Жребий принцессы

Тарр Джудит

— Это почти то же самое, что изображать принца. Самым трудным было научиться ходить. Меня по-прежнему тянет по-мужски держать равновесие.

Вадин радостно рассмеялся, заключая ее в объятия. Она тоже обняла его. Ребенок сильно толкнулся в ее утробе. Вадин замер, его веселье тут же угасло. Но на смену ему пришла не печаль, а удивление и благоговение.

— Он сильный, — сказал янонец. — И слишком хорош для уюта. — Его смех зазвенел снова. — Я думаю, нос твоего отца бессмертен.

— Как и его смуглость, — сказала Севайин, — и волосы моей матери. Ты ведь знаешь, что кожа ребенка будет коричневой или

янтарной. Такой, какая могла быть у меня. — Они хотели, чтобы ты была именно такой. — Такой? — спросила Севайин, напрягшись от боли.

— Такой, — сказал Вадин. Он улыбнулся с некоторым лукавством. — Это тайна, тезка. Мужчины хотят сыновей, а как же иначе? Но каждый из нас в глубине души мечтает о дочери.

— Даже если она у него уже есть?

— Даже если она у него уже есть. — Вадин выпрямился и посерьезнел. — А теперь, тезка, ложись и дай отдохнуть твоему ребенку.

Севайин покорно улеглась на койку, которая едва ли была шире солдатской. Вадин снова превратился в главнокомандующего и ушел. Севайин размеренно дышала, стараясь побороть боль в горле. Здесь, в уединении, слыша отдаленный гул армии, похожий на шум прибоя, она видела все намного яснее, и это ее не утешало. Она пока ничего не спасла. Из-за нее все могут погибнуть.

Юлан посмотрел на нее своими зелеными глазами, моргнул и зевнул. Ему не нравилось это скопище крикливых людей. Он нуждался в свободе и вольном воздухе. Но если ей придется спрятаться в берлогу со своими детенышами…

— С одним детенышем, — сказала она, — и для этого пока еще рано, братец нянька.

Ах вот как? Ну тогда он лучше пойдет погулять. Севайин положила свою золотую руку на его голову. Под весом божественного клейма Юлан пригнулся к земле. Попрощавшись с ней взглядом горящих зеленых глаз, он выскользнул из шатра.

Несколько мгновений Севайин лежала без движения. Внезапно она вскочила. В ногах кровати, на сундуке, как всегда, стояло вино. Она наполнила кубок и уставилась на него. Ее желудок не желал принимать вина.

— Это необходимо, чтобы набраться сил и мужества, — сказала она, опустошая кубок.

Это было настоящее вино варьяни, сладкое и пьянящее, с пряным ароматом специй. Оно укрепило ее.

Она повернулась к той, что стояла у входа в шатер. Так, глядя друг другу в глаза, они не стояли уже очень давно. И еще никогда Севайин не видела в этих глазах такого выражения. Да, оно уже было в глазах князя Орсана, когда он предоставил ей выбор, который мог стать для нее смертельным. Но она не ожидала увидеть подобного в глазах его дочери. Это было выше боли.

— Мама, — сказала она тихо и спокойно. Элиан подошла к ней, взяла кубок из ее рук, наполнила его и осушила одним махом, чуть не поперхнувшись. Севайин пристально глядела на нее.

Элиан ответила ей таким же пристальным взглядом. Отчуждение между ними постепенно таяло. — Я надеюсь, ты довольна собой.

Севайин резко выпрямилась. И это все, что ей может сказать тот единственный в мире человек, в котором она рассчитывала найти понимание? Ее мать, которая предвидела все это и подготовила ее к этому? Но которая не смогла принять это полностью.

— Ты поставила всю армию с ног на голову, — сказала Элиан. — Ты показала им, ради чего на самом деле они проливали кровь. Ты поразила своего отца и до самого основания потрясла

все, что он сделал. Ты довольна?

— А ты? — огрызнулась Севайин. — Ведь ты видела все, что видела я. И что ты сделала, чтобы остановить меня? Разве ты попыталась хотя бы замедлить развитие событий? — Тогда мне следовало бы задушить тебя в колыбели. Севайин начала дрожать.

— Остальные мирятся с тем, что не в силах изменить. Ты не хочешь мириться с этим. Почему? Разве для тебя имеет значение, хожу я как мужчина или как женщина? Или ты боишься, что я стану твоей соперницей?

Элиан отвесила ей звонкую оплеуху. Севайин не уклонилась от удара и не ударила в ответ.

— О, великолепно, мама? Когда ты не можешь ответить, ты всегда бьешь. Я предала тебя, верно? — Ты предала своего отца.

— Об этом не тебе судить, — сказала Севайин. — Но я предала и тебя. Ты любила облик, который я когда-то носила, и ненавидишь меня за то, что я отказалась от него. — Я никогда не смогу ненавидеть тебя. — Тогда это презрение. Отвращение. Возмущение.

— Нет, это печаль. — Элиан заплакала. Это было душераздирающее зрелище: ее лицо застыло, слезы безудержно текли по щекам. — Должно быть, ты ужасно страдала. То, что тебе пришлось отказаться… от… всего…

— От чего бы я ни отказалась, я получила свою награду. Я получила моего принца, мама. Я получила моего сына. Ко мне вернулась моя сила, и теперь она становится еще сильнее, чем прежде.

— Но какой ценой и какой болью тебе это досталось, — сказала Элиан.

Севайин уже вполне превратилась в женщину и почти стала матерью. Но она оказалась не в состоянии понять эту женщину — свою мать. Элиан рассмеялась сквозь слезы.

— Это великая тайна, дитя мое. Женщины не понимают друг друга. Я была уверена, что смогу справиться с собой, когда это случится и если случится. А потом я увидела тебя, и это было невыносимо. — Она прижала руки к животу. — Не так давно я сильно болела. Я потеряла ребенка. Твою сестру.

Севайин покачнулась, почувствовав боль матери. Протянула к ней руки, чтобы облегчить ее страдания, чтобы горевать вместе с ней.

Элиан уклонилась от ее объятий.

— Она не должна была родиться. Мы с твоим отцом знали об этом, но дерзнули познать радость. Мы надеялись, что нам удастся как-нибудь справиться с этим, удастся победить. Мы думали, что ты излечишься и мы будем жить в мире вместе с нашим сыном и дочерью. И тогда, — продолжала Элиан, — пришла боль. Что бы мы ни делали, она не прекращалась. Это было самой ужасной мукой, какую я только познала. Мне казалось, что от меня отрывают мою собственную плоть.

Севайин опустилась на пол, прикрывая руками свою плоть, своего ребенка, который должен был родиться, увидеть свет и жить.

— Бог взял ее, — сказала Элиан. — И маги. Я знала, Саревадин. Я знала, что они рождают тебя. Завладевают моей силой. Отнимают неродившегося ребенка, чтобы изменить ребенка, которого я уже родила, отнимают с божественным бесчувствием. Это было невыразимо ужасно.

Севайин содрогнулась. Если бы она умерла, когда маги творили над ней свое колдовство, ее сестра осталась бы жива, выросла и превратилась в женщину. Хирел пережил бы войну; ждал бы и горевал, быть может, находясь в заточении. Но в конце концов он все-таки получил бы свою Солнцерожденную королеву.