Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
И в самом деле, когда во времена папы Павла IV, в 1557 году, всем отступникам и расстригам предписано было под страхом строжайших наказаний вернуться в их ордена, фра Джованн'Аньоло бросил незаконченные работы, оставив за себя помощника своего Мартино, и уехал в мае месяце из Мессины в Неаполь, с тем чтобы воротиться во Флоренцию в свой орден сервитов. Но прежде всех своих дел, дабы целиком предаться Господу, он задумался над тем, куда бы разместить приличествующим образом все большие свои заработки. И после того как он выдал замуж несколько своих неимущих племянниц и других девушек из родных его мест и из Монторсоли, он приказал и племяннику своему Анджело, о котором упоминалось выше, выдать в Риме тысячу скудо и приобрести ему орден Лилии. Двум неаполитанским больницам он пожертвовал добрую денежную сумму каждой; монастырю своему сервитов он оставил тысячу скудо на покупку земли, а также участка, принадлежавшего его предкам в Монторсоли, с тем условием, чтобы двум его племянникам, братьям того же ордена, выплачивалось пожизненно ежегодно по двадцать пять скудо каждому, а также и с другими обязательствами, о которых будет рассказано ниже. Покончив со всеми этими делами, он приехал в Рим, где возложил на
Затем он отправился во Флоренцию, где был встречен друзьями и родственниками радушно, с радостью неописуемой. Однако, хотя Аньоло и пришел к решению остаток своей жизни провести в служении Господу Богу нашему и собственной душе, живя спокойно и мирно и наслаждаясь рыцарством, которое он себе приберег, все это удалось ему не так скоро. Дело было в том, что настоятельно начал звать его в Болонью мастер Джулио Бовио, дядя епископа Бовио, чтобы он соорудил в церкви сервитов отдельно стоящий главный алтарь целиком из мрамора, а кроме того, гробницу с фигурами и богатыми украшениями из разноцветных камней и мраморных инкрустаций, и отказать он не мог главным образом потому, что работы эти предназначались для церкви его ордена. И потому отправился он в Болонью, где, приступив к работам, закончил их в двадцать восемь месяцев до столба хоров братии, целиком из мрамора внутри и снаружи, с обнаженными Христом в два с половиной локтя посредине и другими статуями по бокам. Архитектура этой работы поистине прекрасна, удачно расчленена, задумана и слажена так, что лучше и не сделаешь. Прекрасно расчленен узор пола, под которым погребен Бовио, и мраморные канделябры, и небольшие истории, и мелкие фигуры, очень хорошо расставленные, и все обильно покрыто резьбой; впрочем, фигуры не только мелки из-за того, что крупные куски мрамора доставлять в Болонью затруднительно, они и по качеству уступают архитектуре и большой похвалы не заслуживают.
В то время как фра Джованн'Аньоло был занят в Болонье этими работами, он, не придя еще к окончательному решению, все размышлял о том, в каком именно монастыре своего ордена удобнее всего было бы ему провести свои последние годы. Тогда-то мастер Заккерия, ближайший его друг, который тогда был приором флорентийской Нунциаты, замыслил заманить его к себе и там и оставить: он завел о нем разговор с герцогом Козимо, напомнив о добродетелях монаха, и попросил соизволения пригласить его на герцогскую службу. А так как герцог отнесся к этому благосклонно, изъявив согласие принять брата на службу по возвращении его из Болоньи, мастер Заккерия обо всем этом ему написал, послав вдогонку и письмо кардинала Джованни деи Медичи, в котором этот синьор увещевал Аньоло воротиться на родину, дабы подарить ей ту или иную работу, отмеченную его рукой. Получив эти письма, Аньоло, вспомнив о том, что мессер Пьер Франческо Риччо умер сумасшедшим, в каковом состоянии он прожил много лет, что не было больше и Бандинелли, который тоже, как видно, не очень-то ему благоволил, отписал, что не замедлит возвратиться как можно скорее на службу Его Сиятельнейшего Превосходительства, дабы на службе у него творить произведения не светские, а какие-либо духовные, ибо всей душой своей обратился он к служению Богу и святым его.
