Жребий принцессы

Тарр Джудит

Воцарилось молчание. Несмотря на кажущееся спокойствие, Хирел едва заметно дрожал. Севайин слегка прижалась к нему, он обвил рукой ее талию. Она чувствовала, что оба императора испытывают горькую радость. Каждый человек счастлив знать, что род его продолжается. Но то, что он продолжается именно таким образом, им было трудно вынести. Мирейн медленно произнес:

— Я могу поразмыслить над тем, что вы сделали. Но не обещаю, что приму это.

— И я тоже, — сказал Зиад-Илариос. — Мой народ должен все узнать, а мне необходимо подумать. Ты пойдешь со мной, Асукирел. Ты расскажешь мне и принцам все без утайки и объяснишь, почему я должен уступить твоим требованиям.

Хирел глубоко вздохнул.

— Откуда мне знать, могу ли я довериться тебе? Я видел достаточно предательств и более чем достаточно тюрем.

В глазах Илариоса заплясали гневные искорки. Его голос зазвучал с ужасающей мягкостью.

— Ты мой сын и наследник. Никто не может лишить тебя титулов. Запомни это.

Хирел вздрогнул, словно от удара. Севайин крепко сжала его руку.

— Верь ему, — сказала она. — Он может попытаться втянуть тебя в эту войну, но не станет принуждать тебя. Он знает, что не получит никакой выгоды, если ты восстанешь против него.

— Без тебя я не пойду, — процедил сквозь зубы Хирел. — Не пойду.

— Нет, пойдешь. — В бархатном голосе Солнцерожденного зазвучали стальные нотки. — Кто-то должен предстать перед моей армией. Кто-то должен рассказать им, что произошло с их Высоким принцем. Я не намерен лгать им и еще меньше намерен оставлять заложника моим врагам. Севайин ждала этого, хотя и не проявила восторга. — Я должна идти, Хирел, — сказала она со всей возможной твердостью.

На его лице появилось великолепное упрямство. — Я не отдам тебя в руки наших врагов. — Это мой народ, — парировала она. — И ни в чьи руки я не попаду. Я сама выбираю свой путь. — Ты моя жена.

— Но я не твоя собственность! — Она вырвалась из его рук, сдерживаясь, чтобы не ударить. — Черт возьми, львенок, сейчас не время для безрассудств. Отправляйся со своим отцом. Вложи в его голову хотя бы крупицу разума. И будь уверен в одном: я не собираюсь вести споры, сидя в клетке.

Хирел был холоден и высокомерен, иначе он не выдержал бы и расплакался, и был слишком разгневан, иначе он выложил бы им всю правду о том, что не может находиться в разлуке с Севайин. Он и представить себе не мог, чего ей стоило коснуться его легким поцелуем, одарить ослепительной улыбкой и повернуться к нему спиной. Она оказалась на спине Брегалана раньше, чем ей успели помочь, и приказала своим зхил'ари охранять Хирела. В этом она была непреклонна. С ней оставался Юлан, который стоил дюжины воинов, пусть даже воинов Белого Жеребца. Она не глядела им вслед. Ее глаза и разум были устремлены на армию. На армию ее отца. На ее собственную армию, дарованную ей по праву рождения. Если только эта армия не восстанет и не отречется от нее.

Глава 23

Правда распространялась медленно, словно волна, вздымаясь и постепенно набирая мощь. Наконец она с невероятной силой обрушилась вниз.

Шатер Солнцерожденного казался спокойным островком в бурном потоке. Женщины из гвардии императрицы охраняли его в полном боевом снаряжении. Они были надежной защитой, но подвергались тяжелой осаде. Они не могли подавить рева голосов, разносившегося по всему военному лагерю.

Севайин стояла возле центрального шеста, опираясь на Юлана, и смотрела на князей, подданных своего отца. Она была готова к обидным обвинениям. Она полагала, что лишь некоторые из них согласятся признать ее, а большинство отвергнет. Но интуиция обманула ее. Они могли смириться с тем, что их Высокий принц пожертвовал телом мужчины ради спасения империи. Они считали это поступком героя, святого, видели в нем некое трагическое величие.

