Жизнь. Милый друг. Новеллы
Шрифт:
Жавель-младший перестал выходить в море. Он получил скромное местечко в гавани, и, рассказывая впоследствии о своем несчастье, шепотом говорил слушателю:
— Если бы брат согласился перерезать сеть, то рука у меня и сейчас была бы целехонька, право слово! Но уж больно он дорожил своим добром.
ДВА ПРИЯТЕЛЯ
Перевод Д. Лившиц
Париж был осажден, [67] голодал, задыхался. Воробьи стали редки на крышах,
67
Стр. 657. Париж был осажден… — Речь идет об осаде Парижа во время франко-прусской войны. Осада началась 16 сентября 1870 года, а в январе 1871 года пруссаки приступили к артиллерийскому обстрелу города с высоты Мон-Валерьен.
В одно ясное январское утро г-н Мориссо, часовщик по профессии и солдат в силу обстоятельств, грустно прогуливался по внешнему бульвару, держа руки в карманах форменных брюк и ощущая мучительную пустоту в желудке; внезапно он остановился, встретив собрата по оружию и узнав в нем старого своего приятеля. Это был г-н Соваж, с которым он свел знакомство на рыбной ловле.
До войны каждое воскресенье Мориссо с бамбуковой удочкой в руке и с жестяной коробкою за спиной выходил из дому, едва рассветало. Он садился в поезд, направлявшийся в Аржантейль, выходил в Коломбе, затем шел пешком до островка Марант. Достигнув этой обетованной земли, он закидывал удочку и удил до наступления ночи.
Каждое воскресенье он встречал там низенького человечка, полнокровного и жизнерадостного, некоего г-на Соважа, владельца галантерейной лавки на улице Нотр-Дам-де-Лорет, такого же страстного рыболова, как и он сам. Они часто проводили полдня, сидя рядом с удочками в руках, свесив над водой ноги, и вскоре стали друзьями.
В иные дни они совсем не разговаривали. Порой между ними завязывалась беседа. Но и без слов они прекрасно понимали друг друга, так как у них были общие вкусы и одинаковое восприятие действительности.
Весной, часов около десяти утра, когда обновленное солнце поднимало над тихой рекой легкий пар, уплывавший вместе с водою, и пригревало спины двух ярых рыболовов приятным весенним теплом, Мориссо говорил порой своему соседу: «Как хорошо! А?» На что г-н Соваж отвечал: «Лучше и быть не может». И этого было для них довольно, чтобы понимать и уважать друг друга.
Осенью, на склоне дня, когда небо, окрашенное кровью заходящего солнца, роняло в воду отблески багряных облаков, заливало пурпуром всю реку, охватывало пламенем горизонт, озаряло красным светом обоих друзей и золотило листья деревьев, уже успевшие пожелтеть и дрожащие от предчувствия зимних холодов, г-н Соваж с улыбкой смотрел на Мориссо и говорил: «Какая картина!» И восхищенный Мориссо отвечал, не отрывая глаз от своего поплавка: «Да, такой на бульварах не увидишь!»
Теперь, узнав друг друга, они обменялись крепким рукопожатием, взволнованные встречей при новых и столь необычных обстоятельствах. Г-н Соваж прошептал, вздохнув:
— Вот какие дела!
Мориссо простонал уныло:
—
Небо действительно было совсем синее, все залитое светом.
Они пошли рядом, задумчивые и печальные. Мориссо заговорил первый:
— А рыбная ловля? Какое прекрасное воспоминание!
Господин Соваж спросил:
— Когда-то мы снова займемся ею?
Они зашли в небольшое кафе и выпили абсента; затем снова зашагали по тротуарам.
Вдруг Мориссо остановился:
— Еще по стаканчику, а?
Господин Соваж согласился:
— С удовольствием.
И они зашли в другой кабачок.
Они вышли оттуда с закружившейся головой, как это бывает с людьми, когда они основательно выпьют на пустой желудок. Было тепло. Ласковый ветерок овевал их лица.
Господин Соваж, окончательно опьяневший от разлитого в воздухе тепла, остановился.
— А что, если поехать туда?
— Куда это?
— Да на рыбную ловлю!
— Но куда же?
— На наш остров, вот куда. Французские аванпосты стоят Коломба. Я знаком с полковником Дюмуленом. Нас пропустят.
Мориссо затрепетал от страстного нетерпения.
— Решено. Я согласен.
И они расстались, чтобы зайти за рыболовными снастями.
Часом позже они шагали рядом по большой дороге, затем добрались до дачи, которую занимал полковник. Выслушав просьбу друзей, он улыбнулся и уступил их причуде. Заручившись паролем, они отправились дальше.
Вскоре они миновали аванпосты, прошли через опустевший Коломб и очутились на краю небольшого виноградника, который спускался к Сене. Было около одиннадцати часов утра.
Городок Аржантейль напротив них казался вымершим. Холмы Оржемона и Саннуа возвышались над всей окрестностью. Доходившая до Нантера широкая равнина с оголенными вишневыми деревьями и серыми полями была пуста, совершенно пуста.
Господин Соваж прошептал, указывая пальцем на вершины холмов:
— Там, наверху, пруссаки!
И при виде этой безлюдной местности друзья остановились, охваченные беспокойством.
Пруссаки! Они еще ни разу их не видели, но вот уже несколько месяцев, как чувствовали их здесь, близко, вокруг Парижа, разоряющих Францию, грабящих, убивающих, несущих с собой голод, невидимых и всемогущих. И какой-то суеверный страх примешивался к ненависти, которую вызывал в них этот незнакомый победивший народ.
— А что, если мы их встретим? — пробормотал Мориссо.
— Что ж, угостим их жареной рыбой, — ответил г-н Соваж с юмором, который не покидает парижанина, несмотря ни на что.
Однако напуганные царившим вокруг безмолвием, они не отваживались двинуться дальше, в глубь полей.
Наконец г-н Соваж решился.
— В путь! Но только осторожно.
И они начали спускаться вдоль виноградника, согнувшись, почти ползком, пользуясь кустарником как прикрытием, оглядываясь по сторонам и напрягая слух.
Между ними и берегом реки оставалась лишь узкая полоса голой земли. Они пустились по ней бегом и, достигнув откоса, спрятались в сухом камыше.
Мориссо приник ухом к земле, прислушиваясь, не ходит ли кто-нибудь поблизости. Он ничего не услышал. Они были одни, совсем одни.