Жизнь
Шрифт:
Я приезжал потом еще много раз за все эти голы. Мы просто садились в гостиной, начинали писать. Если в запасах имелась пленка и был агрегат, мы его выставляли, но если нет, было неважно. Если в нем кончалась пленка, тоже неважно. Мы там собирались не делать запись, а играть. Я там чувствовал себя мальчиком-хористом. Так, потихоньку теребил струны на заднем плане и надеялся, что никто не будет кривиться. Один взгляд — и я бы замолк. Но меня вроде как приняли на борт. А потом они мне сказали, что я на самом деле не белый. Для ямайцев, в смысле моих знакомых ямайцев, я черный, а белым заделался, чтобы на них шпионить — что-то типа «наш человек на севере». Я считаю, это комплимент. Я-то сам белее некуда, но внутри у меня черное сердце, которое ликует от сознания своей тайны. Мой постепенный переход из белой расы в черную не единственный вообще-то. Возьмите Мезза Меззроу, джазмена из 1920-1930-х, который сделал из себя натурализованного черного. Он написал Really the Blues, лучшую книгу на эту тему. Так получилось, что вроде как моей миссией стало организовать парням запись. В один момент, когда мы собрались,
Я вообще-то ложился на детокс перед гастролями, но посреди долгого тура кто-нибудь мог дать мне какого-нибудь дерьма, и дальше мне уже хотелось добавки. И тогда я начинал думать ну что, придется доставать еще, потому что теперь я должен ждать, пока появится свободное время, чтобы слезть. В связи с этим вспоминаю своих любезных подруг-героинщиц, с которыми я там и тут пересекался в разъездах и которые меня выручали, давали поправиться в тяжелый момент. Причем в большинстве это была совсем не какая-нибудь сторчавшаяся шваль. Многие были вполне искушенные, умные дамы, которые просто увлекались этим делом. Собственно, шустрить по гадюшникам и борделям было совсем не обязательно. Ты мог спокойно расслабляться на послеконцертной гулянке или поехать в гости в какой-нибудь светский салон, и вообще уйма дури попала мне в руки из-за того, что они мне её предлагали, эти шировые барышни из высшего общества, дай им бог здоровья.
Даже в те дни я бы ни за что не мог оказаться с женщиной, к которой у меня не было искренних теплых чувств, даже если это было на одну-две ночи, даже если перебиться на время. Иногда они заботились обо мне, иногда я заботился о них, и чаще всего это не имело никакого отношения к сексу. Сколь-ко раз я оказывался в постели с женщиной, и все тем и кончалось, мы просто засыпали в обнимку. И всех их я любил Меня всегда поражало до невозможности, что они тоже любили меня. Я помню одну девчонку в Хьюстоне, подружку-героинщицу, — это, кажется, был тур 1972-го года. Я пошел шляться на отходняках, мне было страшно хуево. Наткнулся на неё в каком-то баре. И она со мной поделилась. Неделю я любил её, а она меня, и она помогла мне выкарабкаться.
Я нарушил свое же правило, развязал, а эта добрая душа меня выручила, переехала ко мне жить. Не знаю, как мне повезло её найти. Откуда вообще берутся ангелы? Они всё понимают и они видят тебя насквозь, они не обращают внимания на показушную удаль у тебя в глазах, просто говорят: ‘Тебе нужно сделать то и то». От тебя — пожалуйста, я готов. Спасибо тебе, сестренка.
Еще одну такую я встретил в Мельбурне, в Австралии. С дитём. Добрая, тихая, непритязательная. У неё был тогда тяжелый период — мужик ушел, оставил её одну с ребенком. Через нее у меня была возможность доставать чистый кокаин, фармацевтический. И она все приносила и приносила его в гостиницу, пока я не сказал: слушай, а что бы мне не взять и не перебраться к тебе? Недельное житье в пригороде Мельбурна с мамашей и младенцем — это было немного необычно. На четыре-пять дней я стал натурально австралийский отец семейства. Шейла [150] , завтракать, блин, давай! Несу, милый, несу! Как будто мы так уже сто лет прожили. И, черт, так приятно. Справляюсь, оказывается, — по-скромному так, в полусидельном домике на одну семью. Я сижу с ребенком, она ходит на работу. В общем, неделю пробыл мужем, менял малышу подгузники. Живет сейчас в пригороде Мельбурна человек и даже не знает, что я ему подтирал задницу.
