Жизнь Маркоса де Обрегон

Эспинель Висенте

Наконец нас приняли на этом островке, ибо вследствие отсутствия сношений его обитатели не знали, что мы были из зачумленной местности, да даже если бы они и знали об этом, они приняли бы нас, чтобы только увидеть людей, потому что их держали там насильно, и они никого не видели и не говорили ни с кем, кроме этих глухих волн, которые постоянно бьются о скалы, где построен этот замок. Мы пробыли там пятнадцать или двадцать дней или больше, делая мачты, исправляя снасти, чиня паруса и страдая от жары в конце мая и в начале июня, не находя на всем острове ни места, где можно было бы укрыться от сильной жары, ни источника, где освежиться, кроме водоема или цистерны, откуда пили заброшенные сюда несчастные. Этот островок имеет шесть или семь лиг в окружности, он весь из камней, и на нем очень мало земли, да и та без деревьев, только несколько кустиков, которые не поднимаются выше пояса. Водятся там большие черные ящерицы, которые не убегают от людей; птиц очень мало, потому что они не остаются там из-за отсутствия воды, годной для питья.

Глава VIII

Так как жара была настолько сильна, а я всегда был разгоряченным, то я позвал одного друга и мы пошли, прыгая с утеса на утес, отыскивать какое-нибудь место, где была бы зелень или влага и мы могли бы вздохнуть и прийти в себя после плавания и пережитых бедствий, из которых мы вышли очень измученными. Когда

мы шли, перепрыгивая с одной скалы на другую, пораженные видом такой скудной природы, наделившей это место столь утомительным бесплодием, порыв ветра вдруг принес такой божественный аромат жимолости, что показалось, будто послал его Бог, чтобы облегчить и утешить нас в нашей усталости. Я повернулся лицом к востоку, откуда шло благоухание, и увидел посреди этих нагроможденных повсюду скал чудесную свежую площадку, зеленую и цветущую, потому что еще издали было видно цветы жимолости, такие же крупные, приятные и душистые, как повсюду в Андалусии. Мы подошли, прыгая с камня на камень, как козы, и нашли пещеру, у входа в которую росли эти нежные кусты с божественным запахом. И хотя пещера у входа была узкой, дальше внизу она простиралась на большое пространство, причем во многих местах с потолка пещеры капала вода, такая чистая и холодная, что заставила нас послать на галион за веревками, чтобы можно было спуститься и освежиться там. Хотя и с трудом, мы спустились и нашли внизу помещение очень приятное и прохладное, потому что капающая вода образовывала различные предметы и делала природу совершеннейшей благодаря разнообразию таких странных фигур: там были органы, фигуры патриархов, кролики и разные другие вещи, которые возникали чудесным образом благодаря непрерывно падающей воде; от этого непрестанного капанья образовывался ручеек, который протекал среди очень мелкого золотистого песка и соблазнял пить из него, что мы и сделали с величайшим удовольствием. Место было восхитительным, потому что когда мы смотрели наверх, то видели отверстие пещеры, закрытое цветами жимолости, которые свешивались вниз, распространяя по всей пещере благоухание неземного аромата. Когда мы смотрели вниз, на место, где мы находились, мы видели свежую и даже холодную воду и пол с сиденьями, на которых могли отдохнуть во время такой чрезмерной жары; здесь было достаточно просторно, и мы могли прогуливаться. Мы послали за нашим обедом и гитарой, благодаря чему с величайшим удовольствием провели время, распевая и играя, как сыны Израиля в своем изгнании. Вечером мы отправились спать в замок, хотя на галионе всегда оставалась стража. Мы рассказали кастеляну, [310] как мы нашли эту пещеру. Это был человек ужасного вида, с налитыми кровью глазами, неразговорчивый и не смеющийся; о нем говорили, будто он был атаманом разбойников и поэтому его держали в этом замке в качестве сторожа. И хотя он ответил нам на очень непонятном каталонском языке:

310

Кастелян – владелец, а также начальник или управитель замка.

– Берегитесь, потому что турки тоже знают эту пещеру, – это предостережение не заставило нас перестать каждый день посещать это приятное убежище, обедать там и проводить сиесту. Мы это делали десять или двенадцать дней подряд.

Однажды, отдыхая после обеда, мы увидели, что в отверстии пещеры показались красные чалмы и белые алькисели; [311] мы вскочили, и в тот же момент, как они нас увидели, – потому что они не ожидали там найти нас, – один из них сказал на очень чистом и правильном кастильском языке:

311

В подлиннике «bonete» – «особая шапка с четырехугольной тульей», такие шапки носили клирики; трудно определить, какой именно головной убор имел в виду Эспинель. Алькисель – мавританская одежда, род шерстяного плаща.

