Жизнь взаймы (в сокращении)
Шрифт:
Камень опять улыбнулся.
— К тому, что Ричард Килмер совершит убийство.
В девять утра раздался звонок в дверь. Я открыл — передо мной стояла Джен.
У меня вырвался то ли всхлип, то ли стон — негромкий и нечаянный. И тут я понял, что это никакая не Джен. Это Элли.
— Прости, — сказала она. — Надо было тебя предупредить.
— Ничего. Я рад тебя видеть.
Она обняла меня.
— Можно мне войти?
— По мне, так тебе и здесь хорошо.
Она засмеялась, и
— Кофе, — сказала она. — Срочно.
Я налил нам кофе.
— Я без тебя скучал, — сказал я.
— Надо было тебе позвонить, но я боялась, что ты станешь меня отговаривать.
— Что же заставило тебя приехать?
— Кроме тебя?
Я не знал, что сказать. Решил не усложнять.
— Да.
Элли открыла сумку и вынула совершенно неожиданную вещь: пару женских туфель.
— Вот это.
— Как ты узнала мой размер?
Я хотел пошутить, но она не улыбнулась.
— Когда обнаружили тело Джули, они были на ней. И вся остальная одежда — не та, в которой она в тот день уехала.
— Элли, этому может быть тысяча объяснений. Во время ланча пролила на себя что-нибудь, переоделась.
— Нет, это не объяснение.
— Почему?
— Потому что это балетки. Когда Джули было восемнадцать лет, она попала в аварию: врезалась в дерево и сломала руку. Тогда она сказала, что это произошло, потому что на ней были балетки — туфля зацепилась за педаль газа. С тех пор она никогда не надевала балетки, если была за рулем.
— А какое объяснение у тебя? — спросил я.
— Нет у меня другого объяснения, кроме того, что все было не так, как они сказали.
— Но это действительно ее тело? Они сравнивали ДНК с верным образцом? У них был образец ДНК Джули?
— Они взяли волосы с ее расчески и потом повторили анализ с моей ДНК. У двойняшек одинаковая ДНК. И опять совпало.
— А какое это имеет отношение к моим поискам? — спросил я.
Она протянула мне туфли.
— Концы с концами не сходятся, Ричард. Этого не может быть. Вот я и привезла их в мировую столицу того, чего не может быть.
Я улыбнулся.
— В город Килмервилль. Население: один псих.
— Два.
— Может быть, пусть лучше останется один? Ты ведь не сможешь найти Джули, а на подсознательном уровне…
Она сделала вид, что принюхивается.
— Чувствуешь — психоанализом пованивает?
— Элли, я серьезно. Я рад, что ты со мной, я ужасно скучал без тебя, но ты должна подумать о себе. О том, что лучше для тебя.
— То есть о чем?
— Как справиться с твоей потерей. С твоей, не с моей.
— Ричард, я хочу помочь тебе найти Джен. Может быть, потому, что я рассматриваю ее как суррогат Джули, может быть, потому, что ты мне дорог, а может быть, я просто хочу восстановить справедливость. Какая разница почему.
— Элли…
— Если тебе это не нравится, прогони меня. В противном случае расскажи мне все, что произошло без меня.
— Мне
Я рассказал о встрече с Ласситером и с типом, который за мной следил, передал, что сказал Марк Кук о лазере.
— Так сейчас он может слышать, о чем мы говорим?
— Марк поставил генераторы белого шума, которые каким-то образом защищают от лазера. Ну, как «камень, ножницы, бумага».
Элли пошла на кухню и стала готовить нам завтрак, хотя и намекнула, что не очень-то умеет готовить. Я тоже пошел на кухню.
— Крейг Лангл сказал: вероятно, то, что со мной происходит, вообще не имеет отношения к Джен, а скорее к статье, над которой я работал.
— О Ласситере?
— Наверное. Видимо, я подобрался слишком близко.
Она покачала головой.
— Впиши в свой перечень того, чего не может быть, еще и это.
— Почему?
— Потому что на месте Ласситера, если бы ты грозил помешать чему-то для меня важному, я бы не стала заморачиваться, выстраивая такую сложную конструкцию, — улыбнулась она невинно и сладко. — Я бы просто прострелила тебе голову.
Я улыбнулся в ответ.
— Да, ты у нас нежный цветочек.
Филипп Гарбер сказал, что у него очень плотное расписание: пациенты, лекции. Но тем не менее согласился встретиться со мной в шесть часов и чего-нибудь выпить.
Тот факт, что он так быстро пошел на контакт, причем вне своего кабинета, свидетельствовал о двух вещах. Во-первых — он не считает меня пациентом, а во-вторых, считает таким первостатейным психом, что хочет играть ключевую роль в описании моего сумасшествия, которое в будущем войдет в историю.
Мы встретились в клубе на Восточной Семьдесят второй улице между парком и Лексингтон-авеню. Я нашел его только по адресу; на здании не было таблички. Но на мой стук тотчас открыли дверь, а при упоминании имени Гарбера пропустили без вопросов.
Бар был темный, и в смысле количества света, и в смысле цвета дерева, которое было везде: на полу, на стенах, на потолке. Все говорило о богатстве, и не возникало сомнений, что даже деревья, для этого использованные, росли в самом престижном месте леса. Казалось, Гарбер и сам несколько смущен роскошью окружения.
— Место не слишком дешевое, — улыбнулся он, когда мы пожали друг другу руки. — Но здесь тихо, и можно поговорить.
Мы заказали напитки. Он предложил мне попробовать «темную и яростную» смесь рома «Гослинг» с имбирным пивом по новоанглийскому рецепту. Страшное дело.
— Это частный клуб? — спросил я.
Он кивнул.
— Он был открыт семьдесят лет назад богатыми членами университетского братства. Члены клуба — их потомки.
— Вы — один из этих потомков?
— Мой дед был президентом братства. Каждый год хочу прекратить свое членство, но потом чувствую, что это было бы изменой предкам.