Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

де Кок Анри

– Воруй сколько ты хочешь, – сказала ему Мессалина, – я ничего не вижу и постараюсь, что бы не заметил и Клавдий. Но и ты с своей стороны сделай так, чтоб Клавдий не замечал моих удовольствий.

Понятно, что, сделавшись ее любовником, Нарцисс никогда не помышлял о том, чтоб безраздельно обладать ею. Он не был ревнив. После него настала очередь других отпущенников живших во дворце, которые пользовались благосклонностью императрицы. Нарцисс даже сам исполнял самые низкие причуды Мессалины. Таким образом, когда на одном из праздников во дворце появился канатный плясун по имени Мнестер и императрица пленилась им; ибо он был

великолепен: то был Геркулес с примесью Аполлона, и кроме того он играл трагедии. Мессалина была восхищена. По окончании представления она послала одну из своих женщин отыскать мима. Мнестер явился. Императрица сидела в одной из своих зал; у ног ее отдыхал Мирро, подаренный ей Нарциссом.

Когда она чего-нибудь или кого-нибудь желала, Мессалина не теряла времени на разговоры.

– Ты прекрасен, и я люблю тебя Мнестер!
–  сказала она ему. Она ожидала, что при этих словах, увлеченный радостью мим бросится к ее ногам.

Каково же было ее удивление, когда он остался холодным и неподвижным.

– Разве ты не слышал моих слов, – продолжала она голосом, в котором слышался скорее гнев, чем любовь. – Глух ты и нем, что ли?

– Ни то и ни другое, с позволения Вашего Величества, – сказал тихо Мнестер.

– Так почему это молчание, когда я удостоила тебе сказать, что ты мне нравишься.

– Я слыхал, что в императорских дворцах стены имеют уши, и то, что я ответил бы Вашему Величеству может быть передано вашему августейшему супругу.

Мессалина улыбнулась.

– Ты благоразумен! – заметила она.

– Когда имеешь одну только кожу, так поневоле дорожишь ею, – ответил он.

– Ну так тебе нечего бояться за свою кожу. С этой стороны дворца уши закрыты.

Мнестер поклонился.

– Это меня немного успокаивает.

– Вот как? не много!

– О! чтоб ответить Вашему Величеству, как вы по-видимому желаете, что я вполне принадлежу вам и счастлив этим, мне недостаточно иметь убеждение, что ни один шпион не следит за мной.

– А! тебе недостаточно?

– Ваше Величество позволите ли мне объяснить мою мысль, рассказав небольшую басню.

– Рассказывай.

– Однажды львица встретила на своей дороге зайца, миловидность которого ее пленила. «Следуй за мной в мою берлогу» – сказала она ему. «Охотно, – отвечал заяц, – вы так прекрасны, что удар когтей вашей изящной лапки мне показался бы лаской. Но на вашего супруга я не надеюсь, его движения слишком быстры, когда он даст удар, этот удар убивает. Прежде чем я последую за вами, благоволите увидать его и предупредить, что вы желаете взять меня для своей забавы и развлечений. Предупреждений таким образом г-н лев не будет иметь ни малейшей причины удивляться моему присутствию и гневаться за симпатию, которой вы меня удостоите; я же не буду страшиться, что в один прекрасный день, будучи в дурном расположении духа он бросит меня мертвым к вашим ногам, под тем предлогом, что тогда как ваш господин и повелитель говорил вам о серьезных делах вы были заняты презренной игрушкой.

Мессалина выслушала до конца басню Мнестера, и когда замолчал он, проговорила:

– Ты не глуп, но уж слишком осторожен. Сотни других на твоем месте, что бы насладиться ласками львицы пренебрегли бы когтями льва. Но пусть будет по твоему, трусишка! Мы сделаем так, чтобы прибавить тебе храбрости.

Мнестер оставил Мессалину, когда к ней явился Нарцисс. В двух словах она объяснила

ему сущность приключения и они оба посмеялись, что какой-то мим предлагает свои условия императрице, чтоб сделаться ее любовником. Случай действительно был очень странен. Но препятствия только раздражали желание Мессалины: она желала Мнестера; он ей был необходим.

– Вы будете иметь его, – весело сказал Нарцисс.– Я беру на себя поговорить со львом.

Он направился к Клавдию и сказал ему:

– Моя императрица изволит гневаться.

– На что?

– Ош предлагала Мнестеру, акробату, быть у нее в услужении и получила отказ.

– Ты шутишь?

– Ни мало! Он осмелился ответить, что предпочитает свободу чести принадлежать супруге императора.

– И она не приказала избичевать его до тех пор, пока куска кожи не осталось на его костях! Клянусь Юпитером, пусть приведут ко мне этого негодяя, и я сожгу его живого.

– Простите его ваше величество. Императрица вовсе не желает так строго поступить с Мнестером. Этот шут слишком хорошо танцует для того, чтоб быть распятым или сожженым.

– Танцует то он действительно не дурно! Чего же желает императрица?

– Так как она не имеет столько власти, что бы заставить себя послушаться, то она просит, что бы вы сами отдали такое приказание.

– Эта справедливо; пошли ко мне Мнестера.

Мнестер явился очень бледный – женщины ведь так изменчивы. Оскорбленная малой поспешностью в удовлетворении ее желания, Мессалина могла сменить любовь на ненависть.

– Так это ты, ползучий червяк, осмелился отказаться от службы императрице, – загремел Клавдий, идя к миму. Последний распростерся перед нам на полу.

– Помилуй Цезарь! – пробормотал он.

– Помилования! – повторил Клавдий, приставляя к горлу Мнестера конец маленького кинжала, с которым он никогда не расставался.– Ты заслуживаешь, чтоб я вонзил по самую рукоятку этот кинжал в твою голову! Но я слишком добр, и к тому же ты первый канатный плясун в Риме… Я тебя прощаю. Только слышишь, ты отправишься сейчас же к императрице и скажешь, что ты принадлежишь ей с головы до ног.

Мнестер приподнялся.

– Я иду, – сказал он.

– В добрый час!

И таким то образом, канатный плясун, по повелению императора, сделался любовником императрицы.

Но не смотря однако на ее красоту, не страшась ее всемогущества, некоторые из римлян отказывались как от позора от счастья разделить ложе с женой императора Клавдия. И ярость, причиняемая этим презрением, породила в ней ту жажду крови, которую она не замедлила передать своему мужу. Она была только развратна и сделалась кровожадной.

Первые четыре или пять лет ее замужества с Клавдием были до некоторой степени прологом к постыдному существованию Мессалины. Если она уже является неистовой блудницей, то все еще скрывается в тени, отдаваясь вышедшему из границ сладострастию. Но пролог, в котором было несколько комических сцен, окончился и начинается драма, которую не осмелятся сыграть ни на одном театре. Пресытившись тем, что заставляла краснеть людей, эта женщина, которую звали Мессалиной, решилась заставить краснеть самих богов. Она даже не женщина, она менада, которую не насыщало даже злоупотребление восторгами. Первым из тех людей, которые предпочли смерть необходимости сказать распутной женщине: «Я люблю тебя!» был сенатор по имени Аппий Силаний, второй муж матери императрицы.