Жизнь (не) вполне спокойная
Шрифт:
Такси я ожидала вместе с дружелюбным таможенником, прогуливаясь по кошмарно ободранному франкфуртскому вокзалу в элегантном платье-костюме, в новых туфлях из змеиной кожи, в длинных перчатках и черной шляпе, привлекая всеобщее внимание. Оглядывались на нас все, советские солдаты даже шли задом наперед, лишь бы не потерять меня из виду, люди останавливались, сотрудники вокзала бросали работу и глазели на непривычную картину.
Таможенник никак не мог решить, то ли гордиться моим обществом, то ли сгореть от стыда, он бормотал, что меня, мол, приняли за кинозвезду.
В
Такси прибыло, носильщики ждали, перетащили все мое барахло, я дала им два доллара, вроде остались довольны, в свою очередь просветили таксиста. Сведения обо мне передавались эстафетой: ясное дело, едет дура и языка не знает.
Водитель пикапа ужасно шепелявил, но мне не возражал. Мы рванули в Польшу.
При въезде на мост нас задержал солдат. Всё осмотрел и заявил, что я могу отправляться дальше, ко мне претензий нет, виза транзитная, ну а водитель останется тут. Границу ему переходить нельзя.
Взглянула я на мост и сразу представила себе всех наших пограничников, сбежавшихся поглазеть, как по мосту что-то ползет. А как иначе можно переволочь девятнадцать мест багажа? Видение было таким ужасным, что с разбегу я ощутила прилив нечеловеческих умственных способностей и заговорила по-немецки. Вымолила у пограничника разрешение проехать пикапу со всеми «местами». Получение такого разрешения потребовало многочисленных звонков, писания всевозможных бумаг, и, возможно, просто появилась необходимость выдворить из страны неудобоваримую чужеземку.
Стоило мне это такси тютелька в тютельку десять марок пятьдесят пфеннигов, баба в валютном обменнике оказалась ясновидящей. В эйфории я попыталась сунуть водителю еще доллар, он смертельно перепугался, да так, что едва не удрал пешком. Пришлось оставить его в покое.
Я выскочила на нашей стороне, счастливая — наконец-то я дома, сияющая и радостная. Таможенница передо мной проверяла чей-то автомобиль, я радостно бросилась к ней:
— У меня тут вещи, — сообщила я с ликованием в голосе. — Добрый день, я только что въехала, что мне теперь делать?
Она подняла голову и строго посмотрела на меня. Возможно, на границе нечасто видят такой восторг.
— Вы на автомашине? — вежливо осведомилась она.
Я слегка смутилась.
— Нет, проше пани, вообще-то на поезде…
Если учесть, что я находилась на автомобильном пункте таможенного контроля, моя фраза прозвучала диковато, поскольку железной дороги даже близко не наблюдалось.
— Я вас не понимаю, — решительно заявила таможенница.
— Ох, боюсь, я тоже не понимаю, — смущенно призналась я.
Таможенница решила проблему точно так же, как и ее немецкий коллега.
— Знаете, сначала пройдите паспортный контроль…
Я последовала ее совету. Пока мы с ней беседовали, водитель такси успел выскочить и зарысил к нашему пограничному пункту. Поскольку ему дали четкое распоряжение передавать информацию обо мне, да еще перепуганный моим долларом, он пытался объяснить, в чем дело: дама отстала от поезда в Берлине и потому она так странно путешествует.
Как
Это уже показалось подозрительным. Ошарашенные таможенники начали лихорадочно соображать, где же случилась ужасная катастрофа, почему им еще ничего не известно и кто же покойника собирал воедино?
Они выскочили из дежурки на улицу и узрели меня в черной броской шляпе. Подозрения подтвердились: вдова везет тело покойного мужа. Ладно, но почему по кусочкам?
Потом, конечно, разобрались, обещали ближайшие двадцать лет помнить меня и приглашали приезжать почаще, потому что таких развлечений у них пока еще не было. Они угостили меня кофе и купили сто граммов самой простецкой колбасы. А таможенный досмотр проходил трогательно: мой багаж свалили у подъезда, похожий на цыганский табор, таможенница к нему даже не приближалась, выглядывала из окна и заливалась хохотом, корректируя некоторые пункты таможенной декларации, так как, например, я от одной старушки везла посылочку к другой. В посылке были луковицы и корневища растений, выкопанные в саду у Алиции. В декларацию я вписала полтора килограмма.
— А вы взвешивали все это? — осведомилась таможенница.
— Да что вы, какое там, на глаз…
Она попробовала расписать мою ручку на клочке бумаги.
— Вы этим писали?
— Этим.
— Ну так замените единицу на ноль, разрешается ввозить до одного килограмма.
Затем без особого интереса осведомилась, есть ли у меня новые вещи. Даже если бы я везла живого слона, из-за всей этой неразберихи я и про него забыла бы. Естественно, я везла много новых вещей, но твердо помнила только об одной.
— Знаете, — грустно призналась я, — помню, что только одна вещь у меня не была в употреблении — это пластмассовый малиновый ночной горшок. Не себе везу и могу гарантировать, что никто им не пользовался…
Отцу я позвонила в кредит — двадцати трех злотых и пятидесяти грошей на разговор не хватило. Он один должен был быть на работе, остальные могли шляться где угодно. К счастью, я поймала его на месте.
— Папа, — выдохнула я, — нахожусь в Швецке…
— Где-где? — перебил изумленный отец.
— В Швецке.
— А почему в Швецке, где это?
— На границе.
— Но ты же едешь поездом. Почему ты вышла в Швецке?
— Нипочему! Я вообще не выходила.
— Так зачем ты там оказалась?
— Господи Иисусе! — в отчаянии взвыла я. — Это совершенно неважно! Поезд от меня убежал в Берлине, и я еду другим путем.
— Ничего не понимаю…
— Неважно. Я тебе потом объясню, а теперь слушай и запоминай! Правда, всё сложно…
Я, наконец, сумела собрать мысли и объяснить отцу, что приеду в Варшаву каким-нибудь поездом из Познани. Не знаю, каким, не знаю, во сколько, на какой вокзал, тоже не знаю, но вся семья должна меня встречать, у меня куча вещей.