Жребий принцессы
Шрифт:
Глаза Мирейна распахнулись перед лицом смерти. Он узнал ее. Понял ее. Понял все: и неизбежность предательства, и горечь выбора. Сделав последнее отчаянное усилие, он схватил князя и свою дочь и толкнул их в огонь.
Раздался оглушительный рев. Горло Хирела свела судорога. Он ослеп, оглох, он был ошеломлен. Севайин исчезла. У него ничего больше не осталось. Только смерть.
Глядя в пустоту, он засмеялся. Если бы Севайин поняла истину, она вернулась бы к нему; если бы он знал путь через миры, а смерть была бы простым забвением, это не имело бы значения.
Ни
Ни один разумный человек не подарил бы свою душу Севайин Ис'кириен.
Все еще смеясь, он упал в объятия огня. Но огонь не обжигал. Он оказался страшно холодным и нанес Хирелу миллион ударов: все его тело было растерзано, расщеплено на атомы, каждый из которых терпел собственную ужасную муку. И все же то, что осталось от его существа, продолжало смеяться. А вдруг, очнувшись от этой боли, он обнаружит, что превратился в женщину? Тогда вся безумная комедия начнется сначала.
Боль не желала, чтобы над ней смеялись. Она впилась в его тело ледяными когтями, обволокла его измученный разум и швырнула на самое дно, оставив в неподвижности.
Вся его плоть превратилась в сплошной кровоподтек. Неужели мертвец может чувствовать такую ничтожную боль? Хирел пересчитал свои кости — все они были целы. Его голова оставалась его головой, как и руки, и все тело. Даже мертвый, он безусловно оставался мужчиной.
— Если это ад, — сказал он, глядя в молчаливый мрак, — то здесь довольно мило. Где страшные мучения? Где агония приговоренного?
— Может быть, мы попали в рай, — с сарказмом ответил ему низкий голос.
Хирел услышал, как что-то шевелится. Чья-то рука нащупала его руку и сжала ее. Разум Хирела содрогнулся от внезапного прикосновения, легкого, как крыло бабочки. Постепенно светлело.
— А ты, — сказал князь Орсан с холодной радостью мудреца, — сильнее, чем я думал.
Хирел произнес самое короткое ругательство, которое знал. Неужели ничего еще не кончилось?
— Кто я — свеча, чтобы посветить какому-нибудь магу? — Вряд ли, — сказал князь. — Я хозяин твоей жены. Ее сила переплетена с моей, а значит, твоя сила — тоже. — Мы не погибли.
Голос Хирела звучал безжизненно. Он встал, не обращая внимания на безмолвный протест своего тела, и осмотрелся. Увиденное привело его в легкое замешательство: он был источником света, золотым сиянием, которое становилось ярче по мере возрастания его силы.
Если бы кто-то стоял в центре бриллианта; если бы в этом центре был изъян, черный провал без света, очертаниями напоминающий простой алтарь; если бы по обе стороны этого "алтаря" застыли две фигуры, мужская и женская, закутанные в черное, а в ногах у них свернулся большой серый кот, то это было бы как раз тем местом, где оказался Хирел.
— Это Андал'ар'Варьян, — сказал князь Орсан. — Башня Солнца на вершине Трона Аварьяна в Эндросе Солнцерожденного. — Он произносил эти слова с суровой торжественностью и с оттенком отчаяния. — Мы находимся в самом сердце силы Солнцерожденного.
Мирейн повернулся. Человек и бог снова
Душа Хирела сжалась и затрепетала. Рядом с ним оказалась Севайин. Он не заметил, как она подошла. Он взглянул на нее: она была всем, чем был ее отец. И даже больше того. Потому что она была смертна, и это сковывало ее; потому что она оставалась самой собой.
Он открылся перед ней, готовый к предстоящей неизбежной битве.
— Нет, — сказал князь Орсан, — все великие войны завершены. Правление Солнцерожденного закончилось.
Он вошел в круг света. Он не казался крепче и моложе, но его сила не стала меньше. Мирейн тихо попросил:
— Сейчас, когда мы оказались здесь и все уже кончено, скажи мне, кто мой отец?
— Ты сын Аварьяна, — ответил ему Красный князь. Мирейн вытянул свою пылающую руку. — Поклянись этим, о ты, кто плетет паутину. Поклянись, что не имеешь отношения к моему зачатию. — Я не могу.
Мирейн рассмеялся. Его смех звучал легко и свободно. — Ты не осмеливаешься. Я думаю, что это ты создал меня, как говорят многие. Сто Царств нуждались в короле, поэтому ты сотворил меня, поместил в утробу чужеземки и наложил на нее заклинания, сплетенные из лжи и снов. Но твои козни увенчались таким успехом, о котором ты не помышлял в своих самых безудержных мечтах, который не являлся тебе в самых черных кошмарах. Сам бог пришел к тебе на помощь. С этой точки зрения он, безусловно, подарил мне жизнь, правда, с помощью твоей плоти и твоего семени.
— Я призвал его, — сказал Красный князь. — Таков был ритуал, как ты знаешь: призывание бога к его невесте. Предвидение заставило меня поступить так; бог назвал имя своей избранницы посредством моей силы. Но что было после, я не помню. Возможно, он воспользовался мной. Возможно, нет. Но я не стремлюсь обозначить границы божественного.
— Твоя работа, — сказал Мирейн. — Все это твоя работа, хоть ты и отрицаешь. Мир принял такую форму, какую ты пожелал придать ему. Неужели ты смеешь думать, что я тоже подчинюсь?
— Что еще тебе остается? Твоя жена мертва. Твой названый брат отправился назад в объятия ночи, откуда ты когда-то вернул его.
— Я был Мирейном и до того, как они стали частью меня. — Ты можешь жить без них? Можешь терпеть пустоту сердца и силы?
Мирейн напрягся. Его глаза закрылись, челюсти сжались. Горестная гримаса исказила лицо. Усилием воли он овладел собой.
— Меня ждут мои армии. Моя война еще не кончена. — Я думаю, что это не так, — сказал Красный князь. Он указал на двоих, безмолвно стоящих рядом: на Хирела, не принимавшего участия в разговоре, и на Севайин, которая не могла найти нужных слов. Хирел сжимал ее руки, сложенные на животе, где был ребенок. — Это конец войны. Ты отрицал его. Будь же мудр наконец, сын моего сердца. Прими то, по чему ты так долго тосковал.