150
Sheila — женское имя, на австралийском сленге слегка грубоватое слово, обозначающее любую женщину вообще.
Потом была еще наша с Бобби остановка у двух девиц, которых мы подцепили в Аделаиде. Милые барышни, очень по-доброму с нами обходились. У них водилась какая-то кислота, а я не самый фанат кислоты, но нам перепала пара дней в Аделаиде, и девицы были симпатичные, плюс они держали уютное хипперское бунгало в горах — драпировка, свечи, благовония, закопченные масляные лампы. Поэтому ладно, временно отъедем. Мы-то кантовались в гостиницах, уже вечность болтались в дороге, так что сама возможность вырваться из нашего балагана была колоссальным облегчением. Пришла пора уезжать, нам нужно было лететь из Аделаиды в Перт, то есть пиздюхать в другой конец континента, и мы говорим а что, поехали с нами? И они поехали, но вылетели все мы в говно обдолбанные. Загрузились в самолет, и где-то посередине пути сидим мы с Бобби в первом ряду, а девицы выскакивают из сортира полуголые. Они там ублажали друг друга и теперь вываливаются, хихикают, чуть не падают. Такие две австралийские оторвы. Мы ржем: «Давай теперь все будем заголяться», и тут вдруг слышим коллективное «ах» всего салона, всех, кто сзади. А мы-то думали, что сидим в своем собственном самолете — совершенно забыли про всех этих пассажиров. Короче, оборачиваемся, а там две сотни шокированных лиц — австралийские бизнесмены и солидные тети. Ахнули так, что аж весь воздух из салона высосался. Кое-кто засмеялся, а кое-кто пошел к капитану и потребовал немедленных
Они прилетели с нами в Перт, мы отработали концерт, а дальше полетели уже на нашем собственном самолете, грузовом «Супер Констеллэйшн». Масло течет, звукоизоляции никакой, условия такие, какие сам сделаешь, — запасешься матрасом-другим, и будет на чем полежать. От Перта до Сиднея мы провели там пятнадцать часов. Можно было хоть орать - никто бы не услышал. Как на бомбардировщике во Вторую мировую, только без бензедрина. И мы, разумеется, времени даром не теряли. Тусовались с этими девицами неделю. В разъездах такое сплошь и рядом. Завязываются самые неистовые отношения, и тут же все кончается, почти как вспышка. «Мы очень близко сошлись, очень она мне нравилась, даже почти запомнил, как её зовут».
Не то чтобы я занимался коллекционированием — я не Билл Уаймен или Мик Джаггер, я не веду счет, сколько их у меня было. Речь вообще не о сексе. Я никогда не был способен лечь в постель с женщиной, чтоб только перепихнуться. Мне это неинтересно. Я хочу тебя обнять, поцеловать, хочу, чтобы тебе было уютно, хочу защитить тебя от всего плохого. И найти наутро записку с добрыми словами, и не терять потом друг друга из виду. Чем искать себе дырку, я лучше подрочу. Ни разу в жизни я за это не платил. Хотя мне платили. Иногда получаешь такой подарок: «Я тебя тоже люблю, и вот тебе немного белого!» Влезаешь в это иногда чисто ради веселья. А вот эту слабо подцепить? Посмотрим, авось получится. Ввернуть что-нибудь самое эффектное из твоего репертуара. Обычно меня больше интересовал женский пол, который не угождал мне по-всякому и не смотрел мне в рот. Например, тусуешь где-нибудь и прикидываешь: вон жена банкира — а что, рискнем...
