Жребий принцессы
Шрифт:
Хирел извернулся и высвободился, теперь окончательно разъярившись. Он кипел от злости и с трудом сдерживался.
— Я пытался быть тем, кем хотел казаться. Я не обращал внимания на насмешки нахалов, которые без дела слоняются по рынку. Но когда они схватили меня и вознамерились раздеть, потому что у них вышел спор, какого рода я евнух, неужели я мог позволить им увидеть, что я вовсе не евнух? — Он отбросил волосы с глаз, горевших золотым пламенем. — Я уже дал им понять, что служу у леди, а закон в этом смысле точен. Один из моих противников на всякий случай
Сареван ничего не сказал, сразу остыв и начиная сожалеть о своей вспыльчивости. Хирел весь побелел и дрожал. Он был не просто разгневан — он готов был либо убить, либо расплакаться. Сделав глубокий прерывистый вдох, он заметно успокоился.
— Я хорошо защищался. Они, конечно, этого не ожидали. В конце концов они решили поискать себе жертву поспокойнее, а торговцы отнеслись ко мне с большим уважением. Они не стали торговаться со мной так, как могли бы.
— Тебе это понравилось, — сказал Сареван. — Возможно, тебе надо было родиться торговцем.
— Лучше уж торговцем, чем ничтожным бродягой. Или, — сказал Хирел, снова наклоняясь к своему мешку, — евнухом. Любого рода.
Зха'дана так и подмывало спросить, может ли быть несколько разновидностей евнухов, но, к счастью для всех, он вовремя придержал язык.
В мешке Хирела оказались иголки, нитки и ножницы, рулоны черного льняного полотна и отличной тонкой шерсти, ремни из черной кожи, черные перчатки и сапоги, которые пришлись им почти впору, и — чудо из чудес — четыре меча с черными рукоятками в черных ножнах. Это были мечи олениай. Хирел отказался говорить, где он раздобыл их. Вид у него был одновременно гордый и виноватый.
— Он украл их, — одобрительно пояснил Зха'дан. Хирел вспыхнул.
— Я их позаимствовал. Будучи Высоким принцем, я являюсь главнокомандующим. Вот я и воспользовался моим королевским правом.
Зха'дан захлопал в ладоши. Хирел в гневе принялся кромсать темную ткань.
Остальные поспешили помочь ему. Под руководством Хирела они превратились в шиу'от олениай — воинов, связанных торжественной клятвой. Когда все было готово, солнце уже склонилось к западу. Сареван пососал исколотый иголкой палец. Хирел шлепнул его по руке. — Надевай маску, — велел он. Скорчив гримасу, Сареван повиновался. Хирел отступил на шаг, упер руки в бока и кивнул головой. — На какое-то время сойдет, — решил он. — Пока кому-нибудь не вздумается рассмотреть тебя поближе. — Ты меня успокоил, — съязвил Сареван. Хирел не обратил внимания на эту колкость. Для себя он сшил такой же головной убор, как для остальных: обтягивающий капюшон с маской, скрывающей все лицо, даже глаза.
Полоса из тончайшего полотна позволяла владельцу маски все видеть и в то же время оставалась непроницаемой для взоров окружающих.
— Мы просто потрясаем своим видом! — с восторгом сказал Зха'дан.
Сареван уже начал задыхаться под своей маской. По крайней мере, отметил он уныло, теперь у него не будет возможности расцарапывать свои зудящие щеки.
Люди охотно глазели на дюжину олениай, сопровождавших
С невероятной легкостью им удалось обменять украденных сенелей на пару черных кобыл. Продавец не стал торговаться и отдал животных почти даром. Его глаза испуганно округлились, пухлое лицо заблестело от пота. Вопросов он не задавал. Когда они ушли, он чуть не расплакался от облегчения.
То же самое произошло и со вторым продавцом, и с третьим. Чаще всего их встречали со страхом. Иногда страх был приправлен ненавистью. И тогда спина Саревана судорожно напрягалась в ожидании брошенного камня или острого клинка.
Зха'дан довольно быстро потерял удовольствие от этой игры. Ночью, когда они разбили лагерь, он был угрюм и молчалив и заговорил лишь однажды:
— Никто прежде не испытывал ко мне ненависти. Это очень больно.
Хирел успокоил его своим обычным способом. Сареван лежал в сторонке и старался не прислушиваться к ним. В результате он стал различать издаваемые ими звуки еще более отчетливо. Шепоток. Короткие смешки. Прерывистое дыхание. Шорох тел, двигающихся в едином ритме, — древнейший танец мира.
Впервые за долгое время ожерелье жреца показалось ему невероятно тяжелым. Он снял его, слегка растянув, потому что стальная оболочка сделала его менее гибким. Ночной воздух холодил обнаженную шею. Сареван потер ее, нащупывая шрамы — круг огрубевшей кожи, образовавшийся от длительного соприкосновения с обручем. Горькая улыбка тронула уголки его губ. Ни один асанианец не догадается, что он не раб и никогда им не был. Вначале было намного хуже. Он не расставался с лечебным бальзамом, рана постоянно кровоточила и гноилась, а повязки не помогали. Они лишь усиливали страдание.
Он повертел в руках этот священный и жестокий предмет. Сейчас он был замаскирован под символ рабства. Сареван прижал его к груди. То был холодный любовник. Он не даровал утешения. И тем не менее в этом металлическом обруче заключалось душевное успокоение. Путь к нему был нелегким и долгим, и все же оно наступило. Сареван по-прежнему оставался жрецом Аварьяна. И ни убийство, ни измена не могли отнять у него это.
Преследователи потеряли их. Сареван понял это, когда боль окончательно отступила.
— Я долгое время чувствовал, как они наблюдают за нами, — сказал Зха'дан. — Думаю, они шли по следам сенелей, которых мы украли, а когда обман обнаружился, нас уже поминай как звали. Теперь я ничего не чувствую.
— Они будут ждать нас впереди, — сказал Хирел. — В Кундри'дже.
Эти слова прозвучали не слишком уныло. Золотой город был еще очень далеко, и они скакали быстрым галопом под чистым голубым небом. Его уже коснулось сияние ранней осени. Страна, расстилавшаяся под ним, была похожа и в то же время совсем не похожа на хорошо знакомый Саревану восток.