку раз в день экипаж переключался с одного вида деятельности на другой. Космонавтам приходилось быть то медиками, то биологами, то астрономами, то материаловедами. И каждый раз от них ждали уникальных результатов. Интерес ученых был обоснован. Астрономы понимали, что атмосфера не пропускает на Землю большую часть космического излучения, а оно является единственным источником информации о том, как устроена

Вселенная. Им, естественно, хотелось узнать что-то новое о мироздании. Медиков и биологов интересовало многое. Какие формы приобретает жизнь в условиях космического полета? Какие глубинные изменения происходят в организме человека? Как на полет будут реагировать другие живые существа? Будут ли нормально развиваться и плодоносить растения? Физики и технологи предполагали, что невесомость и вакуум создадут условия для получения материалов, обладающих уникальными свойствами. И вот наконец у них появилась возможность проводить прямые исследования и проверять свои гипотезы. Я помню, когда проектировалась станция, многие высказывали мнение, что в экипаж должны обязательно войти ученые. Было понятно, что никто лучше, чем они, не сможет проанализировать свои наблюдения и адаптировать методику исследований к реальной ситуации. Ученые тоже стремились к участию в полетах. Но в условиях, когда научных направлений много, а место для профессионала-исследователя только одно (командир и бортинженер не могли быть заменены, поскольку на них лежала ответственность за управление комплексом), большинство аргументов было в пользу профессионального космонавта. Он мог уделить достаточно времени для освоения заранее разработанных методик всех запланированных экспериментов, а кроме того, в силу своей профессии, должен был быть хорошо физически и психологически подготовлен. Эта логика и привела к тому, что на борту оказались три профессиональных космонавта. Во время подготовки к полету они посещали научные организации, слушали лекции и учились работать с аппаратурой под руководством авторов экспериментов, узнавали многое о том, что представляет особый научный интерес. У них установились хорошие личные контакты с учеными, и сейчас они работали вместе. Практически все авторы экспериментов находились в Центре управления. Впервые в этом полете им разрешили самим вести радиопереговоры с экипажем. По соображениям секретности они не должны были называть своих фамилий, но космонавты легко узнавали их по голосу. Возможность прямого общения позволяла ученым получать информацию из первых рук и давать космонавтам наиболее квалифицированные консультации. Работа была плодотворной. Конечно, оценивать научные результаты в ходе полета никто не торопился. Это должны были сделать после обработки всех материалов в институтах. Мы лишь понимали, удалось выполнить эксперимент или нет. Если удавалось, то довольные ученые покидали наше здание с охапками графиков и таблиц, а если нет, то очень сокрушались, пытались понять причину. Мы их ругали, говорили, что они зря израсходовали дорогое полетное время. Но всем было ясно, что, несмотря на неудачи, опыт приобретался бесценный. Иногда прямо здесь, в Центре управления, ученые готовили предложения по изменению методик или доработке аппаратуры к следующему полету. А иногда они даже приходили к выводу о нецелесообразности проведения некоторых работ на пилотируемых станциях. Например, при астрономических исследованиях требовалось очень точно наводить телескопы на звезды и удерживать их в таком положении все время, пока идет регистрация. А космонавты при каждом перемещении внутри станции толкали ее, а вместе с ней и телескопы. Ориентация нарушалась, и сигналы искажались. Наверное, разумнее было устанавливать телескопы на беспилотных аппаратах, а космонавтам подлетать к ним только эпизодически для замены фотопленки или ремонта. То же самое относилось к экспериментам, для которых нужна длительная невесомость. Перемещения космонавтов нарушали невесомость и не давали возможности проводить такие эксперименты. Все эти соображения высказывались проектантам, чтобы они учли их в будущем.

Почти незаметно для себя мы превысили рекорд продолжительности полета - восемнадцать суток. Совсем недавно мне казалось, что это предел. И не только мне. Рекорд установили Андриан Николаев и Виталий Севастьянов. Я встречал экипаж на месте посадки и провел около него первую ночь. Честно признаюсь, не было полной уверенности, что она пройдет благополучно. Ребята не могли стоять на ногах, боялись заснуть из-за опасения, что не смогут больше проснуться. Сердце перестроилось на работу в невесомости и не справлялось с земными нагрузками. Только на шестые сутки оно вышло на почти нормальный режим работы. В этот день космонавты начали ходить и поверили, что организм справился. Но было ясно, что усложнять условия работы сердца больше нельзя.

Еще до полета Николаева и Севостьянова медики начали думать над тем, как ослабить влияние невесомости. Их главная идея заключалась в том, чтобы не дать возможности сердцу привыкнуть работать в облегченном режиме. И к полету «Салюта» они приготовили много новинок. По их рекомендации, например, были изготовлены новые полетные костюмы. Внешне они напоминали комбинезоны, но по своему назначению были очень необычны. Эти костюмы одновременно выполняли функции одежды и тренажеров. В них было вшито большое количество резиновых жгутов, которые противодействовали каждому движению космонавта и заставляли мышцы непрерывно работать. Кроме того, на борту установили велосипедный и беговой тренажеры для обязательных ежедневных занятий. Для того чтобы сердце не разучилось противостоять силе тяжести, которая после приземления стремится переместить кровь к ногам, применялась установка, которую космонавты иронически называли «бочка» (емкость, напоминающая нижнюю часть скафандра). Космонавт погружался в нее до пояса, затягивал ремень и включал насос, который откачивал воздух. Давление вокруг нижней части тела становилось меньше, чем в жилом отсеке, и под действием создававшейся разницы давлений кровь искусственно передавливалась к ногам. Сердце должно было этому противодействовать.

