Жребий (Жребий Салема)
Шрифт:
– Это не ответ.
– Согласен. Тогда позволь мне рассказать еще об одной вещи, а уж потом изложить свое мнение. Я услышал это от Минеллы Кори. Она сказала, что на свете существуют настоящие исчадия ада. Иногда мы о них узнаем, но чаще они действуют в полной неизвестности. Она сказала, ей выпало несчастье знать двух таких людей. Одного звали Адольф Гитлер, а другим был ее зять Хьюберт Марстен.
Бен помолчал и продолжил:
– Минелла сказала, что в тот день, когда Хьюби застрелил ее сестру, она находилась в трехстах милях от Салемс-Лота – в курортном городке Кейп-Код, где работала экономкой в доме
– Боже мой! – прошептала Сьюзен.
– Через мгновение все встало на свои места. Никакой головной боли, в плошке только салат. Но, по ее словам, она знала! Знала, что сестру убили выстрелом из дробовика.
– Но это же только ее слова, которые ничем не подтверждаются?
– Верно. Но она не из тех, кто способен на розыгрыш, – она уже слишком стара, и для обмана у нее просто не осталось мозгов. Но больше всего меня тревожит не это. Во всяком случае, сейчас уже имеется немало данных об экстрасенсорном восприятии. Так что мне проще согласиться, что Бэрди смогла телепатически сообщить сестре о своей смерти, чем поверить в лик дьявола – действительно ужасный! – который мне чудится в очертаниях этого дома.
Ты спрашивала, что я на самом деле думаю. Я отвечу тебе. Мне кажется, что людям легко верить в возможность телепатии, ясновидения или телеплазмы, поскольку их это в общем-то не затрагивает и не мешает спокойно спать по ночам. А вот с мыслью, что зло, сотворенное человеком, может пережить своего создателя, смириться не так просто.
Он бросил взгляд на Марстен-Хаус и медленно продолжил:
– Я думаю, что этот дом является памятником злу, который возвел Хьюби, и служит для зла своеобразным резонатором или, если угодно, сверхъестественным ориентиром. Мне кажется, что дом насквозь пропитан злом Хьюби и все эти годы хранил его.
– А теперь он снова стал обитаемым.
– И опять кто-то исчез! – Бен повернул Сьюзен к себе лицом и заглянул ей в глаза. – Знаешь, перед приездом сюда я допускал, что за эти годы дом мог разрушиться, но чтобы его кто-то купил?! Такого и представить было невозможно! Я даже собирался снять его на время… Не знаю… может, чтобы победить свои собственные страхи и фобии, а может, чтобы – во имя всех святых! – изгнать призрак Хьюби. А может, чтобы окунуться в саму атмосферу дома и написать по-настоящему пугающую книгу, которая сделала бы меня богатым человеком. Но как бы то ни было, я чувствовал, что контролирую ситуацию. Я больше не был девятилетним мальчишкой, которого можно испугать игрой теней и призраками, порожденными собственной фантазией. Однако теперь…
– Что теперь, Бен?
– Теперь дом обитаем! – воскликнул он и в сердцах ударил кулаком по ладони. – Я больше не контролирую ситуацию! Исчез маленький мальчик, и я не знаю, что и думать! Не исключено, что это никак не связано с домом, но… я в это не верю! – Последние слова он отчеканил.
– Призраки? Духи?
– Не обязательно. Может, дом приобрел
– А ты знаешь что-нибудь о… – начала с беспокойством Сьюзен.
– …новом владельце? – закончил Бен за нее фразу. – Нет, я могу только строить догадки. Но если все дело в доме, то одержимость мне представляется меньшим злом.
– Чем что?
– Чем появление очередного исчадия ада, – ответил он.
Энн Нортон с тревогой вглядывалась в окно. Она звонила в кафетерий при аптекарском магазине, и мисс Куган, явно злорадствуя, сообщила, что они туда не заходили.
Где же ты была, Сьюзен? Господи, где же ты была?
Ее губы скривились в беспомощной гримасе.
Уходи, Бен Миерс! Уходи и оставь ее в покое!
Освободившись от объятий, Сьюзен попросила:
– Пообещай мне одну вещь, Бен.
– Все, что угодно.
– Не говори об этом никому в городе. Ни единой душе!
Он невесело улыбнулся.
– Не волнуйся. Я не хочу, чтобы меня считали сумасшедшим.
– Ты запираешь свою комнату в пансионе?
– Нет.
– Пожалуйста, запирай ее. Тебя подозревают.
– И ты тоже?
– И я бы подозревала, если бы не любила.
Она торопливо направилась к дому, и Бен долго смотрел ей вслед, пораженный не столько ее последними словами, сколько тем, что наговорил сам.
Вернувшись к себе в комнату, Бен понял, что не в состоянии ни писать, ни спать. Он был слишком возбужден. Немного поразмыслив, он завел свой «ситроен» и поехал к Деллу.
Там было людно, шумно и накурено. Группа в стиле кантри под названием «Рейнджерс» исполняла песню «Ты никогда так далеко не уезжал», восполняя громкостью отсутствие мастерства. Около сорока пар, почти все в джинсах, толкались на танцплощадке. Бен невольно вспомнил строчку из пьесы Эдварда Олби, обозвавшего танцы, когда партнеры практически трутся друг о друга, «сосками обезьян».
Строители и рабочие с фабрики, обутые в грубые ботинки с кожаными шнурками, заняли все табуреты возле стойки и пили пиво из одинаковых бокалов.
Три официантки со взбитыми прическами и в одинаковых белых блузках с вышитыми золотом именами (Джекки, Тони, Ширли) сновали между кабинками и столиками. За стойкой Делл разливал пиво, а на другом конце похожий на ястреба бармен с зализанными назад волосами смешивал коктейли. Все манипуляции с напитками и добавлением необходимых ингредиентов он совершал с абсолютно отрешенным видом.
Огибая танцплощадку, чтобы добраться до стойки, Бен услышал, как его окликнули:
– Привет, Бен! Как жизнь?
Бен обернулся и увидел Проныру Крейга с недопитым бокалом пива за столиком возле бара.
– Привет, Проныра, – отозвался Бен, обрадовавшись знакомому лицу. К тому же Проныра был ему симпатичен.
– Решил приобщиться к ночной жизни, приятель? – улыбнулся Проныра, хлопая его по плечу. С его дыханием донесся стойкий характерный запах пива «Милуоки».
– Да, – отозвался Бен и, достав долларовую бумажку, положил на столик с мокрыми следами многочисленных бокалов, побывавших на нем. – Как жизнь?