Жизнь, театр, кино
Шрифт:
– Я очень рад, дорогой Михаил Иванович, что вы в полной боевой готовности и торопитесь, как мне кажется, одеться в тот костюм, который вы уже, наверное, нафантазировали и который мы сейчас по вашему указанию подберем! Да?
Это был со стороны Козинцева ход конем!
"Ну что мне делать?
– подумал я.
– Сказать, что я ничего не подобрал и совсем не готов, это он и сам знает, или все-таки признаться, что, снимаясь сегодня в роли Меншикова, я где-то в душе, даже втайне от себя, вынашивал уже образ ненавистного Дымбы. Что делать?"
И вдруг неожиданно для себя я легко и просто сказал:
– Да, я знаю,
– и рассказал костюм и грим, как будто это был мой старый знакомый.
А через час мы уже были в декорациях "Возвращения Максима", которые изображали бильярдный зал в трактире.
В крахмальном воротничке, гладко причесанный на прямой пробор, с синяком под глазом, с коротко подстриженными усами, веселый, пьяный, с кием в руке, я властно кричал: "Васька!.. пива!" - и играл сцену за бильярдом с Максимом. Съемки кончили в пять часов утра.
Днем я отдыхал, а когда приехал на фабрику, меня уже в коридоре встретила ассистент Надя (ныне известный комедийный режиссер Н. Кошеверова) и, подхватив под руки, "торжественно" ввела в переполненный просмотровый зал.
Григорий Михайлович весело крикнул: "Давайте!".
Просмотрев сцену за бильярдом, я понял, что у меня к отступлению отрезаны все пути, хотя бы потому, что хохотал и орал на просмотре больше всех я. С большим удовольствием я смотрел на этого незнакомого человека - он родился и жил во мне одну ночь, а вот сегодня его я уже смотрю на экране! Я не успел его ни полюбить, ни возненавидеть, я смотрел на него любопытными глазами. Передо мной жил веселый, не дурак выпить человек, лихо играющий на бильярде и упоенный своим величием.
И мне вдруг стало жалко, что его жизнь сейчас, вот так запросто, сказав "Козинцеву: "нет!", я могу оборвать.
Я почувствовал в нем что-то мне дорогое и волнующее - это было мое творение, это была моя плоть и кровь! И я громко сказал: "Хорошо! Я согласен!", взяв тем самым на себя непомерную нагрузку.
Но я попросил мне объяснить, что же случилось с актером, который уже снялся в роли Дымбы.
– Я не буду штрейкбрехером?
– Нет! Мы сейчас вам все покажем и расскажем.
Передо мной прошла почти вся смонтированная картина. Что же произошло?
Артист предложил свое прочтение образа.
Раз Дымба - хозяйский холуй и предатель дела рабочего класса, раз это разложившийся элемент, то артист, развив эту тему, пошел дальше и сделал его представителем союза русского народа. Так решив, он и надевает на себя соответствующий костюм: лаковые сапоги, плисовые
шаровары, шелковую русскую рубашку, вышитую красивым
орнаментом, и картуз с лаковым козырьком, как у охотнорядских торговцев. Мощная фигура представителя монархистов и рядом с ним маленький большевик - Максим были в классическом соотношении, как Давид и Голиаф. А чем кончился конфликт между Давидом и Голиафом, мы знаем. То же самое получилось и в картине: зло и добро, белое и черное... Чем кончится все, - ясно, смотреть неинтересно, конфликта нет: Давид победит Голиафа!
Зрительский интерес падает. С одной стороны, будут хулигански погромные поступки тупого Дымбы, а с другой стороны, будет ясный и чистый в своей идейной направленности большевик Максим, который в результате и победит. Такое прямолинейное выражение образа не способствовало развитию сюжетного конфликта. И Козинцев мне сказал:
– Теперь, когда
– Ясно!
– ответил я.
– Хорошо. Вот только немного отдохну, разберусь в том, что я сделал импровизационно и стихийно в куске, который вам нравится, и начнем.
Григорий Михайлович сказал:
– Тут мы сдаем свои позиции и вручаем вас в руки директора нашей картины, который вас ждет.
М. С. Шостака я знал как большого специалиста и одного из лучших организаторов производственного процесса в создании картин. Свой разговор он начал примерно так:
– Здравствуйте, дорогой Михаил Иванович, Ну что, мы вас замучили?
– Да, устал! Сегодня ночь не спал и вчера.
– Да, это утомительно, но искусство требует жертв!
– смеясь, спародировал он горе-делягу.
– Ну как, свою пробу видели?
– Видел, - говорю.
– Блеск?..
– Как будто ничего. Но это ведь с маху.
– Вот именно, с маху! Может, с маху-то оно и лучше? Может, нам этого "маху" и держаться?
– Что-то не понимаю?
– сказал я, предчувствуя какой-то подвох.
– Хорошо. Разберемся. По-дружески, по-деловому. У нас в павильоне комплексная декорация трактира стоит вторую неделю, а по плану мы должны были ее сломать три дня назад. Но режиссеры решили, и совершенно правильно, переснять эту роль, пригласив вас. Сегодня художественный совет и дирекция утвердили вас в этой роли, с чем горячо поздравляю!
– Спасибо!
– Дальше, Михаил Иванович, я обращаюсь к вам как к человеку, который понимает, что такое производство. Помогите нам.
– Чем?
– тревожно спросил я.
Он посмотрел на меня умными глазами и осторожно произнес:
– Волноваться не надо, если скажете: "нет", - настаивать я не буду.
– Ох, не тяните! Говорите прямо - не выходить что ли из павильона, пока не снимем?
– Да, милый! Да! Точно в воду глядел! То, что было запланировано в десять дней, надо снять в три дня, у вас сейчас три - четыре дня перерыва в съемках "Петра I"... Мы поставим вам кровать и будем снимать столько смен, сколько вы сможете. Если вы уложитесь в эти трое суток, то вы сделаете очень большое дело и студия не будет в простое, ибо мы создаем пробку в одном из главных павильонов.
Вы очень многого от меня хотите, я ведь человек и вряд ли смогу это сделать.
– Не настаиваю! Попробуйте! А сейчас пообедайте, немного отдохните, пока приведут в порядок декорации, и начнем съемку! В добрый час!
В общем так оно и было. Весь коллектив - оператор Андрей Москвин, режиссеры Григорий Козинцев и Леонид Трауберг, вся съемочная группа и артисты - не выходил из павильона. Съемка шла в необыкновенном темпе.
Все, что импровизационно создалось у меня в первую ночь, немедленно всплыло, как только я надел костюм,