Жозеф Бальзамо. Том 2
Шрифт:
— Видит Бог, так.
— Это объясняется очень просто: его величество нашел там все, что он любит.
— Ну, нет, вы сами нисколько не верите в то, что говорите: правильнее будет сказать, он нашел там все, что ему нравится.
— Осторожнее, герцог, это еще хуже; ведь все, что ему нужно, — это ужин, беседа, игра. А с кем он играл?
— С господином де Шуазелем.
Графиня сделала нетерпеливое движение.
— Хотите, графиня, оставим этот разговор? — спросил Ришелье.
— Напротив, сударь, продолжим его.
— Сударыня, отвага ваша не уступает вашему уму, так давайте, как говорится у испанцев, возьмем быка за рога.
— Госпожа де Шуазель не простила бы вам этой пословицы [5] , герцог.
— Между тем эта пословица вовсе к ней не приложима. Итак, сударыня, я остановился на том, что партнером короля был господин де Шуазель, причем играл он так искусно и ему сопутствовала такая удача…
— Что, он выиграл?
5
Намек на сомнительную супружескую верность г-жи де Шуазель.
— Нет, проиграл, а его величество выиграл тысячу луидоров в пикет, в ту самую игру, которая особенно задевает самолюбие его величества, поскольку его величество играет в пикет весьма скверно.
— Ох, этот Шуазель, этот Шуазель! — прошептала г-жа Дюбарри. — А госпожа де Граммон тоже там была, не правда ли?
— Была, перед отъездом.
— Герцогиня?
— Да, и я полагаю, она делает глупость.
— Какую?
— Видя, что на нее не воздвигают гонений, она дуется; видя, что ее не ссылают, она отправляется в добровольную ссылку.
— Куда же?
— В провинцию.
— Там она будет плести интриги.
— Черт побери, а что ей еще остается? Итак, перед отъездом она, само собой разумеется, пожелала проститься с дофиной, которая, само собой разумеется, очень ее любит. Потому-то она и оказалась в Трианоне.
— В Большом?
— Разумеется. Малый еще не отделан.
— Вот как! Окружая себя всеми этими Шуазелями, ее высочество дофина ясно дает понять, к какой партии она решила примкнуть.
— Нет, графиня, не будем преувеличивать; в конце-то концов завтра герцогиня уедет.
— А король развлекался там, где не было меня! — воскликнула графиня с негодованием, в котором сквозил страх.
— Видит Бог, так оно и есть; трудно поверить, но это правда, графиня. Итак, какой же вывод вы из этого делаете?
— Что вы прекрасно осведомлены, герцог.
— И все?
— Нет, не только.
— Так договаривайте.
— Я делаю еще тот вывод, что добром ли, силою ли необходимо вырвать короля из когтей Шуазеля, иначе мы погибли.
— Увы!
— Простите, — добавила графиня, — я сказала «мы», но успокойтесь, герцог, это относится только к моей семье.
— И к друзьям, графиня, позвольте и мне считать себя в их числе.
— Итак…
— Итак, вы принадлежите к числу моих друзей?
— Мне казалось, я вам уже об этом говорил, сударыня.
— Слов мало.
— Мне казалось, я уже доказал свою дружбу.
— Так-то лучше; надеюсь, вы мне будете помогать?
— Изо всех сил, графиня, но…
— Но что?
— Не скрою, дело трудное.
— Так что же, эти Шуазели неискоренимы?
— Во всяком случае, они укоренились весьма прочно.
— Вы полагаете?
— Да, таково мое мнение.
— Значит, что бы там ни утверждал милейший Лафонтен, против этого дуба бессильны ветер и буря? [6]
— Шуазель — гениальный государственный муж.
— Ба, да вы заговорили, как энциклопедисты!
6
«Дуб и тростник» (Басни; I, XVII).
— Разве я не принадлежу к Академии?
— Полно, герцог, какой из вас академик!
— Пожалуй, не стану спорить: академик не столько я, сколько мой секретарь. Но все же я настаиваю на своем мнении.
— На гениальности господина Шуазеля?
— Вот именно.
— Но в чем вы усмотрели его гениальность?
— А вот в чем, сударыня: он повел дело о парламентах и отношениях с Англией таким образом, что король теперь не может без него обойтись.
— Но ведь он подстрекает парламенты против его величества!
— Разумеется, в этом-то вся ловкость и состоит.
— А англичан подталкивает к войне!
— Конечно, мир его погубит.
— Что же тут гениального, герцог?
— А как вы это назовете, графиня?
— Самым настоящим предательством.
— Столь искусное и успешное предательство, графиня, на мой взгляд, как раз и свидетельствует о гениальности.
— Но в таком случае, герцог, я знаю особу, в ловкости не уступающую господину де Шуазелю.
— Вот как?
— По крайней мере в вопросе о парламентах.
— Это дело — самое важное.
— А между тем парламенты ропщут именно из-за этой особы.
— Вы меня интригуете, графиня.
— А вы не знаете, что это за особа?
— Видит Бог, не знаю.
— Между тем вы с ней в родстве.
— Среди моей родни есть гениальный человек? Не имеете ли вы в виду моего дядю, герцога-кардинала, графиня?
— Нет, я имею в виду герцога д'Эгийона, вашего племянника.