Жребий Судьбы
Шрифт:
— Кончай торчать столбом! — шептал Василёк. — Драпать надо!
Ничего не понимая, Лён послушался и пошёл следом за товарищем. На сцене уже никого не было, только толпа раскачивалась в сладком трансе, а кибитка тихо откатывалась от помоста.
Василёк запрыгнул в неё на ходу и затащил товарища.
— Когда поёт Пипиха, все теряют разум. — блестя глазами, сказал он Лёну. — Тогда хоть раздевай догола кого угодно — не заметит. Вон сколько деньжонок посрезали!
Ошеломлённый Лён смотрел ему в глаза и не мог поверить: это магическое представление затевалось лишь затем, чтобы обобрать зрителей?! И он внёс
***
— Ты огненный маг. — уверенно сказал Лёну Ганин Тотаман. — Это хорошо, огненных магов у нас ещё не было. А фокусы с водкой показывать не обязательно. На это у нас есть Яштен.
Яштен, худощавый мутузник с диковатыми глазами, криво усмехнулся.
Лён не особо был согласен с таким определением своих даров, как огненный маг, но угрюмо промолчал. Можно подумать, что, кроме фокусов с огнём, он ни на что больше не способен. Но спорить с атаманом не собирался: скорее всего, он тут надолго не задержится — надо только выяснить, кто здесь Лембистор. Может, как раз этот Яштен и есть демон — уж больно недобро он смотрел на Лёна. Но это было не всё, что его интересовало в шайке Тотамана.
Пипиха — та, о ком Лён думал не переставая — с того момента, когда мутузники тихо дали дёру с площади. С того дня он её не видел, хотя после бегства из городка прошло уже трое суток — шайка воров-актёров потихоньку двигалась к другому городку.
В какой кибитке пряталась эта седая волшебница? Что за тайну она скрывала? В ней было что-то явно родственное Лёну. Его тревожила разбуженная память о том, кем он однажды был — о Гедриксе. Но никто более не говорил о Пипихе, и даже Василёк уклонялся от разговора. Совершенно ясно: это было распоряжение Ганина.
Лошади тащили повозки среди осенней распутицы. Было холодно, дул промозглый ветер и время от времени начинал идти дождь. Телеги то и дело застревали, тогда всем приходилось покидать убежище, выходить наружу и помогать вытаскивать колёса из заполненных грязью ям. После этого приятного занятия Лён возвращался в кибитку, закутывался в одеяло и вместе с Васильком качался на каждом ухабе.
— Сделал бы, что ли, выпить. — тоскливо обронил тот.
Не говоря ни слова, Лён высунул наружу руку, набрал полную ладонь холодной воды и одним звуком превратил её в красное вино. Василёк схлебнул с его ладони и повеселел:
— А Яштен делает такую кислятину! Сделал бы ещё пожрать! А то всухомятку надоело.
— Вот это не могу. — покачал головой Лён. — Я так и не освоил бытовую магию. Простого куска хлеба наколдовать не могу.
Это в самом деле было так — из всех учеников Фифендры Лён хуже всех справлялся с бытовой магией. Превратить в вино воду — это всё, что было ему доступно из этого раздела магической науки. Магирус Гонда пробовал его учить сотворять еду, но оставил эту затею, как невозможную. По его мнению, Лён был настоящим боевым магом, а этих учить печь из воздуха блины — пустое дело. Так что Лён делал то, что у него неплохо получалось — превращал в мадеру дождевую воду.
Старые приятели и развлекались, пока не опьянели. Тогда Василёк разговорился:
— Я ведь вспоминал о тебе недавно. Думаю: где Лёньчик теперь, в каких хоромах служит?
— Ага. —
— Не-а, не слышал. — мотнул льняными кудрями Василёк. — Я вот думаю, накоплю побольше денег, да смотаю от Ганина. Не люблю я, когда мною верховодят. Дом куплю в городе, женюсь, займусь торговлей.
Хорошие планы у Василька, подумал Лён впросонках. Только задел плохой — не стоит наживаться воровством, не к добру это.
А Василёк не знал о том, какие мысли были у товарища — он сидел, закутавшись в одеяло, и покачивался, одной рукой машинально играя шарами: над его ладонью сами собой плавали семь разноцветных стеклянных шариков, выписывая сложные фигуры и пуская искры.
— Вот добудем клад. — глядя перед собой невидящими глазами, говорил впавший в мечтательную прострацию Василёк. — поделим и разойдёмся. Хватит по дорогам мёрзнуть да от стражи бегать. Попадётся однажды Ганин, вот помяни моё слово — попадётся.
— А сам он что умеет? — поинтересовался Лён, чувствуя, что разговор приближается к основной теме.
— Пыли в глаза умеет напускать. — усмехнулся друг. — Сам-то он ничего магического не знает, но умный — страх! Поэтому слишком даровитых магов не любит — их в узде не удержать. Так, всякие мелкие умельцы около него толкутся. Не удержишься ты, Лён, в мутузниках — не тот полёт. Не знаю, чего ты к нам прибился.
— Просто некуда деваться. — равнодушно обронил Лён, лёг на спину и стал смотреть в отвисший от влаги холст повозки.
Тоска вдруг сжала его сердце, в душе томилось что-то непонятное. А лайн Джавайн, а ваэвви лайн Джавайн…
ГЛАВА 11. Великаны Наганатчима
— Вылезай, приехали! — низкий голос Ганина пролетел в палатку, как хищная птица, и спугнул зыбкий сон.
Зябко ёжась, Лён выбрался из опостылевшей повозки. Вокруг не было жилья, как не было и самой дороги. Заехали они куда-то в глушь, едва ли не в болота. Кругом далеко раскинулась безлесая равнина, утопающая в размытой завесе холодного тумана. Едва виделись, а скорее просто угадывались овраги. С другой стороны от повозок начиналась гористая местность, загромождённая поросшими седой растительностью утёсами. Но были три из них особенно велики и выделялись над прочими, как могучие дубы среди годовалой поросли. Эти трое стояли, плотно сомкнув плечи — два пониже, а третий выше всех.
Были они высоки, как спящие древние великаны, и неприступны, как стены крепости. Над головами их кружили тучи, а с боков, клубясь, стекал туман. Страшны они были и прекрасны.
— Это они — утёсы Наганатчима. — раздался за спиной отстранённый, как будто невесомый голос. — Каменные великаны, заснувшие навеки.
Лён обернулся и увидел укутанную в меха Пипиху. Глаза девушки без выражения смотрели мимо него — на поросшие всклокоченными седыми волосами каменные головы. Теперь Лён явственно различал длинные носы, закрытые глаза утёсов и источенные древними морщинами щёки. А рты спящих великанов погрузились в землю и прятались ниже подножий.