– Сдавайтесь, собаки.

Мои товарищи были изумлены, видя при кастильском языке турецкие чалмы; и один из них сказал:

– Это, вероятно, люди с нашего галиона, желающие подшутить над нами.

– Сдавайся сейчас же, мы турки, – заговорил другой турок на ломаном языке.

Трое товарищей схватились за шпаги, желая защищаться, но я сказал им:

– К чему послужит эта защита, когда они могут нас здесь засыпать одними камнями, тем более что у них ружья, как мы видим, – и, обращаясь к туркам, сказал: – Я сдаюсь тому, кто говорил по-испански, и все сдаемся всем вам; и ваши милости могут спуститься сюда, чтобы освежиться, если же нет, то мы вынесем вам воды, ведь мы ваши рабы.

Испанский турок сказал:

– Не нужно, потому что мы уже спускаемся. [312]

Покоряясь нашей судьбе, мы внутренне молили Бога, чтобы об этом происшествии узнали на галионе. Мои товарищи были очень печальны, а я постарался примириться с положением, потому что во всех несчастиях, какие случаются с людьми, нет лучшего лекарства, чем терпение. Я хотя и обладал им, но, стараясь казаться веселым, чувствовал то, что может чувствовать человек, который, бывши всегда свободным, попадал в рабство. Судьбу надо побеждать мужеством: нет человека более несчастного, чем тот, который всегда был счастлив, потому что ему гораздо тяжелее переносить несчастья. Я говорил своим товарищам, что, для того чтобы ценить благо, нужно испытать какое-нибудь бедствие и переносить это бедствие надо терпеливо, чтобы оно было меньшим. Я пошел навстречу спускавшимся туркам с очень приветливым видом и, подойдя к тому, который говорил по-испански, обратился к нему с величайшей почтительностью и смирением, называя его знатным кабальеро, давая ему таким образом понять, что мне это было известно. Он был этим очень доволен и сказал сопровождавшим его туркам, что я считал его благородным и знатным; он действительно, как я узнал потом, был из рода наиболее уважаемых морисков королевства Валенсии, [313] но отрекся от христианства, увезя с собой очень большое количество серебра и золота. Заметив, что для меня было выгодно польстить ему, назвав его кабальеро и благородным, я продолжал говорить ему приятное для его тщеславия, потому что он был начальником двух своих галеот, уцелевших из тех пятнадцати благодаря тому, что они укрылись от неблагоприятной погоды в маленькой бухте; на эти галеоты нас привели со связанными руками в тот же самый день, так как у нас не было тогда никакого средства избежать этого. И когда я бренчал на гитаре, мой господин отозвал меня в сторону и сказал по секрету:

312

Последующий рассказ использован Лесажем в «Жиль Бласе» (кн. 5, гл. I).

313

Мориски –

мавры, оставшиеся после окончания реконкисты в Испании и принявшие крещение. В конце 1525 г. был издан указ, по которому все мавры должны были принять католичество или покинуть страну; большинство приняло христианство; несмотря на королевское обещание предоставить новообращенным те же права, какими пользовались испанцы, преследования против морисков продолжались и завершились указом об изгнании их в 1609 г. В Валенсии было особенно много морисков, пользовавшихся уважением у испанцев.

– Продолжай так, как ты начал, потому что я начальник этих галеот и мне это будет выгодно для моей репутации, а тебе – для хорошего обращения с тобой.

Я в точности исполнил это, рассказывая, как будто он не слыхал этого, что он происходил от очень знатных родителей, благородных кабальеро.

Наша судьба была настолько несчастлива, что сейчас же поднялся благоприятный для них ветер и, повернув галеоты носами к Алжиру, они поплыли с попутным ветром, не трогая весел. С нас сняли испанское платье и одели нас как жалких невольников; и в то время как остальные мои товарищи были брошены на весла, меня начальник оставил для своих услуг.