И, глядя на нее, они признавали, что она прекрасна в своем новом роскошном теле, полневшем с невероятной быстротой.

Они смирились бы с правлением женщины. Но они и слышать не желали о ее асанианском супруге.

— Я ношу его сына! — кричала она в ярости, пока у нее еще оставались силы гневаться.

— Ты носишь потомка Солнцерожденного, — сказал канцлер южных земель. Он обуздал свой темперамент гилени и старался быть рассудительным. — Саревадин, — произнес он осторожно, как и все они, не желая обидеть или ранить ее прежним именем, но еще не в силах выговорить новое. — Саревадин, мы не можем подарить Асаниану такой сильный козырь. Мы слишком молоды и неопытны; враг сокрушит нас своим тысячелетним могуществом. Керувариону придется отступить перед силой тирана и попасть в зависимость от Золотой империи.

Она слышала это уже не в первый раз и явно не в последний. Все они говорили об этом, поодиночке или хором. Они говорили об Асаниане. О Золотой империи. И ни слова не было сказано о Хиреле Увериасе или о Саревадин, у которой вовсе не было намерения становиться декоративной королевой. Когда она швырнула в их лица эту правду, они просто не стали слушать. Она женщина. И конечно, ей придется покориться, иначе ее ждет гибель. Асаниан позаботится об этом.

— Нет, — сказал наконец канцлер, такой же уставший, как и она сама. — Дело не в том, что ты женщина. Дело в том, что ты из рода варьяни и супруга их Высокого принца. Они не терпят равных себе. Они сделают все, чтобы их принц забрал в свои руки всю власть.

— А разве вы поступаете не так же? — возмутилась Севайин. Он криво улыбнулся.

— Конечно, нет. Мы хотим, чтобы правила ты; мы не можем допустить, чтобы ты делила с кем-нибудь свой трон.

— И что вы намерены делать? Отравить моего мужа? Удавить нашего новорожденного сына? — Мы не убиваем детей, — сказал он. — Хирел едва вышел из детского возраста. — Он достаточно взрослый, чтобы быть отцом ребенка. А для того чтобы править империей, он более чем взрослый.

— Но он никогда не будет достаточно взрослым, чтобы управлять мной.

— Его империя… — начал канцлер.

— Дядя Халенан, — сказала Севайин, — если умрет он, я тоже умру. Ты называешь себя магом. Посмотри в мою душу, и ты поймешь. Наши души прочно связаны. И разлучать нас нельзя.

Он взглянул на нее. Он сделал это мягко, применив все свое мастерство, но ее разум и душа представляли собой сплошную полузатянувшуюся рану, а он не обладал виртуозностью своего отца. Он только причинил ей невероятную боль. — Ты сошла с ума от любви. — Она тут ни при чем.

В течение этого томительного часа императрица не произнесла ни слова. Князья и военачальники забыли о ней. А Севайин не забыла. Элиан ничего не говорила, ничего не делала и не открыла ничего из того, что таилось за стенами ее разума. Она едва взглянула на свое дитя. Она и теперь не подняла глаз, устремленных на сложенные руки, а голос ее звучал спокойно и отстраненно, словно в момент пророчества.

— Братья, ваши усилия бесполезны. Госпожа утомлена, и она должна позаботиться не только о себе. Оставьте ее. — Но… — сказал Халенан. — Оставьте ее.

Они повиновались и ушли. Мирейн уходил последним. Он задержался, чтобы коснуться Севайин легким поцелуем, лишенным церемонности. Это означало, что он принимает ее. Она чуть не расплакалась. Но она была его ребенком и проводила его твердым взглядом.

Когда он ушел, она расслабилась и мягко опустилась на потертый ковер. — Они правы, знаешь ли.