Жизнь в мелкий цветочек
Шрифт:
— Здрасти! А то я не скакал?!
— Да когда это?!
— Ты три года меня изводила!
— Но я же с тобой иногда спала, так что не считается.
— Вот, сначала спала, а потом изводила, потом опять спала, а потом опять изводила. Я чуть не спятил, уж и так и эдак к тебе…
— Но с конями-то не скакал! Жизнь прошла зря. — И я ушла, заламывая сиськи. А он ещё некоторое время бормотал на кухне:
— С конями. Да убил бы давно, если б не любил. С конями…
Но минут через пятнадцать пришёл спать, и мы, коротко говоря, помирились.
Уже
— Слышь, а где у меня тут хвост должен быть?
— Где копчик. — Мой муж обладает бесценным качеством: сначала отвечает на вопрос, а уж потом интересуется: «А зачем тебе?» — Под крестцом.
— Копчик, он вона где, а крестец вона где. Меж ягодиц, штоль, должен торчать? Меж ягодиц торчать, штоль, должен? — перефразировала я покрасивей.
— Нет, там конец копчика, который, собственно, остаток хвоста, а начинается он от крестца.
— Ага. Ну ладно. Ну хорошо. А почему, вот почему он отвалился?!
— Не нужен стал.
— Нет, ну почему именно он? Сколько атавизмов в человеческом теле, а? Зубы мудрости, волосы, брови — вот они почему остались, а полезный хвост отпал? Вот зачем тебе брови, а?!
— Да он всё равно был бы короткий, ну чего ты, спи.
— Короткий, да мой. Прикинь, были бы критерии красоты, мускулистые хвосты, жирные хвосты… нет, жировых тканей там нету, но мышцы можно накачать, да? Да? Эй, не спи. Да?
— Уснёшь теперь. Я теперь до пяти утра буду твой хвост представлять.
Почему-то меня это успокоило. Хорошо, когда кто-то думает про твой хвост.
— Да ладно. Он всё равно не пушистый был бы, а как у мартышки, лысый и неинтересный. Спи уже, извращенец.
Логика и справедливость. Логика и справедливость. Вот что мы потеряли вместе с хвостами.
Беседуем с Глорией о рекламе, между делом предлагаю апельсинчик, она отказывается, но иногда посматривает на них и через некоторое время всё-таки берёт:
— Вот она, сила визуальной рекламы.
— Да, — я воодушевляюсь, — это всегда работает, а ведь они всего лишь просто лежали! А представь, если бы ещё стали танцевать, петь и пускать сок, как это обычно бывает по телику?!
— Боюсь, если бы они стали танцевать, петь и пускать сок, я бы остереглась их есть. Хотя, нет, возможно, я бы успела загрызть парочку, прежде чем… — Глория очень смелая и всегда готова к тому, чтобы дорого продать свою жизнь.
Далее обсуждаем книгу Исабель Альенде «Зорро». Я говорю, какая она потрясающая, гениальная и всё такое.
Глория:
— Ну, ты, надеюсь, понимаешь, что не Исабель его придумала? Это чистый постмодернизм, основа — мексиканские легенды.
Я ошеломлена:
— Как? Он всегда был? Он не из комиксов? Я думала, он как Бэтмен. — Пауза, с зарождающейся
А что, нормальный национальный герой для Северной Америки, с них станется.
Однажды, когда сначала потеплело, потом похолодало, а потом выпал снег, я вышла погулять. Прошла по двору мимо песочницы и ступила на дорожку перед соседним домом. Неподалёку стоял киргизский дворник, который только что добыл из-под снега первый квадратный метр гладкого, как зеркало, льда, и теперь любовался на дело лопаты свой. Едва встав на то, что он только что сотворил, я, конечно, поскользнулась, оказалась на четвереньках, оценила гамму чувств на его физиономии и немедленно разулыбалась как большая собака.
Некоторые утверждают, что, когда случается неприятность такого рода, естественной реакцией является не хихиканье, а какое-нибудь «твою мать» или хотя бы «чёрт побери», а моя мгновенная готовность взглянуть на ситуацию со стороны и развеселиться говорит то ли об отсроченных реакциях, то ли ещё о чём — не помню. У них спросите. Я-то всегда сначала вижу любой фэйл несколько сверху, потом называю, а уж потом чувствую.
И вот я увидела себя большой улыбающейся собакой и преисполнилась такой гордости, что сразу позвонила Глории:
— Глория, Глория, дворник добыл из-под снега лёд, я упала на четвереньки в этих своих мехах и улыбалась ему как большая собака! Я — большая собака! Я очень большая собака! Как ты думаешь, какая?
— Даже не знаю…
— Не кавказская овчарка — точно, у меня ушки не купированы. А какие ещё есть из больших?
— Послушай, — осторожно ответила Глория, — может, ты кошечка?
— Нет, нет, ты не понимаешь, я всегда была маленькая, и всё у меня маленькое, а вот собака я большая!
— Но ты будешь очень большой кошкой. И очень грозной.
— Настолько больших не бывает. Почему не собакой?
— Ну, маленьким тигром?
— Я. Не хочу. Быть. Маленьким. Хочу. Быть. Большой.
Она продержалась от железной дороги почти до самого метро, но в конце концов сдалась:
— Извини. Но я вынуждена это сказать: у кавказцев минимум шестьдесят два сантиметра в холке — у сук. У восточно-европейских вообще до семидесяти двух. Они намного больше, чем ты. Ты не очень большая собака. Извини.
— А у меня сколько?
— Меньше. Гораздо меньше.
Это было так ужасно, что сразу заболели отбитые коленки. Но тут на меня легла гранитная сень «Щуки», связь прервалась, а потом я нырнула под землю.
День оказался длинным, но вечером, вернувшись домой, я бросилась искать сантиметр, который был потерян с тех пор, как перестала следить за фигурой. (А чего за ней следить? Сначала я резко поправилась, и всё было понятно на глазок, теперь резко похудела, и с этим тоже всё ясно.) Но сейчас я нашла его, второй раз за сутки резко пала на четвереньки (хотя если со вчера считать, то третий) и измерила высоту себя в холке. После чего, ликуя, отправила эсэмэс Глории: «58».