Медики верили, что все эти меры могут серьезно облегчить адаптацию космонавтов на Земле, и были спокойны. Их уверенность передавалась и нам. Ребята работали хорошо, настроение у них было приподнятое, и мы заботились в основном о том, чтобы ничего не упустить из запланированной программы полета.

Время полета пролетело быстро. За три недели космонавты выполнили большой объем работ и накопилось много материалов, которые нужно было вернуть на Землю. Последние дни были посвящены сборам - космонавты укладывали образцы экспериментальных материалов, биологические контейнеры, фотопленки и записи в спускаемый аппарат. Мы следили за тем, чтобы они ничего не забыли, чтобы спускаемый аппарат не был перегружен и внутри него все было правильно распределено по весу - иначе системы могли не справиться с управлением спуском.

Космонавты готовились к возвращению. В Центре управления начала работать группа обеспечения посадки. На ее первом заседании группа поиска доложила о результатах обследования предполагаемых районов посадки и предложила наиболее предпочтительный. По понятным причинам мы стремились посадить аппарат в ненаселенной местности, на гладкую поверхность, не на воду. Баллистики показали на карте, как будут проходить трассы витков, с которых возможен спуск в предлагаемые районы, и где фактически может оказаться место приземления.

Представитель Гидрометеоцентра рассказал о том, какая ожидается погода в предполагаемых районах на день посадки. Главное, что всех волновало в его докладе, - скорость ветра. При сильном ветре аппарат может покатиться после приземления, а это, я по своему опыту знаю, неприятно даже на ровной поверхности. Если же скорость ветра больше допустимой, то от ударов о землю аппарат может деформироваться. Это уже опасно. Прогноз был благоприятный. Мы быстро договорились, какие районы выберем в качестве основного и резервного. Группа планирования приступила к подготовке двух списков радиокоманд: одного - для посадки в основной район; другого - в резервный, на случай, если первая попытка не удастся.

Жизнь в Центре управления вновь забурлила, опять исчезли границы между сменами. Основной состав приходил на работу до подъема космонавтов и уходил после окончания их рабочего дня. Чем ближе было к завершению полета, тем больше персонала управления находилось в Центре.

И вот, кажется, все готово. Космонавты привели в порядок станцию, перешли в корабль, отстыковались от станции и начали готовиться к сходу с орбиты. Настроение у всех приподнятое. До посадки остается несколько часов. Настает время закрывать внутренний люк корабля, который отделяет спускаемый аппарат от второго жилого отсека. И тут - неожиданность. Транспарант, подтверждающий закрытие люка, не загорается. Просим снова открыть люк, проверить, не попало ли что-нибудь постороннее под крышку, протереть салфеткой прокладки и закрыть повторно. Экипаж все выполняет, транспарант не горит. Просим проверить работу датчиков, которые посылают сигналы на транспарант. Датчики сделаны в виде кнопок, которые крышка люка при закрытии утапливает, и они посылают сигналы, как дверные звонки. Проверяют, все датчики работают. Правда, космонавты обращают внимание на то, что одна из кнопок едва касается крышки люка и не утопает до положения, при котором появляется сигнал. Мы просим проверить это еще и еще раз. Проверяют. Подтверждают. Просим проверить визуально, плотно ли закрыт люк. Докладывают, что плотно. Сигнал обязательно нужен - иначе автоматика не позволит проводить дальнейшие операции, и мы решаем получить его искусственно. Мы просим космонавтов закрепить кнопку в нажатом положении с помощью изоляционной ленты и после этого закрыть люк. Они это делают и подтверждают, что по визуальной оценке люк закрыт хорошо. И с этим идем на спуск. Заканчивается последний сеанс связи. Перед самым выходом из зоны видимости Вадим успевает задорно воскликнуть: «Готовь коньяк - завтра встретимся!»...

Мы все переключились слушать «Пятьдесят второго» - руководителя службы поиска. Связь с ним отличная. Точно в заданное время слышим: «Объект прошел первый рубеж». Это означало, что средства противовоздушной обороны видят спускаемый аппарат, следят за ним и определили, что на момент доклада он находится на удалении 2500 километров от расчетной точки посадки. Потом следуют доклады о том, что удаление от расчетной точки 1000 километров, 500, 200, 100, наконец, слышим доклад о том, что в расчетном районе посадки вертолетчики наблюдают парашют. Это прекрасно!

На лицах многих появляются довольные улыбки. Слышим сигналы маяка, которые передаются через антенну, вплетенную в парашютную стренгу, - это дополнительное подтверждение того, что парашют открыт. Потом доклад «Пятьдесят второго»: «Объект произвел посадку, вертолеты приземляются рядом с объектом». Ну, кажется, все. Сейчас доложат о самочувствии экипажа, и на этом мы свою работу закончим. Осталось несколько минут...

Ждем... Проходят пять минут, десять, пятнадцать... »Пятьдесят второй» молчит... Странно, обычно всегда кто-нибудь в вертолете остается на связи и докладывает обо всем, что происходит... Проходит час... »Пятьдесят второй» молчит... Значит, что-то случилось... Вдруг по внутренней связи Каманин просит меня зайти. Он один сидит в комнате Государственной комиссии и никогда просто так не зовет. Бегу к нему. Каманин мрачно на меня смотрит и говорит: «Мне сейчас передали код «сто одиннадцать», это значит, что все погибли. Мы договаривались, если код «пять» - состояние отличное; «четыре» - хорошее; «три» - есть травмы; «два» - тяжелые травмы; «единица» - человек погиб; три единицы означают, что погибли все трое. Надо вылетать на место, я самолет заказал». Мы сразу сели в машину и поехали на аэродром - Каманин, Шаталов и я. Самолет уже нас ждал. Сейчас даже не помню, на каком аэродроме мы приземлились. Перешли в вертолет и полетели на место.