Чтобы не молчать при гнавшем нас легком ветре, мой господин спросил меня, как меня зовут, кто я и какая у меня была профессия или ремесло. На первое я сказал ему, что я назывался Маркос де Обрегон, сын горцев из долины Кайона. [314]

Остальные, будучи заняты слушаньем одного турчонка, который превосходно пел, не могли слышать, о чем мы говорили; и поэтому, прежде чем ответить ему, я спросил, был ли он христианином или сыном христиан, потому что его внешность и вид и красота мальчика, сына его, указывали, что они были испанцами. Он ответил мне очень охотно, во-первых, потому, что ему было приятно иметь дело с христианами, во-вторых, потому, что остальные очень внимательно слушали маленького певца. Он сказал мне, что он был крещен, был сыном родителей-христиан и что он переселился в Алжир не потому, что он отвергал христианскую религию, – так как он хорошо знал, что это была религия истинная, в которой должны были спастись души, – а по другой причине.

314

Долина в провинции Сантандер, около Вильякаррьедо. Говоря об этом, Маркос хочет подчеркнуть свое благородное происхождение.

– Я, – сказал он, – родился с душой и сердцем испанца и не мог перенести оскорблений, какие получал каждый день от людей, стоявших гораздо ниже меня, насилий, какие применяли по отношению ко мне и к моему богатству, – которое было немалым, – ибо я происходил из рода старинных христиан, подобно другим, которые также переселялись и переселяются каждый день не только из королевства Валенсии, откуда я родом, но и из королевства Гранады [315] и из всей Испании. Меня сильно огорчало, как и других, что я не был допущен к званиям и должностям магистратов [316] и к высшим почестям, и я видел, что это бесчестье будет продолжаться вечно и что для того, чтобы уничтожить эту несправедливость, недостаточно обладать внешними и внутренними признаками христианина. Потому что человек, который ни по происхождению, ни по унаследованным или приобретенным качествам не возвышался над землей и на два пальца, осмеливался поносить позорными именами человека, который был настоящим христианином и настоящим кабальеро; и в особенности потому, что видел, как недосягаемо было всякое средство против всего этого. Что можешь ты сказать мне на это?

315

Королевством Гранада называлась область, дольше других остававшаяся во владении арабов; она была присоединена к Кастилии со взятием Гранады в 1492 г.

316

То есть к высшим судебным и административным должностям; несмотря на обещания уравнения в правах, мориски были лишены права занимать должности, ставившие их выше испанцев.

– Во-первых, – ответил я, – что церковь уже очень тщательно обсуждала это; и, во-вторых, что тот, кто приобщен крещением к христианской вере, не должен поддаваться или настолько терять бодрость ни из-за какого случая или несчастья, какое с ним приключится, чтобы отпадать от этой веры.

– Во всем этом я с тобой согласен, – сказал турок. – Но какое человеческое терпение может вынести, чтобы человек низкий, без достоинств и неродовитый, происхождение которого настолько темно, что в стране забыли о начале его рода и потерялась память о его предках, – чтобы такой человек возгордился, становясь выше людей с большими заслугами и достоинствами, чем его?

– Так как Бог – праведный судья в таких делах, – ответил я, – то, если Он допускает оскорбление здесь, Он не откажет в награде там, хотя я утверждаю, что такое оскорбление может заключаться не в статутах, касающихся церковных дел, [317] потому что там все это очень точно определено, а только в порочном намерении того, кто хочет обесчестить людей, которых он видит возвышающимися и преуспевающими на высоких и наиболее почитаемых поприщах.

– Они, – сказал мавр, – не будучи в состоянии сравняться с людьми, обладающими столь великими достоинствами, пользуются случаем, чтобы преступать статуты благодаря своей злонамеренности, и делают это не для того, чтобы укрепить их, не для того, чтобы служить Богу или церкви, а чтобы кичиться старыми грамотами, [318] как они говорят. И они почитают великим подвигом пустить клевету, они распространяют молву, которую зависть переносит с языка на язык, пока не уничтожат того, кого видят стоящим выше их, – а так как их происхождение было всегда настолько темным, что в нем не видно было ничего, что облагораживало бы их, и так как нищете никто не завидует, то их оставляли в покое, не зная, кто они, считая их за старых христиан, потому что их не знали и даже не имели сведений, что такие люди существовали на свете.

317

Подразумевается порядок проверки чистоты крови, происхождения и благородства лиц, желающих вступить в религиозные братства, коллегии и другие общественные учреждения, светские или духовные. Лишенные права занимать общественные должности мориски часто переселялись в Алжир.

318

… старыми грамотами… – то есть грамотами, удостоверяющими, что их владельцы старые христиане; так назывались испанцы, среди предков которых не было новообращенных мавров или евреев; «старые христиане» считались благородными и вели свой род от участников реконкисты.