Жизнь после жизни
Шрифт:
Она слезла с кровати и покрутилась перед зеркалом. Платье определенно сидело как влитое; в свои без малого тридцать лет она сохранила фигуру. Неужели у нее когда-нибудь талия заплывет жирком, как у Сильви? Перспектива стать матерью уже казалась ей маловероятной. Она вспомнила, как держала на руках ребятишек Памелы… вспомнила Тедди и Джимми… ее захлестывали любовь и страх, отчаянное желание уберечь их. Неужели эти эмоции могли быть еще сильнее, если бы речь шла о ее родном ребенке? Такого накала чувств она бы, наверное, не выдержала.
За чаем в универмаге «Джон Льюис» Сильви спросила:
— Неужели
— Как у твоих кур?
— «Деловая женщина», — как несочетаемую комбинацию выдала Сильви. — Перестарок, — добавила она, смакуя это слово.
Урсула не могла понять, почему мама так старается ее оскорбить.
— Замуж ты, скорее всего, не выйдешь, — подвела итог Сильви, будто жизнь Урсулы закончилась.
— Что в этом плохого? «Незамужняя дочь». — Урсула надкусила булочку с глазурью. — Джейн Остен тоже такой была — и ничего.
Сняв через голову платье, она в нижней юбке и чулках пошлепала к кухонной раковине, налила стакан воды из-под крана, а потом достала из пачки одну галету. Тюремный паек, подумала Урсула, — для тренировки.
Сжевав на завтрак ломтик подсушенного хлеба, она потом не ела ничего, кроме предложенного Памелой торта. У нее оставалась надежда, что Крайтон, по меньшей мере, угостит ее хорошим ужином. Он назначил ей свидание в «Савое», хотя они редко посещали такие людные места, и Урсула гадала, не ждет ли ее драматическое развитие событий и не подступает ли тень сражений — уже драматическое событие — настолько близко, что Крайтон решил обсудить эту тему.
Она знала, что война будет объявлена завтра, хотя и прикинулась дурочкой в разговоре с Памми. Крайтон, исходя из того, что оба они «давали подписку», рассказывал ей много такого, о чем следовало молчать. (Она же, в свой очередь, не рассказывала ему почти ничего.) В последнее время он снова стал колебаться, и Урсула не могла знать, куда его поведет, не могла разобраться, в какую сторону сама бы его подтолкнула.
Его просьба о встрече, вложенная в папку Адмиралтейства, мистическим образом оказалась у нее на столе, когда она ненадолго вышла из кабинета. Не в первый раз ее поразило, что какой-то призрак исправно доставляет эти записки.
«Похоже, ваш отдел собираются прощупать», — гласило сообщение. Крайтон любил иносказания. Урсула надеялась, что флотские шифровальщики более изобретательны, чем Крайтон.
Мисс Фосетт, одна из ее подчиненных, заметила оставленную на виду записку и разволновалась:
— Господи, неужели это правда? Выездная ревизия?
— Кто-то пошутил, — сказала Урсула и, к своей досаде, почувствовала, что краснеет.
В этих двусмысленных (а подчас и откровенно непристойных), но на первый взгляд невинных записках было нечто, абсолютно не свойственное Крайтону. «Ощущается дефицит твердых карандашей». Или: «Не требуется ли заправка ваших чернильниц?» Пусть бы научился либо скорописи Питмана, либо осмотрительности, думала Урсула. А еще лучше — чтобы угомонился со своими записками.
Когда швейцар распахнул перед ней двери отеля «Савой», Крайтон поджидал в просторном вестибюле, и они, вместо того чтобы зайти в «Американский бар», направились по лестнице на третий этаж, в номер люкс. Необъятных размеров
Для предстоящей встречи крепдешин показался ей неуместным, и выбор был сделан в пользу синего атласного платья — одного из трех приличных выходных туалетов; сейчас Урсула пожалела о своем решении, поскольку все шло к тому, что Крайтон будет ее раздевать, а не угощать. Он любил снимать с нее одежду, любил разглядывать ее тело. «Как на картине Ренуара», — говорил он, хотя слабо разбирался в искусстве. Хорошо еще, что не Рубенса, думала она. И не Пикассо. Благодаря Крайтону она приобрела великий дар изучать свою наготу без особых придирок. Мойра, по всей вероятности, облачалась в длинный фланелевый балахон и требовала гасить свет.
Порой Урсула сомневалась, не преувеличивает ли Крайтон добропорядочность своей супруги. У нее даже возникало желание съездить в Уоргрейв и краем глаза посмотреть на обманутую жену — действительно ли она такое пугало. Единственное, что ее останавливало: увидев Мойру во плоти (даму, очевидно, рубенсовского, а не ренуаровского типа), Урсула не смогла бы с прежней легкостью продолжать роман с мужем реальной женщины, а не загадочной невидимки.
(— Она так или иначе реальная женщина, — недоумевала Памела. — Совершенно несостоятельный довод.
— Да, я все понимаю.
Этот разговор состоялся позже, весной, в день шестидесятилетнего юбилея Хью, который прошел в довольно нервозной обстановке.)
Из окна гостиничного люкса открывался великолепный вид на Темзу, от моста Ватерлоо до здания парламента и часовой башни Биг-Бен: сейчас эта панорама подернулась дымкой близких сумерек («фиалковый час»). Игла Клеопатры,{93} темным перстом устремленная в небо, была едва различима. Ослепительных переливающихся лондонских огней как не бывало. Повсюду соблюдалось затемнение.
— А «кубрик» занят? Нас выбросило в открытое море? — спросила Урсула, когда Крайтон откупоривал бутылку шампанского, ожидавшую своего часа в запотелом серебряном ведерке. — Мы что-нибудь отмечаем?
— Прощание, — ответил Крайтон, останавливаясь рядом с ней у окна и протягивая ей бокал.
— Прощание? — Урсула не поверила своим ушам. — Ты привел меня в роскошный отель и заказал шампанское, чтобы разорвать наши отношения?
— Наше прощание с прежним миром, — сказал Крайтон. — Мы расстаемся с мирной жизнью. — Он поднял бокал в направлении Лондона, его сумеречной красы. — За начало конца, — мрачно провозгласил он и невзначай, словно припомнив какой-то пустяк, добавил: — Я ушел от Мойры.
Урсула растерялась:
— И от дочерей? — (Спрошу для верности, подумала она.)
— От всех. Жизнь слишком ценна, чтобы отказываться от счастья.
Урсуле пришло в голову, что в Лондоне сейчас многие говорят то же самое. Разве что в менее пышной обстановке. Но некоторые наверняка скрепляют этими словами свою нынешнюю жизнь, а не перечеркивают ее одним махом.
Охваченная внезапной и необъяснимой паникой, Урсула выпалила:
— Я не собираюсь за тебя замуж. — Когда эти слова слетели у нее с языка, она сама удивилась собственной решимости.