Жизнь в мелкий цветочек
Шрифт:
Когда за женщиной и котом закрылась дверь, он облегченно вздохнул и стал яростно вылизываться под хвостом. Нервная работа, ох нервная.
… и разговоры о Важном
Говорила с девушкой (она тоже трудоголик, как и я, но не запойный, а регулярный) о планах на отпуск — ну, там, заповедник в Словении, Мёртвое море, — и она вдруг сказала мечтательно:
Дома я стала искать подходящую клинику. То есть сначала смотрела отели, но ни один не показался мне достаточноспокойным. Нашла такую, куда берут за деньги, кликнула на «предложения» и почувствовала сильное побуждение отдать им существенную часть будущего гонорара: одна из медицинских программ называется у них «весеннее обострение». Боже, как я ликовала. Пока не вчиталась — «обновление», конечно же.
Купила пару маек, по телефону докладываю мужу радостно. Он отвечает:
— Молодец. И я даже догадываюсь, какого они цвета.
— А вот и нет, не чёрные! Полосатые, весёленькие такие.
— С ума сойти.
Дома распаковываю и понимаю, что это, конечно, прорыв: чёрные полоски перемежаются с тёмно-серыми. По сравнению с остальным моим гардеробом — да, страшное веселье, чисто дю солей.
В супермаркете выкладывала овощи на столик для взвешивания и, увенчивая перцы и помидоры двумя молоденькими кабачками приятного калибра, неожиданно развеселилась и объяснила мальчику-продавцу эту последнюю покупку так:
— Я женщина замужняя, но душою одинокая!
Большая удача, что обслуга плохо понимает по-русски.
В «Бенеттоне» грустная кассирша (хорошие продавцы отличаются тем, что при крайней усталости у них делается печальный, а не злобный вид) заученно произносит:
— Посмотрите, пожалуйста, четыре рубля или рубль.
Я вытаскиваю горсть мелочи и щедро говорю:
— А что вам больше хотелось бы, четыре или один? То есть я понимаю, что больше всего хочется домой, но вот сейчас?
Она отвечает тонким и взволнованным голосом рождественской сиротки:
— Больше всего я хочу девять рублей рублями!
И я чувствую себя настоящим стопроцентным Санта Клаусом, отсчитывая девять монеток. Ухожу, думая: «Ах, дурочка, отчего жениха хорошего не попросила?!», и улыбаюсь в бороду.
Глубокой ночью муж выбрался на кухню, где я сидела с ноутом:
— Проголодался.
— Ну съешь чё-нить.
— А ты не хочешь?
— Хочу. Но я-то держу себя в руках, — несколько высокомерно ответила я.
Между тем он достал из хлебной корзинки армянский лаваш, развернул и злорадно захохотал: порядочный кусок был грубо отожран. Я как-то совершенно забыла, что буквально час назад всё-таки не удержалась.
В одиннадцать утра меня разбудила эсэмэска,
И вот вижу на кухне своего мужа, который тоже спит, но при этом варит кофе. Стоит этак расслабленно, выпятив волосатый живот для равновесия, а я как раз сбоку на него смотрю. И отчего-то умиляюсь до самой глубины своей дремлющей души:
— Какой же ты… на ангела похож!
— Почему?
— У тебя пузо круглое, как крылушки сложенные!
Просто некоторые ангелы летают на спине.
У нас в прихожей, кроме старых газет и пыли, лежит ещё вот такенный нож на шляпной полке и топор за калошницей. Это понятно, вдруг кто незваный зайдёт. Не то чтобы мы были негостеприимны, но мало ли. В Крыму, например, когда в палатке ночевали, у мужа под подушкой тоже всегда топорик лежал. Придут ночью местные гопники хиппей-пацифистов пощипать, типа покурить не найдётся? а тут мой волосатый сюрприз вылезает с колуном — не курящие мы, извиняйте. Всегда извиняли, без звука.
А дома хранится изысканного вида топор с округлым лезвием и багром, выкрашенный бронзовой краской. История его появления в семье такова.
Один Димин друг скрал эту нужную вещь с какого-то древнего пожарного щита, ну и решил моему мужу похвастать. Дима покрутил топор в руках и сказал тоном, не допускающим возражений:
— Дай поиграть.
Через месяцок мне надоело спотыкаться в прихожей, и я спросила, не пора ли вернуть штуку хозяину.
— Та не. — В трудных случаях мой муж переходит на суржик.
— А что так?
— Та ему ни к чему этот топор. А мне надо.
— А зачем, скажи мне, он тебе нужен?
Я ожидала услышать что-нибудь про городские джунгли, полные опасностей, и картонные двери, но правильный ответ был другой:
— Ты не понимаешь! С двумя такими топорами я могу забраться на деревянную стену! Хоть на четыре метра!
— Дима. У тебя нет второго топора. У тебя даже нет деревянной стены. Верни топор!
— Та не. Мне надо.
И вот уже который год он лежит там, за калошницей. Но всякий раз, когда я его нечаянно нахожу, перед моим внутренним взором встаёт величественная картина: мой муж с двумя бронзовыми топорами стремительно возносит свой центнер на четырёхметровую деревянную стену. И это, чёрт побери, прекрасно.
Примерно в пять утра я вплыла на кухню голышом, придерживая сиськи под углом семьдесят градусов к линии горизонта. Муж смирно плёл бубен и смотрел киношку.
— Скажи мне, это срочно: вот если бы ты хотел на мне жениться, а я бы отказывалась, ты бы скакал вокруг меня с конями? — В постели я читала «Зорро», там отвергнутые женихи совершали подвиги и преступления, дрались на дуэлях и, да, гарцевали около возлюбленных на лошадях. И я увидела эти тонкие конские ноги, мелко переступающие в пыли, и поняла, чего мне в жизни остро не хватает.