Помню, один раз в Австралии жил в номере напротив Билла Уаймена. И выяснилось, что у него был уговор со швейцаром по поводу девиц, которых толклось у гостиницы тысячи две, наверное. «Эту в розовом. Нет, не ту в розовом, а вот ту в розовом». У него перебывала куча девиц в тот день, и ни одна не оставалась дольше десяти минут. Не думаю, что хоть одну там ждало что-нибудь, кроме чашки водянистого чая, который Билл так любит: кипяток, немного молока в него и один раз макнуть чайный пакетик. Слишком было быстро, чтобы что-то успело произойти и потом ей еще одеться. Ни одна не вышла растрепанной, так сказать. Но каждая бралась на карандаш: эту поимел! За четыре часа я насчитал девять. Он их не трахал, так что я предположил — он там проводит про-бы. «Ты местная?» — Билл вот прямо так в наглую мог и сказать. Странная вещь, но, несмотря на всю их вроде бы разную историю, Билл Уаймен и Мик Джаггер на самом деле были очень похожи. Мик бы взбесился как хуй знает что, если б меня сейчас услышал. Но, если понаблюдать их обоих в гастрольной жизни или почитать их дневники, они, по сути, были одинаковые. Кроме того, что у Мика класс повыше — самый видный из всех, все-таки фронтмен группы и тому подобное. Но если ты видел их не на сцене, видел, чем они занимались — «Сколько у тебя сегодня было?» — они были одинаковые.
В отличие от тинибопперов или девиц, которые строились в очередь попить чайку с Биллом Уайменом, группи — это была совсем другая категория. Я хотел бы замолвить за них слово, потому что были они совершенно чудесные молодые особы, которые знали, что им нужно, и знали, чем они могут помочь. Водились среди них откровенные охотницы вроде гипсослепщиц, которые подкатывали к каждому рок-н-ролльному музыканту, чтобы снять с него отпечаток члена. Моего им не досталось, я в этом пас. Или их конкурентки, масляные королевы [151] . Бойкая порода, ничего не скажешь. Но я не люблю профессионалок с хищническими повадками: его поимела и его тоже... Как Билл Уаймен наоборот. Меня этот типаж никогда не интересовал. Я с ними специально обходился без ебли — говорил, раздевайся, а потом так: ну ладно, теперь можешь идти. Потому что ты понимал, что потом возьмут список и против тебя поставят галочку.
151
«Гипсолепщицы» (plaster casters) — имеется в виду компания группи, образовавшаяся в конце 1960-х вокруг Синтии «Гипсослепщицы» Олбриттон, которая придумала собирать (в обмен на секс) гипсовые слепки гениталий рок-звезд мужского пола. Масляная Королева (Butter Queen) — прозвище Барбары Коун, группи из Далласа того же периода, знаменитой тем, что перед ублажением рок-звезд вымазывала их сливочным маслом. Скорее всего, именно она упоминается в роллинговской песне Rip This Joint в строчке Cross to Dallas, Texas with the Butter Queen. Ричардс использует множественное число, видимо потому что, как и Синтия Гипсослепщица, Масляная Королева «работа» с ассистентками.
Но было до фига других группи — самые обычные девочки, которым нравится опекать мальчиков. Иногда очень по-матерински. И если уж до того доходило, то ладно, можно и трахнуться. Но с группи это было не главное. Мы с ними дружили, причем большинство были даже не бог весть какие красавицы. Они делали очень нужное дело. Прибываешь в город, Цинциннати какой-нибудь или Кливленд, и там обычно ждут одна-две знакомые девчонки, и ты знаешь, что они придут, позаботятся, чтобы у тебя было все нормально, возьмут тебя под крыло, не успокоятся, пока ты нормально не поешь. Просто стучали в дверь. Смотришь через дырочку — ага, это Ширли пришла.