Жизнь Тулуз-Лотрека
Шрифт:
«Прекрасная рана», «великолепно выраженная болезнь» – подобные выражения медиков вполне можно было бы приписать и Лотреку. Он с упоением передает признаки увядания, подчеркивает морщины, набухшие веки, безучастный взгляд, обманчивую моложавость чрезмерно нагримированного лица.
Однако Лотрек подмечал не только недостатки, он умел увидеть сквозь грязь и свежесть, и душевную чистоту. «Эти женщины – истинные животные во всем своем простодушии», – сказал о них Берлиоз, автор «Осуждения Фауста». Но действительно ли они отличаются от остальных женщин? Лотрек был убежден в обратном, он повторял это неоднократно, называя своих подруг «добродетельными женами».
Работы Лотрека ни в коем случае не могут рассматриваться
Их, как и его, сделали париями. Лотрек восстает против такого приговора. Он резок, правдив и беспощаден именно потому, что стремится как можно решительнее и убедительнее доказать: в этом мире никто никого не имеет права вычеркивать из жизни.
Мадемуазель Бланш д'Эг… содержательница дома терпимости на улице Амбуаз, которая кичилась тем, что любит искусство и является владелицей полотен Эннера, Будена, Гийомена (у нее даже был собственный портрет кисти Труйэбера), и в заведении которой художники отмечали свои успехи в день вернисажа, обратилась к Лотреку с просьбой декорировать ее гостиную.
Публичный дом на улице Амбуаз помещался в старинном здании XVII века. Там сохранились прекрасные панели эпохи Людовика XV. Лотрек взялся за работу. С помощью маляра и одного из учеников Пюви де Шаванна он заполнил простенки в гостиной шестнадцатью панно, каждое вышиной примерно в два метра, на которых написал на светло-желтом фоне цветы, листья, гирлянды в стиле рококо и шестнадцать овальных медальонов с портретами обитательниц дома: Кармен, блондинки Помпадур, молоденькой еврейки…
Но это новое увлечение Лотрека отнюдь не означало, что он отгородился от внешнего мира. Работая над панно, он готовил третий плакат, заказанный ему Жаном Сарразеном, любопытной личностью из Монмартрской богемы, который открыл на улице Мартир новое кабаре «Диван жапоне» («Японский диван»).
Жан Сарразен, этот популяризатор «оливок среди северных племен», как он себя именовал, в течение долгого времени бродил по Монмартру из одного кабаре в другое с тазом в руках, предлагая любителям за пять су двенадцать оливок в кульке из листка бумаги с его стихотворением. Затем, так и не расставшись со своим тазиком, он оборудовал «Японский диван» – узкий зал с низким потолком, украшенный и обставленный в японском стиле. Тогда Япония была в моде как в живописи, так в театре и в литературе[100].
В «Японском диване» официантки были одеты в кимоно, бильярдные столы выкрашены в синий и красный цвета, потолок позолочен, а стулья покрыты черным лаком. «Поэт с оливками» проявил проницательность в выборе развлечений. Год назад он сделал крайне удачный шаг, пригласив певицу Иветт Гильбер, которая во многом способствовала успеху кабаре.
Начинала Иветт Гильбер трудно, но все-таки добилась признания публики. Она стала знаменитостью. Иветт была высокая, худая, плоскогрудая женщина с шеей, которой «не было конца», с невероятно длинными руками в черных перчатках чуть ли не до плеч, с округленными тушью глазами, длинным утиным носом, большим ярко-красным, словно окровавленным ртом, который выделялся на мертвенно-бледном лице, и с высоким пучком рыжих волос на голове.
Она выступала в «Японском диване» ежедневно от десяти до одиннадцати часов вечера. Среди посетителей было много художников и писателей. Иветт пела своим пронзительным голосом уличные песенки, такую, как «Девственницы», ее заставляли повторять по три-четыре раза:
Они что абрикос зеленый,И жестки, как орех каленый,Без прелести их лица —Девицы!Своеобразие Иветт Гильбер, казалось, должно было бы привлечь Лотрека, однако в своем плакате, посвященном «Дивану», он изображает лишь ее силуэт в углу композиции, уделив большее место Джейн Авриль, которая фигурирует у него в качестве зрительницы, и Эдуару Дюжардену.
Эта великолепно уравновешенная композиция является поистине шедевром. То же самое можно сказать и о четвертом плакате, рекламирующем роман «Королева веселья» его друга Виктора Жоза. Обложка романа была сделана Боннаром.
Заказал Лотреку афишу и Брюан: он только что принял предложение Дюкара, хозяина «Амбассадер» на Елисейских полях, выступать в этом кафешантане за пять тысяч франков в месяц.
От Монмартра отдалялся не только Лотрек – это стало общим явлением. Слава Монмартра, достигнув своего апогея, начала закатываться, но создавшие ее звезды пользовались спросом. Брюан после «Амбассадер» уехал в длительные гастроли по провинции, а затем в Алжир. Оллер, всегда державший нос по ветру, открыл на Елисейских полях своего рода филиал «Мулен Руж» – «Жарден де Пари». Каждый вечер после закрытия «Мулен Руж» танцовщицы и завсегдатаи рассаживались по омнибусам: щелкали кнуты, фыркали кони, и вся эта процессия рысью мчалась на Елисейские поля.
Дюкар – «маленький старичок, не получивший никакого образования», который «напоминал почетного гостя на свадьбе бедняков»[101], – отнюдь не относился к числу поклонников таланта Лотрека. После долгих споров о гонораре он, ворча, предложил художнику за афишу такую сумму, которая даже не покрывала типографских расходов. Это торгашество возмутило Лотрека. «Я лично на этом ничего не заработал, – писал он Брюану. – Очень жаль, что меня взяли на пушку, воспользовавшись нашими с тобой хорошими отношениями. Будем надеяться, что в следующий раз мы не дадим так провести себя».
К сожалению, неприятности на этом не кончились.
Посмотрев эскиз афиши, Дюкар сделал вид, что он его удовлетворяет, а сам тайком заказал другую некоему Леви. Брюан, узнав об этом, разозлился и решительно заявил Дюкару, что, если афиша Лотрека не будет расклеена, они могут не рассчитывать на его выступления. Дюкар попытался умилостивить «народного куплетиста». Он лично находил афишу Леви прекрасной. «Можете оклеить ею ваши сортиры», – отрезал Брюан, не сдаваясь. Дюкар покорился, и вскоре стены города запестрели афишами Лотрека. Некоторых это возмутило. Один из журналистов «Ви паризьен» с негодованием писал: «Кто, наконец, избавит нас от физиономии Аристида Брюана, которая преследует всех на каждом шагу? Утверждали, что мсье Брюан – актер… Тогда как же мог он согласиться, чтобы его изображение висело рядом с газовыми рожками. Такое соседство должно быть для него оскорбительным… Неужели он вынужден прибегать к столь дешевой рекламе, как какой-нибудь торговец велосипедами или швейными машинами?»[102]
Поступали все новые заказы. Лотрек работал на картоне и на холсте, не зная передышки[103]. По рекомендации Жуаяна фирма «Буссо и Валадон» попросила его сделать для нее две цветные литографии.
Литография, которая некогда привлекала лучших художников, а потом долгое время находилась в забвении, служа лишь для чисто коммерческих целей и для газетных иллюстраций, постепенно начинала вновь завоевывать свои права как искусство. Друзья Лотрека – Шарль Море, Адольф Альбер и скульптор Карабен – увлекались литографией. Последовав их совету, Лотрек с жаром занялся изучением этого нового для него дела.