И вот возвратился он наконец в 1561 году во Флоренцию, откуда отправился с мастером Заккерией в Пизу, где пребывали синьор герцог и кардинал, дабы выразить светлейшим синьорам свое почтение; будучи названными синьорами благосклонно принят и обласкан и получив от герцога обещание по возвращении фра Аньоло во Флоренцию передать ему заказ большого значения, он вернулся во Флоренцию. Когда же он через мастера Заккерию получил от братии Нунциаты разрешение на выполнение заказа, он сделал в монастырском капитуле, где много лет тому назад выполнил из стука Моисея и св. Павла, о чем говорилось выше, очень красивую гробницу и для себя и для всех мастеров рисунка, живописцев, ваятелей и зодчих, не имевших своих собственных могил, дабы, как было сказано в договоре, тамошняя братия за оставленное им по завещанию обязана была в определенные праздничные и будние дни служить мессу в этом капитуле, а ежегодно, в день Пресвятой Троицы, устраивать торжественнейшее празднество и на следующий день служить заупокойную обедню по душам всех тех, кто будет там похоронен.
И вот в таких своих намерениях фра Джованн'Аньоло и мастер Заккерия открылись Джорджо Вазари, с которым были в самых дружеских отношениях, и совместно обсудили дела сообщества Рисунка, созданного во времена Джотто и помещавшегося во флорентийской Санта Мариа Нуова, о чем напоминает сохранившаяся с тех времен и до наших дней надпись на главном алтаре больницы, и решили по этому случаю оживить и обновить это сообщество. А так как оно из вышеназванного главного алтаря было переведено (о чем говорится в жизнеописании Якопо ди Казентино) под своды самой больницы, что на углу Виа делла Пергола, откуда оно в конце концов было изгнано отобравшим помещение начальником этой больницы дон Изидоро Мантагути, оно почти что совсем распалось и больше не собиралось.
И вот, говорю я, после того как Аньоло, мастер Заккерия и Джорджо провели долгую беседу о положении сообщества и поскольку Аньоло говорил об этом в первую голову с Бронзино, Франческо Сангалло, Амманати, Винченцо де'Росси, Микеле ди Ридольфо и многими другими скульпторами и живописцами, которым он раскрыл свое намерение, лишь только наступило утро святейшей Пресвятой Троицы, все самые благородные и превосходные художники искусства рисунка, числом сорок восемь, собрались в названном капитуле и устроили пышнейшее празднество там, где названная гробница была уже закончена, алтарь же продвинут настолько, что ему недоставало лишь нескольких предназначенных для него мраморных фигур. Была отслужена торжественнейшая обедня, и один из тамошних отцов произнес прекрасную речь, восхваляющую фра Джованн'Аньоло за его великолепную щедрость, какую он проявил по отношению к названному сообществу, пожертвовав ей этот капитул, эту гробницу и эту капеллу. В заключение он сказал, что, дабы вступить во владение, было уже постановлено, чтобы прах Понтормо, погребенный в склепе первого малого двора Нунциаты, был в первую очередь перенесен
Собравшиеся разошлись после назначения на следующее воскресенье первого заседания для установления не только основного состава сообщества, но и для избрания наиболее достойных; так было положено начало Академии, при содействии которой незнающие учились бы, а знающие, побуждаемые достойным и похвальным соревнованием, приобретали бы много нового. А Джорджо тем временем поговорил об этом с герцогом и попросил его быть столь же благосклонным к изучению сих благородных искусств, каким он проявил себя к изучению литературы, открыв вновь университет в Пизе, создав коллегию ученых и основав флорентийскую Академию. И он обнаружил в нем такое расположение к помощи и покровительству сего начинания, о каком не мог и мечтать. После чего более здравомыслящие братья-сервиты вынесли решение и довели его до сведения сообщества, что им было нежелательно, чтобы названный капитул служил для других целей, кроме праздничных служб, совершения обрядов и похорон и что они ни в коем случае не могут допустить, чтобы собрания и заседания происходили в их монастыре. Джордже поговорил об этом с герцогом и обратился к нему с просьбой о помещении, на что Его Превосходительство ответил, что уже думал о том, где бы им устроиться так, чтобы сообщество не только собиралось, но имело бы широкое поле показать в трудах свои доблести. Вскоре после этого он составил письмо, переданное через мессера Лелио Торелли настоятелю и монахам дельи Анджели, дабы они поместили названное сообщество в храме, который начал строить в их монастыре Филиппе Сколари, прозванный Спано. Братия повиновалась, и сообществу было отведено несколько помещений, в которых многократно происходили собрания с благословения тамошних отцов, которые не раз весьма любезно предоставляли и собственный свой капитул. Однако позднее синьору герцогу было сообщено, что иные из названных монахов были не совсем довольны тем, что у них собиралось сообщество и монастырь нес подобную повинность, а названный храм, который они обещали своими трудами отделать, оставался таким, как был. Его Превосходительство довел до сведения членов Академии, начавшей уже свое существование и уже отпраздновавшей день святого Луки, что, поскольку монахи, как он слышал, не совсем охотно их у себя терпят, он не преминет предоставить им другое помещение. Помимо же этого названный синьор герцог, как государь поистине великодушный, сообщил, что ему желательно не только постоянно покровительствовать названной Академии, но стать ее главой, руководителем и защитником, в связи с чем он из года в год будет назначать себе заместителя, присутствующего вместо него на всех заседаниях, и во исполнение сего он первым избрал достопочтенного дон Винченцио Боргини, начальника Воспитательного дома. За благодеяние и милость, оказанные синьором герцогом вновь созданной им Академии, ему была принесена благодарность десятью старшими и превосходнейшими ее членами.
