Жизнь в зеленом цвете - 7
Шрифт:
– Замечательно. Здесь был самый сильный ожог. Шрам останется, скорее всего, навсегда.
– Шрамом больше, шрамом меньше…
– Кстати о шрамах - у Вас на лбу свежие царапины. Откуда?
– Неважно. Я их уберу сам.
– Неважно так неважно…
Волосы скрывали лицо Снейпа, сосредоточенно склонившего голову; чуткие пальцы, привыкшие обращаться с самыми капризными ингредиентами для зелий, двигались методично по всей длине ожога - вытянутого, как будто к Гарри приложили раскалённый железный прут.
–
– Всё в порядке, Поттер. Вы не обязаны докладываться мне о каждом своём шаге.
– Почему Вы до сих пор зовёте меня «Поттер» и на «Вы»?
– Возможно, потому что у нас с Вами не было нужды переходить на другое обращение.
– А если нужда есть?
– Зачем Вам это?
– Вы против?
– Не то, чтобы я был против… я просто не вижу в этом смысла.
– Хм, если я его вижу, этого недостаточно?
– Перевернитесь на живот. Вот так. Поттер, к чему Вам фамильярничать с Пожирателем Смерти?
– Профессор, к чему Вам всё время вкладывать в мои слова и действия какой-то извращённый смысл?
– тёплые пальцы, втирающие мазь в лопатки Гарри, на миг сбились с ритма.
– Вы зовёте Кевина по имени и, кажется, ничего не имеете против.
– Но он зовёт меня профессором. А Вы, я подозреваю, хотите называть меня Северусом.
– Ну не Севви же, в конце концов, - полусонно хмыкнул Гарри, устраивая щёку поудобнее на согнутой руке.
– К тому же меня Вы ещё вряд ли будете когда-нибудь учить…
– Знаете, Поттер, Вам проще дать, чем объяснить, почему не хочешь.
– Но Вы же хотите. Скажете, нет?
– Пожалуй, я вообще ничего не буду говорить.
– Как хочешь, Северус, - имя легло на язык просто, как будто «профессора» вообще никогда не было.
– Как хочешь.
– Как любезно с твоей стороны предоставить мне выбор… Гарри.
– Ну вот, и было совсем не больно, не правда ли?
– Что с Вами… с тобой сегодня случилось? Ты как будто снова начинаешь оживать…
– Почему как будто?
Снейп втёр мазь в последний ожог, на левом запястье, и поставил мазь на прикроватную тумбочку.
– Потому что ожить на самом деле, из мёртвых, невозможно. Поэтому я предпочитаю прибавлять в подобных случаях «словно» и «как будто». А ты хорошо умеешь уходить от неудобных вопросов.
– Я же слизеринец, в конце концов.
Снейп промолчал.
– Посиди со мной, - попросил Гарри.
– Если ты никуда не торопишься…
– Я настолько не тороплюсь, что могу даже рассказать тебе сказку. О том, как иглы дикобраза и сушёная печень тритона полюбили друг друга, и как трагично это для них окончилось, потому что они ухитрились сблизиться ни много ни мало - в неочищенной крови клабберта, которая, как ты помнишь, крайне нестабильна…
Гарри фыркнул в подушку и зябко дёрнул плечом; Снейп накинул на него рубашку.
Тревожный, короткий сон остро пах
* * *
«03.03.
Сегодня получил за завтраком письмо. Разумеется, от Поттера - кому ещё может прийти в голову писать мне?
Много перечёркнуто, замарано, на полях какие-то невнятные рисунки: с одной стороны посмотришь, простая мешанина линий, с другой - чей-нибудь портрет, грубый, почти карикатурный. В ассортименте представлены я и Блэк, пару раз нарисована Эванс.
«Северус, приходи сегодня вечером в Выручай-комнату. Дж. П.». Лаконично и безапелляционно… хотя насчёт безапелляционности можно ещё поспорить. Такое впечатление, что он писал это в жуткой спешке - будто стоял в этот момент на склоне извергающегося вулкана.
И я приду, кто бы в этом сомневался? Уж точно не я.
Поттер, Поттер… мать твою, Поттер!..
Когда я пришёл в Выручай-комнату, Поттер уже был там. Сидел на знакомой кровати, нервно постукивал ногой по полу, ловил и отпускал снитч.
– Привет, - улыбается.
– Зачем звал?
– я демонстративно усаживаюсь на другой конец кровати.
Поттер, отлично заметив мой манёвр, прячет снитч в карман и придвигается ко мне вплотную, обнимает за плечи - жаркий, хрупкий, пахнущий мазью для мётел.
– Послушай… я сегодня опять поругался с Сириусом…
– Я даже, кажется, знаю, по какому поводу, - вставляю я свои три кната.
– Правильно, знаешь, - подтверждает Поттер, лукаво улыбаясь.
– Я сказал ему, чтоб он не лез в мою личную жизнь.
Ха, он что, и правда думает, что такой сдержанный реприманд сдержит блэковское рвение?
– И что же он сказал в ответ?
– интересуюсь.
– Он сказал, что я рехнулся, - мрачнеет Поттер.
– Ну, я уже сказал, что мы поругались…
Действительно, сказал. Для того, кто не знает, каким монолитом целых пять лет была чётвёрка Мародёров, эти слова не будут значить того же, что и для меня.
– А потом я пришёл к тебе, - завершает Поттер свои признания.
– И что дальше?
– спрашиваю недовольно.
– А дальше - вот что, - Поттер целует меня в губы; нежно, деликатно, так он прикасался бы к краю бокала со старым вином - наверняка у него дома есть подвал, где полным-полно покрытых пылью и паутиной бутылок, неприглядных на вид, но с бесценным содержимым.
Я отвечаю на поцелуй. Будь я проклят, но я не могу оторваться от его губ; они дурманят, сбивают с толку, водят кружными тропами - лихорадочные рваные мысли переплетаются друг с другом, складываясь в совершенный шизофренический узор; током бьёт по коже на руке, там, где он накрепко сжимает пальцы - удержать меня, не дать скрыться, целовать, целовать, самозабвенно, до ломоты в распухших губах, до счастливого, по-кошачьи мурлычущего насыщения.