Жозеф Бальзамо. Том 2
Шрифт:
Шон и сестра ее с усмешкой переглянулись.
Г-н де Жюсьё рвал мехельнские кружева, стоившие добрых сорок луидоров.
Жильбер сложил руки, то ли умоляя Шон молчать, то ли убеждая Руссо говорить любезнее.
Однако все вышло наоборот: Руссо замолчал, а заговорила Шон.
— Да, — заявила она, — мы с Жильбером давние знакомые, он был моим гостем. Верно, малыш? Неужто теперь тебе не нравятся сладости Люсьенны и Версаля?
То была стрела, нанесшая смертельный удар: руки Руссо взметнулись, как на пружинах, и тут же упали.
— Так вот оно что, — промолвил он, враждебно глядя на молодого человека. — Вот, значит, как, несчастный.
— Господин Руссо… — пролепетал Жильбер.
— Перестань, — сказала Шон. — Могут подумать, что ты плачешь, а ведь я тебя так холила. Вот уж не думала, что ты такой неблагодарный.
— Мадемуазель… — взмолился Жильбер.
— Возвращайся, малыш, в Люсьенну, — вступила г-жа Дюбарри, — варенья и Самор ждут тебя. И хоть ты ушел от нас довольно необычным способом, встретят тебя там ласково.
— Благодарю, сударыня, — сухо отвечал Жильбер. — Но если я откуда-то ушел, значит, мне там не нравится.
— Стоит ли отказываться от благ, если вам их предлагают? — язвительно поинтересовался Руссо. — Вы, дорогой Жильбер, уже вкусили богатой жизни и вам следует вернуться к ней.
— Но я клянусь вам, сударь…
— Довольно! Довольно! Я не люблю тех, кто служит и вашим и нашим.
— Но, господин Руссо, вы даже не выслушали меня!
— И не желаю.
— Я ведь бежал из Люсьенны, где меня держали взаперти.
— Все подстроено! Уж я-то знаю людское коварство.
— Но ведь я же предпочел вас! Я вас выбрал себе в хозяева, в покровители, в учителя!
— Лицемерие.
— Господин Руссо, но ведь, если бы я стремился к богатству, я принял бы предложение этих дам.
— Господин Жильбер, меня можно обмануть, и это нередко случалось, но только один раз, не дважды. Вы свободны. Ступайте, куда угодно.
— Боже мой, но куда? — воскликнул Жильбер в полном отчаянии, так как понял, что чердачное окно, соседство с Андреа, его любовь потеряны для него, так как гордость его была уязвлена подозрением в предательстве, так как неверно было воспринято его самоотречение, его долгая борьба с собственной ленью, с аппетитом, свойственным возрасту, с которыми он столь мужественно сражался.
— Куда? — переспросил Руссо. — Да к этой даме, к очаровательной и милейшей особе.
— Господи! Господи! — восклицал Жильбер, схватившись за голову.
— Не бойтесь, — утешил его г-н де Жюсьё, глубоко уязвленный как светский человек неприличным выпадом Руссо против дам. — Не бойтесь, о вас позаботятся. Ежели вы что-то утратите, вам постараются это возместить.
— Видите, — язвительно промолвил Руссо, — господин де Жюсьё, ученый, друг природы, ваш сообщник, — не преминул добавить он, пытаясь изобразить улыбку, — обещает вам содействие и успехи. Учтите, господин де Жюсьё — человек крайне влиятельный.
Произнеся это и не в силах больше сдерживаться, Руссо с видом, заставляющим вспомнить Оросмана [4] , отвесил поклон дамам, затем впавшему в совершеннейшее уныние г-ну де Жюсьё и, даже не взглянув на Жильбера, вышел, словно трагический герой, из домика.
— Экая дурацкая уродина этот философ, — невозмутимо заметила Шон, наблюдая, как женевец спускается или, верней сказать, несется вниз по тропинке.
— Просите же что вам угодно, — предложил г-н де Жюсьё Жильберу, который стоял все так же, закрыв лицо руками.
4
Оросман — герой трагедии Вольтера «Заира», обладавший вспыльчивым, гордым и благородным характером.
— Да, да, господин Жильбер, просите, — подтвердила графиня, улыбаясь отвергнутому ученику.
Жильбер поднял бледное лицо, убрал со лба волосы, влажные от слез и пота, и решительно сказал:
— Раз уж мне решено предложить место, я хочу быть помощником садовника в Трианоне.
Г-жа Дюбарри переглянулась с сестрой; при этом Шон, в чьих глазах светилось торжество, подтолкнула графиню ногой, и та кивнула, давая понять, что все поняла.
— Это возможно, господин де Жюсьё? — спросила г-жа Дюбарри. — Я желаю, чтобы он получил это место.
— Раз вы желаете, считайте, что он уже получил его, — заверил г-н де Жюсьё.
Жильбер поклонился и прижал руки к груди: его сердце, только что переполненное унынием, теперь готово было выскочить из груди от радости.
77. ПРИТЧА
В маленьком кабинете замка Люсьенна, в том самом, где виконт Жан Дюбарри на наших глазах поглощал, к большому неудовольствию графини, несусветное количество шоколада, сидели за легким завтраком маршал де Ришелье и г-жа Дюбарри; теребя уши Самора, графиня все более томно и безмятежно раскидывалась на атласной, затканной цветами софе, и с каждой новой позой обольстительного создания старый придворный испускал восхищенные ахи и охи.
— О, графиня, — по-старушечьи жеманясь, говорил он, — вы попортите себе прическу; графиня, у вас сейчас разовьется локон на лбу. Ах! У вас падает туфля, графиня.
— Не обращайте внимания, любезный герцог, — в рассеянности вырывая несколько волосков из головы Самора и совсем уж ложась на софу, отвечала графиня, красотой и сладострастностью позы сравнимая разве что с Венерой на морской раковине.
Самор, не слишком чувствительный к грации своей хозяйки, взвыл от ярости. Графиня попыталась его умиротворить: она взяла со стола пригоршню конфет и сунула ему в карман.