Больше об этом я здесь говорить, однако, не буду, поскольку о преобразовании сообщества и уставе Академии подробно излагается в статьях, составленных лицами, для сего назначенными и избранными всем составом в качестве ее преобразователей, а именно фра Джованн'Аньоло, Франческо да Сангалло, Аньоло Бронзино, Джорджо Вазари, Микеле ди Ридольфо и Пьер Франческо ди Якопо ди Сандро, с участием названного заместителя и с утверждением Его Превосходительства. Расскажу все же о том, что, так как многим не нравились старые печать и герб, точнее же говоря, эмблема сообщества в виде лежащего крылатого быка, животного Евангелиста Луки, было постановлено, чтобы каждый свое мнение высказал или показал рисунком, и так появились самые причудливые и необыкновенные выдумки, лучше которых и вообразить невозможно. Впрочем, какую из них принять, так окончательно и не решили.
А в это время воротился из Мессины во Флоренцию Мартино, ученик Аньоло, и прошло всего немного дней, как он умер и был похоронен в названной гробнице, созданной его учителем, а по прошествии недолгого времени, в 1564 году, в ней же после почетнейшей заупокойной службы был погребен и сам фра Джованн'Аньоло, который как превосходный скульптор был публично прославлен весьма уважаемым и ученейшим мастером Микеланджело в храме Нунциаты в прекраснейшей речи. И поистине искусства наши по многим причинам весьма обязаны фра Джованн'Аньоло, ибо их, а также и художников, любил он бесконечно, какую же пользу получила и получает от него Академия, вышеописанным образом как бы им и основанная, которая находится ныне под покровительством синьора герцога Козимо и по его распоряжению собирается в Сан Лоренцо в Новой сакристии, где столько скульптур Микеланджело, то об этой пользе могут свидетельствовать не только похороны названного Буонарроти, которые трудами наших художников и с помощью государя были не только великолепными, но чуть не царскими, о чем будет рассказано в его жизнеописании, но также и многие другие дивные вещи, созданные в соревнованиях тех же академиков, достойных так называться, и в особенности по случаю бракосочетания светлейшего синьора, государя Флоренции и Сиены, синьора дон Франческо Медичи и светлейшей королевы Иоанны Австрийской, о чем другими рассказано полностью и по порядку и что будет и мною вновь подробно изложено в более подходящем для этого месте.
А так как не только на примере сего доброго отца, но и на примере других, о которых говорилось выше, видели мы и видим постоянно, что добрые духовные лица (не менее, чем в словесности, чем в общественных занятиях и чем на духовных соборах) помогают миру и приносят пользу искусствам и занятиям самым благородным, и что им в этом деле не приходится краснеть перед другими, то можно сказать, что, пожалуй и не совсем правдиво то, что слишком часто утверждают о них иные побуждаемые скорее гневом и какой-либо личной обидой, чем истиной и рассудком, а именно, что они потому обращаются к такой жизни, что по малодушию не способны достичь земных благ подобно другим людям. Впрочем, да простит им это Господь.