Жизнь огня
Шрифт:
– Всем стоять! – истошно заорал Петр. – Никто не должен покинуть помещения до приезда милиции!
По его знаку охранники кое-как протиснулись к дверям и заблокировали выход на улицу. Успевших выбежать из корпуса, вежливо, но настойчиво, попросили вернуться.
В банкетном зале никого не осталось, кроме Петра и трех тел. Скорее по профессиональной привычке, он подошел к уткнувшемуся в разбитую тарелку директору комбината, потрогал. Тот был мертв. Искаженное лицо и полные невыразимого ужаса застывшие глаза. Осматривать владельца рынка и Маратку Петр не стал. И так все ясно. Нельзя терять
– Проходная! Немедленно заблокируйте ворота! Не выпускайте БМВ!
– Ты че, Николаич! Какие БМВ?
– Которые заехали на территорию около получаса назад!
– Да не было таких. Вот подъезжали джипы, сааб, мерсы, ауди. А БМВ точно не было!
– В общем, никого не выпускать! У нас ЧП. Вызываю милицию.
– Понятно. А впускать можно?
– Можно. Пока отбой.
Преодолевая навалившуюся усталость и слабость в ногах, Петр вызвал милицию и вышел в холл. Его встретили перепуганные лица. Кто-то бился в истерике, кто-то грозил страшными карами.
– Внимание! Сейчас приедет милиция и будет вести следствие. Пока прошу оставаться здесь.
– Нам домой надо!
– Мне страшно!
– Я не могу здесь больше оставаться!
Кричали все одновременно, но Петр никого не слышал. Его взгляд был устремлен на улицу. Через окно отчетливо было видно, как к крыльцу подъехали два черных БМВ. Петр Николаевич выскочил на улицу и машинально сделал несколько шагов вниз по лестнице. Плотный, упитанный человек среднего роста с заметной лысиной уже поднимался по ступеням. «Один к одному!» – пронеслось в голове начальника охраны.
– Ну, что уставился? – сказал Важный гость Петру. – Давно ждете? Дела задержали.
Он прошел мимо остолбеневшего швейцара, по пятам за ним следовали охранники.
Важный гость вошел в холл. Присутствующие, не сводя с него глаз, жались к стенкам.
– Что-то у вас не весело, – изрек гость. – Пора веселиться! А где Анатолий Васильевич?
В помещении повисла гробовая тишина.
Картина в подарок
– А я, вот что скажу, – Всеволод поставил бокал на стол. – Художественное произведение, оно завсегда уникально, но его оценка, и в художественном, и в прямом смысле, напрямую зависит от окружения. От критиков и, так сказать, рекламы. Я в этом на личном опыте убедился.
– Ну, давай, рассказывай! – наперебой загалдели гости, предвкушая интересную историю, зная, что Сева мастер рассказывать заковыристые случаи из жизни.
– Было это, значит, лет двадцать пять назад. Я, тогда еще студент Строгановки, жил в общаге, но вдобавок имел еще и свой уголок в кладовке, который гордо именовал мастерской. Да и не только я, друзья ко мне приходили, писали, работали. Спорили, бывало, до хрипоты, новости рассказывали – общались, словом. Ну, конечно, без выпивки не обходилось. Всякое бывало…
Особенно я сдружился с Игорем и Лехой. Нас даже тремя мушкетерами прозвали. Все – студенты второкурсники, Игорь только на год старше. Но зато выглядел солиднее на все десять. Такой степенный, упитанный, рассудительный, с бородкой.
Как
– Ну ладно, – отвечаю, – попробую. Когда день рождения-то?
– А, послезавтра.
– Чего ж ты раньше-то молчал!?
– Да сам сегодня только узнал.
Что делать? Время уже к вечеру. Я сразу в мастерскую, сделал набросок, все наметил, распланировал. Помню, сюжет какой-то накрутил: что-то и про время, часы, девушка, пещера, море. Ну ладно, думаю, завтра на занятия не пойду, буду писать. Писать надо маслом, а ведь до послезавтра может и не высохнуть. Даже если скипидаром разводить. Ну да ничего, в этюдник положу, принесу, так сказать, свежее произведение искусства, с пылу, с жару.
Уже и краски достал, и первые мазки положил. Но тут стучатся ко мне в дверь друзья-приятели с параллельного потока. Разумеется, с бутылкой и спорами об искусстве. И пошло-поехало. Не хватило, конечно. Сбегали в магазин, продолжили. На занятия я на утро не попал. Просто банально проспал. Проснулся – голова гудит, во рту сухо и мерзко. Пришлось сразу идти в магазин – лечиться. А там опять друзей встретил. И все по новой. Уже где-то часов в пять вечера заходят ко мне Игорь с Лехой.
Посмотрели: на картине еще конь не валялся, я – никакой, а завтра уже дарить надо. Леха было запаниковал, но Игорь все взял в свои руки. Всех других гостей выгнал: «Работать человеку не даете!»
Остались мы втроем, он и говорит: «Давай, Севка, до ночи постарайся успеть». Они с Лехой просидели со мной часа три, видят, я честно пытаюсь, но мало что выходит. Тогда Игорь опять все берет на себя:
– Вот что, ты уж, Севка, сделай, что можешь, а нам пора. В любом случае бери, что получится, и завтра в три мы у Насти встречаемся. Адрес помнишь?
– Угу.
– Ну, вот и хорошо. А ты, Леха, не расстраивайся, все нормально будет. Я тебе обещаю.
С тем они и ушли. Я честно старался что-то изобразить, но голова была мутная, руки не слушались. Мазал, мазал – всю поверхность холста заляпал. Уже во втором часу ночи плюнул на все и завалился спать. Прямо здесь же, в мастерской. Спать до смерти хотелось.
Проснулся около одиннадцати. Хоть человеком себя почувствовал. Глянул на холст – ужас! Мазня мазней. Тогда сотовых телефонов не было, а то бы сразу кинулся Игорю звонить, что ничего не вышло, и на день рождения я не поеду. Но делать было нечего, уговор дороже денег. Умылся, намарафетился, мазню свою засунул в этюдник, и – в метро. Через всю Москву еду в гости – картину дарить. Еду, а совесть прямо заедает. Злюсь на себя, на приятелей, с которыми выпивал, на Леху, что поздно узнал про день рождения. Но наконец, доехал, звоню в дверь.